потупился.
- Верю. Но если он все-таки...
- Да! Если он все-таки умрет - кто возглавит Мак-Лаудов?
Эти слова Дункан выкрикнул почти с вызовом. И - ничего.
Ничего...
Будто в пустоту он свой вызов бросил.
Конан Мак-Лауд смотрел на него не с удивлением - с откровенным
любопытством. Так путник в горах смотрит на причудливый камень, которому
игра дождя и ветра придала облик человеческой фигуры.
Издали - ну прямо как человек (путник и сам уже готовился заговорить
с этой фигурой, вдруг выросшей перед ним). А вблизи - поди ж ты...
Валун.
Впрочем, не совсем так смотрел на него Конан. Во всяком случае, во
взгляде его отсутствовала брезгливость.
А вот понимание - было.
Слишком хорошо помнил Конан ап Коткелдер Мак-Лауд время, когда и сам
он был таким...
Правда, ему, чтобы выйти из привычной плоскости - плоскости, в
которой проходит жизнь обычного человека, - потребовалось куда меньше
времени и событий...
А Дункан осознал вдруг, что - по праву старшинства, по праву
мудрости, по праву древности рода - не он сейчас должен претендовать на
место главы клана Мак-Лауд.
Не он. А его Учитель...
И устыдился Дункан того, что мысль эта пришла к нему так поздно.
Вернее, хотел устыдиться - но что-то помешало ему...
Никак, ну никак не мог представить он Конана таном!
- А себя - можешь? - негромко сказал Конан.
(Вслух ли произнес Дункан последнюю фразу? Или Конан прочел мысль?)
Дункан не ответил - он вслушивался в себя.
- Есть вещи, в которых бессмертный если и превосходит смертного, то
лишь за счет большего опыта, позволяющего лучше нащупать свой Путь.
Например, такое происходит в области Высокого Знания - наука, искусство...
Конан говорил это тихо, словно самому себе. Но Дункан напряженно
вслушивался, ловя каждое слово.
- ...Все это - так. Но кое-что - иначе. Для того ли дана нам Сила,
чтобы испачкать ее в той грязи, которую выдумали смертные, чтобы править
друг другом? Хотел бы ты стать королем муравейника, ученик мой?
"Нет", - подумал Дункан, отлично понимая, о каком муравейнике идет
речь.
- Нет! - сказал он вслух. И тверд был его голос.
- Что ж, значит, ты все-таки понял больше, чем ничего. Чуть-чуть - но
больше! - и Конан улыбнулся в ответ.
- Трудно сохранять Силу в чистоте, - продолжал он, - а вот замарать -
легко. Но - сразу дочерна марается Сила, уж такова ее природа...
- Дочерна... - повторил Дункан.
- Да, дочерна! И воин, сделавший это, - становится Черным Воином...
И вдруг Конан вскочил. Следом за ним вскочил на ноги Дункан.
Издали, откуда-то снизу, ветер донес запах гари.
Говорили в старину: кровью или дымом пахнет беда...
12
Ветер доносил запах гари. И столб дыма поднимался, рос с каждой
минутой, будто диковинное дерево.
И, словно и впрямь был это древесный ствол, вершина его вдруг
расширилась раскидистой кроной. Это дым достиг того слоя воздуха, где
господствуют ветры.
Комель же, основание дымового ствола - не был виден. Скрывала его
гряда холмов, карликов по сравнению с соседствующей горой, но все же
достаточной высоты...
Но Конан Мак-Лауд, несясь вниз по горному склону с такой скоростью,
что и конному бы за ним не угнаться, уже знал, над чем поднимается дым.
И Дункан, почти не отстававший (отчаянье придало ему сил) - тоже
знал...
Это горел его дом.
Это горел его дом, и пламя вздымалось над ним на высоту, втрое
большую высоты стен. Куда меньше, чем колонна дыма...
Но куда больше, чем нужно для того, чтобы оставалась надежда на то,
что есть еще внутри кто-то живой.
И страшно, детскими голосами, кричали в пылающем пожаре ягнята,
ревела в хлеву корова, кидаясь грузным телом на пышущую жаром стену. А в
конюшне было тихо, и ворота ее - распахнуты настежь.
Увели лошадей.
Увели потому, что велика стоимость лошади, во много серебряных
соверенов оценивают ее. Или потому, что краденая лошадь - то имущество,
которое везет себя само, не замедляя бегство похитителей.
А быть может - для того увели их, чтобы не дать возможности
преследовать себя верхом?
Кто знает... Скорее всего - все три этих причины действовали слитно.
А дом горел, и пламя глодало его запертые на тройной засов двери, ставни,
прикрывающие окна... Так и не сумели взломать их убийцы, оттого и
подожгли.
А сейчас - в огне становилось прозрачным дерево, открывая то, что
творилось внутри. Лучше бы это так и осталось скрытым.
Впрочем, и некому было смотреть на него...
Лишь толстые стены из блоков дикого камня, сложенные, чтобы стоять
века, высились непоколебимо, равнодушные к ярости огня.
Все же нельзя в горах передвигаться быстрее какого-то предела. И
сворачивать с тропы - тоже нельзя. Даже если тропа петляет, и путь
напрямик, срезав угол, представляется короче.
Это только кажется так... Обязательно где-то на полдороги встретятся
непролазные заросли, труднопроходимая стена или осыпь.
Впрочем, что значит - "нельзя"? Можно. Все можно! Сворачивай, если
только кости сломать не боишься!
Конан и Дункан - не боялись. Но и не боясь, все-таки бежали они по
тропе, чтобы не тратить времени на преодолевание препятствий.
Кроме последнего, конечного отрезка...
Скальный выход громоздился у подножья склона: двести футов отвесной
стены гладкого, будто отполированного, камня. В обход его вела тропа, и
надо было потратить не менее часа, чтобы кружным путем выйти к его
подножью.
А иной дороги - не было. Невозможно спуститься по гранитной скале.
Но и не думали спускаться двое, показавшиеся на ее гребне. Сходу, не
задержавшись даже на миг, сделали они шаг с обрыва.
И вот уже летят в пропасть, бескрыло разведя руки, словно
неосторожные птенцы, слишком далеко выглянувшие за край гнезда.
И белыми искорками блестят в их руках обнаженные клинки.
Когда двое взбежали на вершину пологого холма, прямо под которым
стоял дом, - они уже знали, что увидят... И увидели они именно то, что
должно. Не смилостивилась над ними судьба...
Грязные, измученные, в кровавых лохмотьях вместо одежды, стояли они
на холме. Ребра их часто-часто вздымались в такт тяжелому дыханию, словно
кузнечные меха.
На сей раз Конан дышал не легче Дункана...
И злой, бесполезной насмешкой казалось теперь их оружие: японский меч
- у одного и шотландский палаш - у другого. Запоздало оно. Не сможет оно
теперь даровать ни жизнь, ни смерть.
Ни защитить, ни отомстить...
Теперь им оставалось немногое - сделать жалкие три десятка шагов,
остающихся до подножья холма. До дома. До того, что осталось от дома...
Но невыносимо трудно было их сделать.
Когда двое мужчин все же сумели превозмочь себя и приблизиться, уже
тихо было на дворе.
Лишь гудел огонь, ненасытно пожирая все, что поддавалось горению.
Но давно уже не слышно было ни крика-плача запертых ягнят, ни
утробного рева в хлеву.
И собачьего воя - тоже не слышно. Впрочем, его, наверное, и не было.
Воет собака, когда ее хозяин лежит при смерти, - но когда ей приходится
защищать хозяйское жилище, не воет она, а рычит.
И не только рычит...
Вот и сейчас: грудой окровавленного меха замер в углу двора
зарубленный пес из породы косматых пастушеских овчарок. А под ним,
скорчившись в луже крови, оцепенел с разорванным горлом незнакомый
человек.
Один из тех, кто жег и убивал здесь.
Видно, уж очень спешили они скрыться, если не захватили второпях
своего погибшего, перекинув его через седло. Обычно не поступают так
горцы!
Но его кровь - была единственной, которую пролили здесь нападавшие.
Потому что не оказалось в доме мужских рук, способных держать оружие...
А издали уже приближалась нестройная толпа, и колыхался над ее
головами частокол поставленных торчком копий. Кое-где копейная щетина
перемежалась трехзубыми вилами, цепами, гнутым лезвием косы...
Вооружившись чем под руку попало, спешил к месту пожарища народ
близлежащей деревушки, которая принадлежала клану Мак-Лауд.
Дом Дункана - на отшибе стоял. По прямой не так уж далеко и было: три
- три с половиной полета стрелы.
Но не меряют в горах расстояние по прямой. В горах, бывало, одну милю
пол-дня идешь...
Это в свое время очень помогло Дункану, - потому что никто из
односельчан так и не узнал про тайну Воскрешения.
Но сейчас...
Сейчас разбойники могли действовать спокойно, не опасаясь, что помощь
подоспеет уже через минуту...
Говорили в старину: можно быть одиноким в безлюдных местах. Но самое
полное одиночество - в толпе...
13
Долго стоял клан в молчании даже после того, как угас последний
язычок пламени.
А потом каждый Мак-Лауд опустошил свой споррэн - огромный, отделанный
мехом кошель на боку, который служит в Хайленде одновременно и кошельком,
и сумкой, и заменителем карманов. Потому что не имеет карманов горский
костюм.
Когда же опустел последний споррэн - все Мак-Лауды наполнили свои
кошели рыхлой землей.
И, выстроившись в ряд наверху домовой стены - там, куда опирались
раньше обращенные в золу стропила, - высыпал клан эту землю вниз, внутрь
дома.
Так, как кидают горсть земли в могилу...
Потому что воистину - общей могилой стал для четырех женщин дом.
Невозможно было отличить их тел от пепла сгоревшей утвари, чтобы предать
его отдельному погребению.
Несколько раз набирал клан землю - и вновь высыпал ее. Пока не
поднялся высокий, выше остатков стен, земляной курган...
Вместе со всеми Дункан сыпал землю. За все это время он не произнес
ни слова. И ни единой слезинки не блеснуло в его глазах.
Спокойным оставалось его лицо, но это было спокойствие смерти.
Лишь когда на вершину кургана взгромоздили наспех сколоченный крест
из двух дубовых поперечин - Дункан словно очнулся. По щиколотку увязая в
неутоптанном грунте, он поднялся к кресту.
Никто не решился ни шепнуть ему слова утешения, ни даже молча
сопровождать. Издали смотрели.
Вот почему все Мак-Лауды увидели лишь, что Дункан снял с шеи какой-то
маленький предмет на цепочке, блеснувший серебром. А сняв - повесил его на
перекладину деревянного креста.
Но только Конан Мак-Лауд знал, что это за предмет.
Образок святой Дженевьевы...
Дункан все еще находился у креста, что-то шепча про себя, когда
стоящего в толпе Конана кто-то тронул за плечо.
Конан обернулся - и не узнал этого человека. Впрочем, он далеко не
всех знал в лицо, избегая показываться в деревне.
Во всяком случае, ясно одно - это один из старейшин клана.
- Отойди в сторону, гость, - негромко сказал старик.
Люди послушно расступились, отводя взгляды. Подслушивать разговор
старейшины с гостем было нельзя. Но уж очень хотелось!
Недаром многие косились на Конана, перешептывались за его спиной...
- У меня к тебе есть одна просьба, гость. Хочешь - выполни ее, хочешь
- нет, но уж выслушать изволь.
- Слушаю тебя, почтенный Мэдден, сын Балнора.
(Да, Мэдден, - Конан наконец вспомнил имя старика. Старика, который
был намного моложе его самого...)
- Сейчас все Мак-Лауды скованы общим гневом и горем. Но вскоре эти
чувства уступят место другим. Так что - не медли...
- Не медлить? В чем?
- Я думаю, ты сам знаешь - в чем, гость...
- Темно значение твоих слов, почтенный.
