по крайней мере...
Конечно, Путь идет сквозь нас, - поэтому не можем мы не идти по Пути,
даже если искренне заблуждаемся на этот счет.
Но ведь и идти можно по-разному.
Осознанно - и не осознанно, словно в бреду или во сне. Медленно - или
быстро...
Наконец - вперед или назад...
Правду сказано: Путь каждому из нас определен изначально, задолго до
нашего рождения или рождения этого мира.
Но не меньшей правдой будет и другое: каждый из нас свободен на этом
Пути. Свободен в праве выбора...
Ибо лишь несведущему может показаться, что Путь - это прямая...
Для того, чтобы описать его форму, не придуманы еще слова в
человеческой речи. Да и форма его непостоянна - если вообще можно ее
назвать формой.
Достаточно сказать лишь одно: много вариантов имеет Путь. И даже если
в целом светел он, - можно найти на нем и темные участки.
Обратное - тоже верно...
И лишь от тебя одного зависит: выберешь ты Свет - или Тьму. День -
или ночь.
Будешь ты Крагером или...
Впрочем, довольно об этом. Все равно не понять это смертному.
Тем же, кто понял, - нет нужды в объяснении...
Говорили в старину: если поешь о победе, - не смей умолчать и о
поражении.
21
Но на сей раз не удовольствовался Мастер тем, что сказал "нет". Знал
он, что на него - последняя надежда. Не утаили это от него.
Именно поэтому первый и единственный из всех Мастеров Тартана -
именно оттого первый, что был он последним по счету, - дал им совет.
Сказал он:
- Ведомо мне: есть еще один Мастер Тартана. Говорил мой отец - нет
ему равных...
(Произнеся это - зубами скрипнул. Нелегко говорить "нет ему равных"
про другого...
Впрочем, про себя такое - и вовсе нельзя говорить. Пусть люди
скажут!).
- Кто это, о Тидир? - воскликнул Дункан, ибо Тидир было имя Мастера.
И надежда зажглась в глазах Дункана. А зрачки Конана полыхнули совсем
иным огнем...
Помедлил Тидир, глядя в пол, едва ли не сокрушаясь о сказанном. Но
раз уж сделал один шаг - надо и второй сделать.
- Имя его - Этерскел. Из клана Фуадов он родом...
- Где найти нам его, о Тидир? - голос Дункана дрогнул, когда задавал
он этот вопрос.
Кажется, Тидир усмехнулся, но не разобрать - углы его рта были
прикрыты седыми усами.
- Его - уже нигде, наверное...
- Почему? - и вновь дрогнул голос Дункана.
На сей раз уже не было сомнения: усмехался Тидир. Торжество и горечь
были в его усмешке одновременно.
- Плохо слушаешь, юноша. Очень плохо. Я сказал - отец мне это
говорил. Во время отца моего, Глуинделла, это было. А мои волосы уже густо
присыпаны серебром. И нет в живых Глуинделла больше лет, чем ты и твой
спутник на свете живете, юноша!
- Ты еще не знаешь срока моей жизни, старик... - пробормотал Конан.
(Впрочем, он все-таки не сказал этого - по крайней мере, вслух не
сказал).
Тишина надолго повисла под крышей дома, зацепившись за потолочную
балку, растекаясь по стенам.
- Значит...
- Вот именно. Это значит как раз то самое!
И снова торжество и горечь проявились на лице старого Тидира.
Не была эта горечь тенью зависти. Как раз наоборот.
Далеким отпрыском зависти было именно торжество. Ясно ведь: коль
скоро так, то давно оставил этот мир Этерскел Мак-Фуад.
А стало быть - нет сейчас под солнцем человека, который бы разбирался
в Тартане много лучше, чем Тидир ап Глуинделл!
(Прочие Мастера - не в счет... Все они примерно одинаковы по силам и
все сознают это. Кто-то лучше знает одно, кто-то другое лучше знает...
Но ни про кого нельзя сказать - "нет ему равных!").
Отчего же горечь?
А вот именно оттого, что такое высокое мастерство кануло в Лету...
Но снова заговорил Тидир, сын Глуинделла:
- Да, сам Этерскел уже не жив, конечно. Но ведь и я - не с рождения
науку тартана знал...
- Ты хочешь сказать... - и вновь надежда колыхнулась в глубине глаз
Дункана. А глаза Конана - вновь сверкнули предостерегающе.
- Не знаю... Я не знаю, был ли у Этерскела сын. А теперь, возможно,
уже и внук. Не ведомо мне и то, оказался ли наследник этого Мастера - а
тем более наследник его наследника - способным усвоить науку чтения по
ткани. Но если оказался...
И исчезло с лица Тидира торжество. Но зато и горечь - тоже исчезла.
Вот что сказал Тидир ап Глуинделл, Мастер Тартана. Сделал главное -
возродил надежду.
А еще, кроме этого, было сказано многое и о многом.
Например, сказано было, что вскоре после рождения Тидира клан
Мак-Фуадов был начисто вырезан в одной из межродовых войн. И будто бы лишь
двоих пощадили: самого Этерскела, как признанного Мастера, и еще одного,
имя которого не сохранила память.
Мастером Меча был тот, второй из уцелевших...
(Редкое это богатство - два Мастера в одном клане! И не менее редкое
дело, - чтобы имя одного из них не осталось в памяти!).
Будто бы, не найдя себе места в Хайленде, в Лоуленд удалились они
оба, в равнинную Шотландию. К королевскому двору. В Эдинбург.
Об этом следовало бы сказать с ненавистью - но сказано было со слегка
напряженным безразличием. Все-таки не совсем в "Сассэнах" подался - к
королю скоттов ушел...
Или к королеве? Кто знает...
Не разобрать, спустя десятилетия, дед ли нынешнего короля сидел на
троне, или царствовала королева Мария, мать короля нынешнего.
Впрочем, важно ли это? Нет, не важно.
Важно другое...
Да, важно было другое. И угрюмо молчал Конан, слушая рассказ Тидира.
Он и сам кое-что слышал о гибели рода Мак-Фуадов. И об исходе двух
Мастеров - тоже слышал он.
Двух? Или все-таки одного?
Говорили в старину: до Истины можно дойти, но не раньше, чем износишь
три дюжины пар железных башмаков.
22
Этот разговор происходил, когда в кронах деревьев только появились
первые проблески желтизны - далекие предтечи осеннего увядания.
А ту невидимую, но вполне реальную черту, которая разделяет Хайленд и
Лоуленд, они пересекли уже глубокой осенью. Дожди прибивали к земле вереск
- и голы были леса вокруг.
Тяжел и неблизок путь в горах. Особенно, если пролегает он не только
в пространстве, но и во времени.
В шестнадцатом веке от Рождества Христова...
Пересекли они эту черту - и ничего не изменилось вокруг.
Но все вокруг изменилось... Даже природа.
Сменились травы холмистых гор на травы холмистой равнины. Исчезла
хрустальная чистота вод. Кустарниковый лес сменился высокоствольным.
Даже птицы, кажется, запели по-иному...
Впрочем, почему "кажется"? Иные птицы на равнинах, иные звери...
И люди - тоже иные.
Испокон веков во всех краях горцы сильно отличаются от жителей низин
- нравами, обычаями, характером... Но, как правило, это вдобавок ко всему
- еще и не один и тот же народ...
В Шотландии народ - один.
Да, народ один, но различия все те же. Это не просто разница в
количестве миль до столицы. И уж тем более - не в числе футов над уровнем
моря. Это - разница между двумя эпохами...
Наверное, ничто бы не объединяло страну замков и страну городов, если
бы не одно обстоятельство. Обстоятельство это - вопрос о том, где будет
находиться резиденция короля.
Впрочем, вопроса тут никакого и нет...
Не пристало королю ходить в домотканой одежде, мерить свое богатство
числом поголовья овец и пировать за столом из неструганых досок, на
глиняной посуде.
Не пристало!
Уже семнадцатый век на носу!
Однако ничего иного не смог бы ему предоставить Хайленд...
Поэтому - Лоуленд. Равнина. Древний город Эдинбург.
В свое время сказал о нем великий бард Томас Лермонт или
Том-стихоплет, как звали его односельчане:
- Рим - был, Лондон - есть, Эдинбургу - быть.
Самым главным, самым славным из всех прослыть...
Слова эти греют сердце каждого шотландца. Ведь известно всем: в своих
стихах-пророчестве не ошибался Томас. Потому что от фей получил он свой
стихотворный дар.
Как знать... Может быть, в веках это предсказание и сбудется...
Но пока что - не все королевское состояние, как неизбежно было бы это
в горах, но значительную часть его составляют именно овечьи стада.
И дворец короля - скорее даже не дворец, а жилище. С пыльными
потолками, закопченными стенами.
На стенах вперемешку были развешены гобелены нормандского времени,
восточные ковры и траченные молью шкуры.
И серебряную посуду подают только тогда, когда зван к обеду
какой-либо иностранный посол. А золото и фарфор - даже тогда не подают...
Не богат и не силен шотландский король. И даже те атрибуты власти,
которые ему поставляет Равнина, - лишь символ...
Но именно он, король, объединяет Горы и Равнину. Не обойтись им без
него.
Потому что исчезни король - и нарушится равновесие. Пойдет клан на
клан, желая добиться перевеса, ибо не позорно повиноваться далекому
монарху, а близкому соседу - позорно. Пускай богат он и силен, пусть даже
мудр он, даже справедлив, даже великодушен.
Но это - едва ли... Редко проявляют горцы данные качества в
межклановых отношениях.
И завертится междоусобная карусель с невиданной силой.
Если уж в мирное время волками смотрят друг на друга как
предводители, так и рядовые члены соответствующих кланов, - можно
представить, что случится после исчезновения верховной власти! Пусть даже
символической...
Кровавый вихрь, который выплеснется наружу, настолько же превзойдет
уровень обыденного зверства, насколько ливень превосходит изморось.
Это - не отвлеченные рассуждения. Уже не раз и не два приходилось
Шотландии отпить из чаши сей...
И больше пить она не желает.
А ведь рядом, отделенная такой же невидимой, но именно потому
непроницаемой границей - рядом Англия. Держава Сассэнах!
Могучий, немирный, небескорыстный сосед.
Уже ломал он гордость горцев у Сольвейского залива. И еще предстоит
ему окончательно сломить ее в Куллоденских болотах [две знаменитые битвы
эпохи англо-шотландского противостояния, соответственно шестнадцатого и
семнадцатого веков; поражение под Куллоденом окончательно закрепило
зависимость Шотландии], подтвердив превосходство строя - перед натиском,
тактики - перед отвагой.
Нового Времени - перед Старым...
Впрочем, это еще не сейчас. Но очень многие и ныне, помня о Сольвейе,
предвидят в глубине своих мыслей призрак Куллодена.
Вот отчего чтут горцы обитающего в Лоуленде короля. Чтут, хотя с
трудом признают за лоулендерами право зваться людьми.
И не считают позором сменить Горы на Равнину лишь в одном случае.
Если тот, кто свершает эту перемену, уходит не просто в Лоуленд, а именно
к королю...
Тогда это - не позор. Но все равно: уж никак и не слава это...
Говорили в старину: есть тропа Чести, есть тропа Истины, есть тропа
Выгоды. И не всегда совпадают они...
23
День пути оставался до Эдинбурга. Это - если в милях мерить.
Но разверзлись хляби небесные. Еще бы - осень ведь! И от рассвета до
заката преодолели они от силы треть этого расстояния.
А что делать, если дорога превратилась в липкую полосу жидкой грязи?
Не может лошадь быстро идти, если при каждом шаге вязнет она где выше
бабки, а где и по колено.
В чем были, ушли Конан и Дункан с пепелища. Но вот уже оба едут
верхом, на плечах у них - богатые, подбитые мехом плащи, а седельные сумки
