ним.
А без древка - немного толку в наконечнике.
Это было обдуманное действие, а не просто судорожная реакция
обреченных. Видно: сбоку, на левом крыле вражеского отряда, небольшая
толпа сгрудилась вокруг упавшего было знамени Фархерсонов. Это знамя -
белый квадрат с извивающимися по нему геральдическим зверем - держит,
вздернув его на командирском копье, воин в узорчатом шлеме.
Кажется, именно он и выкрикнул слова приказа...
Молоком разливался туман по склону, на полтора фута от земли. По
колено стояли в нем, обороняясь, горцы одного клана; по колено наступали -
горцы другого.
И тот, кто падал, сразу же исчезал из глаз. Будто тонул в
молочно-белом озере.
А по поверхности его, гладкой и ровной - гораздо более гладкой, чем
бывает поверхность любого, даже самого спокойного озера, - после каждого
падения проходила рябь.
И высовывалась порой, пробив слой тумана, то рука со скрюченными в
последнем движении пальцами, то чье-то окровавленное лицо - чтобы,
судорожно глотнув воздуху, вновь погрузиться в белесую мглу, как если бы
действительно была она озерными водами...
Словно мушкетная пуля, ударившая в стену дома, конница Мак-Лаудов
пробила вражеский отряд на половину глубины построения. Искрошив,
уничтожив все вокруг себя. Но тут и застряла, как пуля застревает в стене.
А застряв, - превратилась в мишень.
И где-то совсем рядом, но все же в недосягаемой дали, осталась
Мак-Лаудовская пехота. Отстав от рванувшихся галопом всадников, она спешит
к месту боя, выставив копья в прорези щитов и что-то крича на бегу. Но ей
уже не поспеть вовремя.
(Эх, раньше бы подумать об этом тану... Но не подумал он. А вот
Фархерсоны - подумали.)
Впрочем, сами ли они додумались до этого? Едва ли... Презирают горцы
хитроумный расчет, искусство правильного боя, умение расставлять полки...
Это, должно быть, вон тот им подсказал - чужак в диковинном, не
здешней работы, шлеме и панцире. Вот он стоит слева, держа знамя на копье,
а свободной рукой указывает куда-то, отдавая распоряжения.
И, повинуясь его приказам, лучники вновь натянули тетивы, хотя обычно
стрелы свистят в начале схватки - до того, как началась работа неутомимых
мечей.
Неужели все совпадает до мелочей? И, значит, у всех бессмертных
начало Пути одинаково?
И Конан, внутренним взором пройдя сквозь Время и Пространство,
взглянул на битву с близкого расстояния. Будто сам оказался среди
сражающихся.
И увидел, что все не так...
Результат - сходен, но подоплека различна. Воин в странных доспехах,
принявший на себя командование после гибели тана (а Лабрайд, тан
Фархерсонов, повел свою конницу навстречу атакующему клину, повел - и был
втоптан в землю), - не обладал длинной линией жизни.
Любой из бессмертных чувствовал ее ауру - далекий отблеск Силы. А
Конан чувствовал лучше других: иначе не остаться бы ему последним среди
бессмертных...
Ронар и его братья, сидя на огромных жеребцах, высились над конной
лавиной, словно сторожевые башни - над крепостной стеной. Именно по ним и
хлестнул шквал стрел. Но хлестнул не разом, а поочередно.
Сперва - по самому Ронару ап Форгейму, отличимому от прочих высоким
султаном перьев на шлеме.
Не прибавилось у лучников ни силы, ни меткости. Однако теперь все они
били в одном направлении, на несколько ярдов в поперечнике насытив воздух
ливнем стрел.
И хрипло вскрикнув, выронил тан меч и покатился по земле с оперенными
черенками, торчащими из каждой щели его доспехов. Словно странная птица со
смятыми, обломанными перьями, - если можно представить себе птицу в
тяжелой броне...
А потом шквал ударил по второму латнику, сметая его с седла. И по
третьему...
Последний из рыцарей успел оглянуться назад, на воинов своего клана.
Кажется, (хотя поди узнай лицо под глухим забралом), это был Габур по
прозвищу Быстрый, младший из ап Форгеймов.
Он увидел и понял все. Увидел гибель братьев; увидел, что сам он
отрезан от своих вопящей стеной врагов; увидел, что проигран бой.
И уж, конечно, увидел он предсмертно обострившимся зрением
трехлепестковые цветы стрел, несущиеся к нему со стороны белого квадрата
вражеского знамени.
И понял, что обречен. Понял, что проигран бой...
А Дункан Мак-Лауд, волей судьбы оказавшийся ближайшим к Габуру
Быстрому, увидел и понял нечто иное. Он увидел - не зрением видят такое! -
как мольба, подобная воплю, вытекает сквозь узкие щели наличника
последнего из латников.
Мольба не о своем спасении - а о спасении клана и чести клана.
И понял Дункан, что настало его время вести за собой.
Говорили в старину: даны тебе плечи, так неси!
6
История печет свой хлеб из слоеного теста. И много зависит от того,
какие и в каком порядке лягут слои.
Немалая мудрость требуется, чтобы осознать этот, как будто совсем
элементарный факт. Но когда придет понимание, - все вокруг становится
ясным...
Река, по которой медленно, то и дело тыкаясь в берег или цепляясь о
вязкое дно, плавает неуклюжий корабль человечества, слагается из многих
ручейков. Пытаться что-то менять в главном течении - бессмысленно. Слишком
велика, необорима его мощь...
Сила же, данная бессмертным, имеет свои границы. Во всяком случае,
если это Сила светлая. Если же она темна...
Темноте же - нет предела. "Немеряна моя Сила!" - кричал Черный Воин,
вновь придя в этот мир. И прав он был, потому что прямо восстать против
его могущества - все равно, что пытаться прямым ударом изящной катаны
остановить огромный эспадон.
Но приложив даже небольшое усилие в нужном месте, в нужное время...
(Как будто нет сейчас на Земле Черного Воина. Силы Зла, обильно
разлитые по планете, не сошлись пока в неком едином носителе.
А если сойдутся...)
Что ж, уже дважды катана одолевала эспадон. И нет причин, чтобы ей и
в третий раз не одолеть его!
Тогда было так:
Пришпорил своего коня Дункан Мак-Лауд и послал его влево - туда, к
белому квадрату чужого знамени.
И рванулись следом за ним уцелевшие Мак-Лауды - напролом, топча
вражескую пехоту, словно вереск.
Столь неожиданным оказался этот рывок, что они достигли своего. И
пела душа Дункана, когда увидел он перед собой - внизу, на уровне стремени
- того странного воина, что отнял победу у Мак-Лаудов.
Это он так думал, что отнял... Ну, мы еще посмотрим - кто кого!
Странно: человек, так умело командующий боем, так хорошо
распознавший, куда следует нанести главный удар, вроде бы не ждал
опасности для себя самого.
Настолько не ждал, что даже клинок он еще не обнажил. А теперь и не
будет времени обнажить!
Потому, что времени вообще ни на что не хватит. Дункан, привстав на
стременах, уже обрушивает на него сверху удар своего палаша.
И остановилось все вокруг. Только медленно опускается широкое лезвие,
хищно поблескивая в сгустившемся воздухе.
Дункан хорошо рассмотрел незнакомца. Тот среднего роста, худощав,
лицо его под открытым шлемом темнеет нездешней смуглостью. Итальянец?
Француз?
Фархерсоны - еретики-паписты (оттого разгромить их будет особенно
сладостно: каждый убитый папист, говорят, снимает с твоей души четверть
грехов... Если так, то Дункан за сегодня уже на три четверти очистился - а
сейчас вот и последние грехи с себя снимет!).
Немного осталось в горах Шотландии папистов, - но все свои надежды
католический мир возлагает на них. Снабжает их золотом и сталью, тайно
шлет офицеров, сведущих в ратном деле.
Вот и это, - должно быть, один из них... Темные глаза, кожа цвета
оливок, легкий панцирь континентальной работы...
И кем бы он ни был - итальянец или француз, как подумалось сперва,
либо подданный Филиппа II, императора всех еретиков, - сейчас он станет
просто трупом.
Получи, Люцифер! Н-на!
Чужак так и не успел выхватить из ножен свое оружие (Дункан успел
разглядеть, что это была длинная, узкая шпага). Но левая его рука все еще
лежала на древке офицерского копья.
Эту руку и взметнул он навстречу дункановскому удару.
Жалкая это вещь с точки зрения подлинного воина - такое копьецо.
Тонкое, легкое, оно скорее символ власти, чем подлинное оружие. Воистину,
единственное, на что годится оно, - это служить опорой для знамени...
Но таким необычным был отводящий блок итальянца-француза, так
диковинно он увел в сторону хрупкое древко, одновременно проворачивая его
вокруг своей оси, - что могучий удар Дункана будто провалился в пустоту.
Так бывает, когда, взбираясь по крутому склону, смело ставишь ногу на
большой, надежно вросший в землю камень, - но с легкостью осеннего листа
срывается он со своего ложа, унося за собой в пропасть невнимательного
скалолаза.
Дункан все же не вылетел из седла, увлекаемый мощью своего удара.
Сумел удержаться.
Сумел он удержаться и тогда, когда на обратной отмашке полотно
знамени, вдруг ставшее опасным, как ловчая сеть, хлестнуло его по глазам.
И зрачки в зрачки глянул на него с белого квадрата черный барс -
клановый зверь Фархерсонов...
Но усидел в седле Дункан. И с вывертом ткнул коня шпорами в брюхо,
диким прыжком швырнув его на знаменосца, - опрокинуть его, смять конской
грудью, повалить наземь под дробящие удары копыт!
Однако... Пробовали вы когда-нибудь кузнечным молотом раздробить
капельку ртути? Если да - поймете.
Не оказалось чужака на том месте, по которому пришлись копыта.
Невозможно извернувшись (воистину - сам Люцифер вел его тело!), вынырнул
он слева от коня.
И не с руки было Дункану рубить.
А защититься - тоже нечем. Оружием трусов считал Дункан щит, всю
жизнь лучшим щитом служила ему чашка палаша-клейморы - большая, кованой
бронзы...
Но - не дотянуться ему теперь палашом до офицерского копьеца.
Впрочем, при всем мастерстве противника, не бывать этому копью полноценным
оружием: наконечник его тонок и многоветвист, он не сможет бить на
поражение.
А шпагу чужак так и не выхватил.
И, усмехнувшись, откинулся Мак-Лауд назад, почти открыто подставляя
под удар грудь, которую прикрывала лишь кожаная куртка. Мелкие, сверкающие
блестки усеивали ее спереди - но разве оборонит такое украшение от острого
железа?!
(Нет, не украшение это было - не к лицу воину украшаться, словно
вдовушке в поисках нового мужа. И куртка была не куртка, а потайной
доспех. Стальные пластины прилегали к коже изнутри, перекрывая друг друга
краями, как черепица крыши.
И обманчиво блестели ряды заклепок, присоединяющие металл к коже,
создавая видимость украшения).
Этот потайной панцирь звался так же, как крылатое судно южных
франков, - "бригантина". В диковинку он был хайлендерам, - и не один раз
Дункан подставлялся так же, как сейчас, а потом срубал прельстившегося
легко достижимой победой противника.
Но теперь - не вышло так!
Видать, многое изведал этот чужой офицер. И не редкость на континенте
была бригантина - как корабль, так и броня.
Во всяком случае, направил он свой выпад не в грудь, а ниже. И
ажурное острие легкого копья вошло в промежуток между краем куртки и
наборным поясом.
Лишь тогда позволил себе чужак скривить губы в злорадной, чуть
презрительной улыбке.
Он одолел дикаря! Впрочем, чего и ждать было от темных, не обученных
искусству благородного боя горцев, еретиков-протестантов, служителей
Сатаны...
