минут до того, как они сдохнут в агонии с выпущенными кишками, обмотанными
вокруг их шей. Ты что, считаешь, что мы еще в Новом Свете?
Девушка печально вздохнула.
- Но почему угрозы? Почему обещание отрубить твоим братьям пальцы?
Зачем требовать выкуп?
- Для правдоподобности. Кроме того, легко можно предположить, что
бесчестный Сергиус будет чувствовать себя уверенней, имея в кармане 50
тысяч долларов, - Бруно с отвращением посмотрел на нетронутый кофе,
положил деньги на стол и поднялся. - Хочешь настоящего кофе?
Когда они снова нырнули в уличную темноту, то столкнулись с входящим
Росбаком. У него был жалкий вид, он посинел и дрожал. Остановившись, он
проговорил:
- Привет! Возвращаетесь на поезд? - Бруно кивнул. - Подвезите своего
усталого и страдающего друга.
- Чем ты страдаешь?
- Наступила зима, и все таксисты этого города впали в спячку и сосут
лапу.
Пока они ехали на станцию, Бруно молча восседал на переднем сидении.
Когда они высадились возле вагона, Бруно скорее угадал, чем ощутил, как
что-то скользнуло в карман его куртки.
После кофе, приятной музыки и сладкого безделья в гостиной Бруно,
Мария ушла. Он вытащил из куртки клочок бумаги. На нем почерком Росбака
было написано:
"4.30 Западный вход. Никаких вопросов".
Бруно сжег записку и смыл пепел в умывальник.
8
Это случилось во время последнего представления следующим вечером -
официально это было открытием программы, хотя фактически они уже дали два
представления - детский утренник и некий упрощенный вариант шоу днем.
Среди огромной аудитории царил тот восторженный энтузиазм, что когда это
произошло, потрясение было сильнейшим.
В зале не было ни одного свободного места, было продано более 10
тысяч билетов. Атмосфера перед началом выступления была веселой,
праздничной, наэлектризованной ожиданием. Женщины были одеты изящно и
роскошно, как будто в город приехал Большой театр, а мужчины блистали в
своих лучших костюмах или в усыпанных наградами мундирах. Сергиус,
сидевший за Ринфилдом, выглядел ослепительно. За ними располагались Модес
и Анжело. Последний пытался пренебрежительно не замечать общей атмосферы
восхищения. Доктор Харпер, как обычно, сидел в переднем ряду со своим
неизменным черным саквояжем под креслом.
Зрители, подогретые полными восторга репортажами, приготовились к
чуду, в которое они должны были попасть этим вечером. Как бы в компенсацию
за отсутствие "Слепых орлов", по радио перед началом представления было с
сожалением объявлено о нездоровье двух воздушных гимнастов, остальные
артисты, удивив даже Ринфилда, выступали триумфально. Зрители - более 10
тысяч - были очарованы.
Номера сменяли друг друга гладко и без задержек, этим особенно
славился цирк, и каждый последующий номер был лучше предыдущего. Но всех в
этот вечер превзошел Бруно. Он выступал с повязкой на глазах и в натянутом
на голову капюшоне, и его программа, в которой ему помогали лишь две
девушки, поддерживающие две свободные трапеции, идущая под мерную дробь
барабанов, приковала взоры даже искушенных цирковых артистов. Апофеозом
этого выступления было двойное сальто между двумя трапециями, когда его
протянутые руки пропустили приближающуюся трапецию. Ощущалось физически,
как замерли сердца зрителей - в отличие от болельщиков, любители цирка
всегда желают благополучного исхода для артистов - и так же ощутимо было
их облегчение, когда Бруно поймал трапецию согнутыми ногами. Чтобы
показать, что это не случайность, Бруно продемонстрировал этот трюк еще
дважды.
Зрители были в истерике. Дети и подростки визжали, мужчины кричали,
женщины рыдали в облегчении - в зале царила такая какофония звуков, какой
даже Ринфилд не слышал. Ведущему манежа понадобилось целых три минуты,
чтобы успокоить публику.
Сергиус осторожно потер бровь шелковым платком.
- Сколько бы вы не платили нашему другу, все равно он стоит большего.
- Я плачу ему целое состояние, но я с вами согласен. Вы когда-нибудь
видели нечто подобное?
- Никогда. И знаю, что такого больше не увижу.
- Почему?
Сергиус помедлил с ответом, и наконец сказал:
- В нашей стране есть старинная пословица: "Только раз в жизни
человеку позволено играть с богами". А сегодняшний вечер и есть такой.
- Может быть, вы и правы, может быть.
Ринфилд с трудом расслышал его, он пытался что-то сказать своему
соседу. Между верхней и нижней частью рта Сергиуса образовалась щель
толщиной в миллиметр. Он позволил себе еще раз улыбнуться.
Вновь вспыхнул свет. Как обычно, во второй части своего номера Бруно
выступал на низкой, если 20 футов можно было назвать невысокой проволоке,
проходящей над ареной, где располагался Бейбацер со своими львами. Эта
дюжина зверей не подпускала к себе никого, кроме хозяина.
Для первого путешествия над ареной и обратно на велосипеде и с
балансирующим шестом Бруно - без обычной ноши, какой были его братья -
посчитал смехотворным демонстрировать акробатический баланс, который могли
исполнить и другие цирковые артисты. Публика, казалось, чувствовала
легкость выполнения этого номера и, ценя искусство, бесстрашие и
мастерство, ждала чего-то необычного. И она его получила.
Следующий рейс над ареной он продолжал на машине с седлом, поднятым
на четыре фута, с педалями под сиденьем и приводной цепью в четыре фута.
Он снова проехал взад и вперед над ареной, снова выполнил акробатические
трюки, но на этот раз с большими усилиями, когда же он пересекал арену в
третий раз, зрители явно забеспокоились: на этот раз седло было поднято на
восемь футов и настолько же удлинилась цепь. Губы зрителей сжались в
мрачном предчувствии, и беспокойство еще более возросло, когда достигнув
середины троса, велосипед, если так можно было назвать это странное
сооружение, начал угрожающе раскачиваться, а Бруно фактически отказался от
самых элементарных попыток сохранить равновесие. Он начал балансировать
лишь тогда, когда дыхание, пульс и адреналин в крови большинства зрителей
подскочил до предела. В четвертый и последний заезд и сиденье и цепь
достигли 12 футов. Теперь его голова была на высоте 16 футов от проволоки
и в 30 от арены.
Сергиус посмотрел на Ринфилда, который нервно прижав руки ко рту,
внимательно наблюдал номер.
- Этот ваш Бруно... он что, в доле с аптекарями, продающими
успокоительное, или с врачами-кардиологами? - спросил он.
- Такого раньше не исполняли, полковник. Никто и не пытался.
Бруно начал раскачиваться сразу же после того, как съехал с
платформы, но его сверхъестественное чувство баланса и невероятная реакция
сводили колебания до минимума. На этот раз никакой акробатики и даже
попыток ее. Глаза, сухожилия, мускулы, нервы сосредоточились на одном - на
сохранении равновесия.
Неожиданно на полпути Бруно перестал крутить педали. Даже самые
неискушенные зрители понимали, что это невероятно, что это самоубийство,
когда фактор баланса достигнет критической величины, а он, похоже, уже
прошел этот критический момент - только движение может восстановить
равновесие.
- Это в последний раз, - сдавленным голосом прохрипел Ринфилд. -
Посмотрите на них! Только посмотрите на них!
Сергиус мельком взглянул на зрителей. Нетрудно было понять
восклицание Ринфилда. Зритель может соучаствовать в опасности, когда она
вполне приемлема, и это может доставлять ему удовольствие, но всегда
опасность становится непереносимой и длительной, как в данном случае,
удовольствие превращается в страх, в тревогу. Сжатые руки, стиснутые зубы,
у многих отведенные взгляды, полные испуга - все это вряд ли снова
привлечет толпу зрителей в цирк.
В течение десяти бесконечных секунд длилось это невыносимое
напряжение, за это время колеса велосипеда не сдвинулись ни на дюйм, а
угол раскачивания заметно увеличился. Тогда Бруно с силой нажал на педали.
Щелкнула цепь.
Не нашлось бы двух человек, сумевших одинаково объяснить то, что
после этого произошло. Велосипед сразу же наклонился вправо - Бруно
надавил на правую педаль, и бросил себя вперед. Руля, препятствовавшего
его движению вперед, не было. С вытянутыми для амортизации руками он боком
упал на проволоку, которая, казалось, обхватила его за внутренние части
бедер и за горло, отчего голова его откинулась под непонятным углом. Затем
тело соскользнуло с проволоки. Казалось, он повис на правой руке и
подбородке, потом с проволоки соскользнула голова и он упал вниз на арену,
приземлившись ногами на опилки, но тут же осел, словно сломанная кукла.
Бейбацер, у которого в этот момент сидели на овальных тумбах
двенадцать львов, среагировал мгновенно. И Бруно и велосипед упали в
центре арены и хорошо были видны львам, но они плохо реагируют на
внезапное нарушение порядка, к которому привыкли.
А это вторжение было для них действительно внезапным. Трое львов в
центре полукруга уже поднимались на все четыре лапы. Бейбацер наклонился и
бросил им в глаза пригоршни песка. Они не сели, но временно ослепли и
потеряли ориентировку. Двое из них принялись тереть лапами глаза.
Открылась дверь клетки и ассистент укротителя с клоуном вошли в клетку,
подошли к Бруно, подняли его, вынесли из клетки и закрыли дверь.
Доктор Харпер тут же присоединился к ним. Он наклонился, быстро
осмотрел Бруно, выпрямился и подал знак рукой, но в этом не было
необходимости. Кан Дах с носилками был уже рядом.
Через три минуты последовало объявление, что у знаменитого "Слепого
орла" лишь легкое сотрясение мозга, и что, вероятно, он повторит свое
выступление на следующий день. Публика, непредсказуемая как и любая толпа,
дружно поднялась на ноги и аплодировала целую минуту: лучше "Слепой орел"
с сотрясением мозга, чем мертвый.
Представление продолжалось.
За кулисами же атмосфера была отнюдь не веселая, а скорее похоронная.
В комнате находились Харпер, Ринфилд, двое директоров из ассоциации
цирков, Сергиус и седоусый джентльмен лет семидесяти. Он и Харпер
находились в том конце комнаты, где все еще на носилках, поставленных на
стол, лежал Бруно.
- Доктор Хасид, если бы вы могли лично осмотреть его, - предложил
Харпер.
- Вряд ли есть в этом необходимость, - печально улыбнулся тот. Он
посмотрел на одного из директоров по имени Армстронг. - Вы когда-нибудь
видели мертвых? - Армстронг кивнул. - Потрогайте его лоб. Что скажете?
Армстронг, поколебавшись, положил ладонь на лоб Бруно, и тут же
отдернул ее.
- Холодный... - он вздрогнул. - Он уже остыл.
Доктор Харпер обвязал голову Бруно белым полотенцем и накинул на него
покрывало, которым были покрыты носилки, после чего отступил назад.
- Как говорят в Америке, - вздохнул Хасид, - врач есть врач и я не
оскорблю коллегу. Но по законам нашей страны...
- По законам любой страны, - заявил Харпер, - иностранный врач не
может констатировать смерть.
Взяв ручку, Хасид принялся заполнять бланк.
- Перелом позвоночника, второй и третий позвонок, вы сказали? Отрыв
позвоночной ткани, - он выпрямился. - Если вы хотите, чтобы я
договорился...
- Я уже договорился с санитарами. Морг госпиталя...
- В этом нет необходимости. Не более чем в ста метрах отсюда имеется
похоронное бюро, - сообщил Сергиус.
- Да? Тогда все проще. Но в такое позднее время...
- Доктор Харпер...
- Мои извинения, полковник. Мистер Ринфилд, вы можете выделить мне
