между тем и одного такого удара с лихвой хватило бы для любой субмарины.
- Девяносто футов, доложил офицер по погружению. - Продолжаем
подниматься... - шум воды, заполняющей цистерны, постепенно затих. -
Останавливаемся... Все еще девяносто футов.
- Держитесь этой глубины, - Свенсон бросил взгляд на экран. - Мы
заметно дрейфуем в сторону полыньи... Надеюсь...
- Я тоже, - отозвался Хансен. - Между топом "паруса" и этой проклятой
штуковиной зазор не больше двух футов.
- Маловато, - согласился Свенсон. - Сандерс?
- Минутку, сэр. Что-то тут непонятное на графике... Нет, все ясно, - в
его голосе наконец-то прорвалось волнение. - Тонкий лед!
Я посмотрел на ТВ-экран. Он был прав. Наискось через весь экран
медленно плыла вертикальная стена льда, ограничивающая чистую воду.
- Теперь потихоньку, потихоньку, - сказал Свенсон. - Держите камеру на
этой ледяной стене, потом разворот вверх и по сторонам.
Насосы принялись снова откачивать воду. Ледяная стена ярдах в десяти от
нас неторопливо проплыла вниз.
- Восемьдесят пять футов, - доложил офицер по погружению. -
Восемьдесят...
- Не гоните лошадей, - вмешался Свенсон. - Нас больше не сносит.
- Семьдесят пять футов... - Насосы замерли, вода перестала поступать в
цистерны. - Семьдесят...
"Дельфин" почти замер, как парящая в воздухе пушинка. Камера подняла
объектив кверху, и теперь мы отчетливо различали верхушку "паруса" и
плывущую ему навстречу корку льда. Вновь забурлила вода, наполняя цистерны,
верхушка "паруса" почти без толчка соприкоснулась со льдиной, и "Дельфин"
застыл в неподвижности.
- Красиво сделано, - похвалил Свенсон офицера по погружению. - Давайте
теперь слегка тюкнем этот ледок. Нас не развернуло?
- Курс постоянный.
Свенсон кивнул. Заработали насосы, теперь они вытесняли воду из
цистерн, облегчая корабль и придавая ему дополнительную плавучесть. Время
шло, вода вытекала, но ничего не происходило. Я шепнул Хансену:
- А почему он не освободится от главного балласта? В мгновение ока у
вас добавится несколько сотен тонн положительной плавучести, против такого
напора, да еще на малой площади, никакой лед, будь он даже в сорок дюймов
толщиной, не устоит.
- "Дельфин" тоже, - угрюмо ответил Хансен. - Если мгновенно прибавить
плавучесть, лодка, конечно, прошибет лед, но потом вылетит в воздух, как
пробка от шампанского. Прочный корпус, может, и выдержит, не знаю, но рули
нам покорежит, это уж точно. Или вы хотите провести весь крохотный остаток
жизни, описывая под водой сужающиеся круги?
Мне не улыбалось провести даже самый маленький остаток жизни, описывая
под водой сужающиеся круги, поэтому я умолк. Только проследил, как Свенсон
подошел к пульту глубины и принялся изучать приборы. Я с опаской ожидал, что
он предпримет дальше: такие парни, как Свенсон, так просто не складывают
оружие, в этом я успел убедиться.
- Пожалуй, этого достаточно, - сказал капитан офицеру по погружению. -
Если мы прорвемся сейчас, под таким напором, то прыгнем очень высоко в
воздух. Выходит, лед здесь толще, чем мы рассчитывали. Постоянное давление
на него не действует. Значит, нужен резкий толчок. Притопите лодку примерно
до восьмидесяти футов, только аккуратненько, потом дуньте как следует в
цистерны - и у нас все получится, как в пословице про барана и новые ворота.
Тот, кто установил на "Дельфине" 240-тонную махину кондиционера,
ей-богу, заслуживал смертной казни: она, по моему мнению, просто-напросто
перестала работать. Воздух, а вернее, то, что от него осталось, казался мне
густым и горячим. Я осторожно повел глазами по сторонам и убедился, что и
все другие заметно страдают от недостатка воздуха, - все, кроме Свенсона, у
того, похоже, в организме прятался собственный кислородный баллон. Мне
оставалось только надеяться, что Свенсон помнит, во что обошлось
строительство "Дельфина": что-то около 120 миллионов долларов. Хансен ощурил
глаза, пряча отчетливую тревогу, даже непрошибаемый Ролингс застыл, потирая
смахивающей формой и размерами на лопату ладонью свой выскобленный до синевы
подбородок. В мертвой тишине, наступившей после слов Свенсона, раздался
громкий скрежет, потом все перекрыл шум хлынувшей в цистерны воды.
Мы впились глазами в экран. Вода лилась в цистерны, и мы видели, как
зазор между "парусом" и льдиной расширяется. Сдерживая скорость погружения,
медленно заработали насосы. По мере того как мы опускались ниже, пятно света
на льдине от палубного фонаря бледнело и расплывалось, потом оно застыло, не
увеличиваясь и не уменьшаясь. Мы остановились.
- Пошли! - скомандовал Свенсон. - Пока нас снова не отнесло течением.
Раздалось оглушительное шипение сжатого воздуха, вытесняющего из
цистерн воду. "Дельфин" нерешительно двинулся вверх, на экране было видно,
как световое пятно на льдине постепенно делается все меньше и ярче.
- Больше воздуха, - приказал Свенсон. Я напряг мышцы, одной рукой
уцепился за табло, а другой - за вентиль над головой. Лед, видимый на
экране, ринулся вниз, навстречу нам. Внезапно изображение запрыгало,
заплясало, "Дельфин" вздрогнул, завибрировал всем корпусом, несколько
лампочек перегорели, изображение на экране дернулось, пропало, появилось
снова - "парус" все еще находился подо льдом. Потом "Дельфин" судорожно
взбрыкнул, накренился, палуба надавила нам на подошвы, как скоростной лифт
при подъеме. "Парус" пропал, весь экран заволокла темно-серая муть. Голосом,
в котором все еще чувствовалось напряжение, офицер по погружению
провозгласил:
- Сорок футов! Сорок футов!.. Мы пробились-таки сквозь лед.
- Что и требовалось доказать, - негромко произнес Свенсон. - Немного
упрямства - и дело в шляпе,
Я взглянул на этого пухленького коротышку с добродушным лицом и в сотый
раз удивился тому, как редко в этом мире железные люди со стальными нервами
выглядят соответствующим своему характеру образом.
Спрятав в карман самолюбие, я достал носовой платок, вытер лицо и
обратился к капитану:
- И так у вас каждый раз?
- К счастью, нет, - улыбнулся он. И повернулся к офицеру по погружению.
- Мы собираемся побродить по льду. Давайте-ка убедимся, что держимся прочно.
Добавив еще сжатого воздуха в цистерны, офицер по погружению заявил:
- Теперь на все сто не потонем, капитан.
- Поднять перископ.
Длинная, отливающая серебром труба снова выдвинулась из колодца.
Свенсон даже не стал откидывать рукоятки, только бросил взгляд через окуляры
и выпрямился.
- Опустить перископ.
- Как там наверху? Прохладно? Свенсон кивнул.
- Ничего не видно. Должно быть, вода на линзах тут же замерзла... - он
снова повернулся к офицеру по погружению. - На сорока прочно?
- Гарантия! Плавучесть что надо.
- Ну, что ж, прекрасно. - Свенсон взглянул на старшину рулевых, который
принялся втискиваться в тяжелый тулуп из овчины. - Что, Эллис, немного
свежего воздуха нам не помешает?
- Так точно, сэр, - Эллис застегнул тулуп и добавил: - Только может
случиться задержка.
- Едва ли, - возразил Свенсон. - Вы думаете, мостик и люки будут забиты
ледяной крошкой? Вряд ли. По-моему, лед слишком толстый, скорее всего, он
развалился на крупные куски, которые попали с мостика в воду.
Вскоре люк был расстопорен, поднят и зафиксирован защелкой, у меня в
ушах закололо от перепада давления. Щелкнул еще один фиксатор, подальше, и
мы услышали голос Эллиса в переговорной трубе:
- Наверху все чисто.
- Поднять антенну, - приказал Свенсон. - Джон, передайте радистам,
пусть начинают работу и стучат до тех пор, пока у них пальцы не отвалятся...
Итак. мы на месте и останемся здесь, пока не подберем всех со станции
"Зебра".
- Если есть, кого подбирать, - бросил я.
- То-то и оно, - согласился Свенсон, не решаясь взглянуть мне в глаза.
- В том-то и загвоздка.
Глава 4
Вот оно, подумалось мне, кошмарное воплощение кошмарных фантазий,
леденивших души и сердца наших древних нордических предков, которые на
склоне лет, чувствуя, как жизнь капля за каплей покидает слабеющее тело, в
ужасе представляли себе этот слепящий, сверкающий ад, это загробное царство
вечного, нескончаемого холода. Но для тех достопочтенных жителей это была
всего лишь фантазия, а вот нам довелось испытать эту прелесть на собственной
шкуре, и кому из нас было легче, у меня сомнений не возникало. Теперь бы мне
больше пришлось по душе восточное представление о преисподней, там, по
крайней мере, можно было бы погреться.
Одно я мог бы сказать наверняка: никому не удалось бы сохранить тепло,
стоя на мостике "Дельфина", там, где мы с Ролингсом медленно промерзали до
костей, неся свою получасовую вахту. Наши зубы стучали часто и бешено, как
кастаньеты, и в этом была моя вина, и ничья другая. Через полчаса после
того, как наши радисты начали передачу на волне станции "Зебра", не получая
ни ответа, ни подтверждения о приеме, я заметил коммандеру Свенсону, что
"Зебра", возможно, и слышит нас, но отозваться не способна из- за недостатка
мощности, зато сумела бы дать о себе знать каким- либо другим способом. Я
напомнил, что обычно на дрейфующих станциях имеются сигнальные ракеты,
которые помогают заблудившимся полярникам вернуться домой при отсутствии
радиосвязи, а также радиозонды со специальными радиоракетами. Зонды - это
снабженные рацией воздушные шары, которые поднимаются на высоту до двадцати
миль для сбора метеорологической информации, а радиоракеты, запускаемые с
этих шаров, достигают еще большей высоты. Если запустить шар-зонд в такую
лунную ночь, как сейчас, его можно заметить с расстояния по меньшей мере в
двадцать миль, а если к нему прикрепить фонарь, то расстояние удвоится.
Свенсон мигом сообразил, к чему я клоню, и стал искать добровольцев на
первую вахту, так что, ясное дело, выбора у меня не было. Сопровождать меня
вызвался Ролингс.
Открывшийся перед нами пейзаж, если эту стылую, бесплодную,
однообразную пустыню вообще можно назвать пейзажем, казался каким-то
древним, чуждым нам миром, исполненным тайны и непонятной враждебности. На
небесах -ни облачка, но в то же время и ни единой звезды, трудно понять, как
это возможно. На юге, низко над горизонтом, смутно виднелась
серовато-молочная луна, чей загадочный свет лишь подчеркивал безжизненную
тьму ледяного полярного поля. Никакой белизны, именно тьма царила вокруг.
Казалось бы, озаряемые лунным светом льдины должны блестеть, сверкать,
переливаться, точно мириады хрустальных светильников - но вокруг
господствовал непроглядный мрак. Луна стояла в небе так низко, что длинные
тени, отбрасываемые фантастическими нагромождениями торосов, заливали весь
этот замороженный мир своей пугающей чернотой, а там, куда все же попадали
прямые лучи, лед был настолько затерт, исцарапан то и дело налетающими
ледовыми штормами, что даже не отражал света. Нагромождения льда обладали
странной легкостью, изменчивостью, неуловимостью: вот они только что
отчетливо рисовались, грубые, угловатые, колющие глаза резким контрастом
черноты и белизны - и вот уже туманятся, словно призраки, сливаются и
наконец исчезают расплывчатыми миражами, которые рождаются и умирают здесь,
во владениях вечной зимы. Причем это вовсе не обман зрения, не иллюзия, это
влияние тех ледовых бурь, которые рождаются и стихают под воздействием
непрерывно дующих здесь сильных, а часто и тормовых, ветров и несут над
самой поверхностью мириады острых, клубящихся секущей мглой кристалликов
