бомбой. Четырежды он попытался сбежать из-под опеки дядюшки Омара в
непритязательную жизнь малых достижений и скромных удовольствий, в жизнь
среднего обывателя. Теперь для этого утерян последний шанс. Если только он
не струсит и не откажется от взваленной на него ответственности, разбив
часы или забросив их в море. Сейчас, однако, даже думать об этом -
безумие: как-то же, надо выкарабкиваться из того положения, в котором он
очутился:
У него снова оставалось пять минут. Кирби посмотрел на Бонни Ли и
внезапно мощная волна желания поднялась в нем. Его влекло к этой девушке
неудержимо, но в бурном порыве чувства появилось что-то новое, прежде
небывалое. Год назад в Риме его тоже тянуло к женщине, которую звали Энди,
тянуло ничуть не меньше, но тогда, издерганный неудачами, он весь
находился в каком-то болезненном перенапряжении. Постоянное разочарование
раздувало значение секса до размеров чудовищной преграды, взять которую
становилось чуть не главным делом жизни. Все прочие стороны его
существования были ущерблены и унижены: он мало о них думал. Душа его
превратилась в непропорционального уродца с огромной головой и хилыми
недоразвитыми членами, на все его дела и поступки легла печать
неуверенности и неудачи. Теперь все встало на свои места. Значимость секса
уменьшилась, в душе восстанавливалась гармония частей. Секс переставал
быть манией. Из сферы нездоровых вожделений и мечтаний Кирби вступил на
твердую почву. Отдаваясь порыву страсти, он чувствовал счастливое
умиротворение и безоглядное спокойствие. Даже в шутливой форме он не мог
бы подумать сейчас о том, о чем раньше болезненно грезило его истомленное
воображение.
Я был хромым, подумал Кирби, я видел, как все вокруг весело ходят,
бегают, и прыгают, и сознание ущербности окрашивало каждый мой шаг. Я
только изо всех сил старался делать вид, что у меня ноги в порядке, чтобы
никто не заметил, что я - инвалид. Теперь же я твердо стою на ногах, я
выздоровел, и хотя радость и желание двигаться по-прежнему не оставляют
меня, я понял, что ходить - не значит жить. Жизнь этим не исчерпывается. Я
стал полноценным человеком.
Кирби подошел к Бонни Ли, наклонился и, едва коснувшись ее
неподвижных губ, перешел в мир света, движений и красок. Мягкость и тепло
вернулись мгновенно, и она, вздрогнув, вскрикнула от неожиданности. Ее
карие глаза сузились.
- Совсем незаметно, - прошептала она, - я чуть не выпрыгнула из
туфель ты, паршивец! Это то, к чему никогда нельзя привыкнуть, милый.
Бонни Ли, вытерла крем с пальцев, вышла в соседнюю комнату и закрыла
входную дверь. Вернувшись, скользнула в его объятия, легко поцеловала его
в подбородок и широко, сладко зевнула.
- Кирби, я совершенно измотана. - Она высвободилась из его объятий,
присела на кровать и снова зевнула. - Не подходи к окну, а то тебя заметит
кто-нибудь их моих любопытных старушек.
- Нам есть о чем подумать, Бонни Ли.
Она сбросила босоножки и вытянулась на кровати.
- Не хочу ни о чем думать, пока не посплю. А ты не желаешь
вздремнуть?
- Да, пожалуй. - Кирби подошел, сел на край кровати, наклонился и
вторично поцеловал ее в губы.
Она усмехнулась.
- О, я вижу, ты совсем не так уж сильно хочешь спать.
- Бонни Ли!
- Нет, милый. Это будет напрасная трата сил и таланта. Пожалуйста дай
мне поспать, а там посмотрим. И самому тебе необходимо поспать. Ты бы
прилег на диван, отдохнул, успокоился.
- Я не могу терять время на сон, когда столько...
Внезапным жестом она заставила его замолчать, прикусила губу и
сказала:
- Дай-ка мне часы, милый.
- Я бы не советовал тебе сейчас...
- Я ничего особенного и не собираюсь делать, глупый! И обманывать
тебя не собираюсь. Дай их мне.
Поколебавшись, Кирби неохотно протянул часы Бонни Ли. Девушка сразу
нажала на колесико. Ему почудилось, что он видит легкую тень движения, -
она уже лежала совсем в другом положении, свернувшись калачиком, часы в
нескольких дюймах от ее расслабленной руки, глаза закрыты, дыхание
медленное и спокойное сквозь полуоткрытые губы. Кирби позвал ее, но Бонни
Ли не отвечала. Тогда он потряс ее за плечо. Простонав, она протянула руку
к часам. В следующее мгновение она уже лежала совершенно обнаженная.
Только что была одета, а через миг ее одежда очутилась в воздухе, падая на
пол. Он снова разбудил ее, девушка что-то пробубнила сквозь сон,
потянулась к часам и снова оказалась в другом положении. На этот раз,
только он коснулся ее плеча, как она тут же проснулась. Веки слегка
припухли, как после долгого сна. Она сладко зевнула и с наслаждением
потянулась. Все это продолжалось, включая пробуждение, всего несколько
минут.
Улыбнувшись ему, она негромким, чуть хрипловатым голосом протянула:
- Как хорошо! Целых три часа. Теперь давай ты. - Она подвинулась,
освобождая ему место. - Устраивайся сразу поудобнее, милый. Эта чертова
кровать и подушка становятся жесткими как камень. И лучше сразу разденься,
- одежда страшно мешает.
Кирби растянулся на кровати и, полным поворотом стрелки обеспечив
себе час времени, включил красный мир. Бонни Ли казалась вырезанной из
полированного красного дерева. Она опиралась на локоть и улыбалась ему.
Лежа в жесткой вмятине, образовавшейся под тяжестью его тела, Кирби
пытался заснуть, но одежда действительно стесняла. Он поднялся с кровати и
сделал попытку раздеться, но одежда была, как толстая жестяная фольга.
Тогда он возвратился в привычный мир и повернувшись к Бонни Ли спиной,
принялся быстро скидывать с себя все, что на нем было. От непривычки лицо
его горело. Никогда еще ему не приходилось при дневном свете раздеваться
перед женщиной. Справившись с этим делом, Кирби, торопливо и неуклюже
бросился обратно в кровать, нырнул в красный мир и тут же заснул.
Неожиданно пробужденный чьим-то прикосновением, он увидел лицо Бонни Ли на
подушке в нескольких дюймах от своего лица.
- Поспи еще часок, милый, - прошептала она. - Или два, я могу
подождать.
Он снова вернулся в красное безмолвие, а когда вторично проснулся, то
увидел перед собой то же улыбающееся лицо.
- Ну как, здорово получается? - прошептала она.
Он зевнул, восхищаясь той быстротой, с которой она нашла применение
часам дядюшки Омара. Прошло бы немало времени, прежде чем он сам додумался
бы до чего-либо подобного.
- Дядюшка Омар обладал замечательной способностью обходиться почти
без сна. Мы часто удивлялись по этому поводу.
- Да, неслабую штуку придумал твой старикан, Кирби! Всего минуты две
прошло, как я проснулась, никак не больше. Хочешь еще немного поспать?
- Н-нет. Сейчас нет.
- Ты знаешь, и мне тоже не хочется, - прошептала Бонни Ли.
Она придвинулась к нему и прижалась теплым шелковистым бедром. Ее
лицо находилось так близко, что ему был виден только огромный коричневый
глаз, влажный и яркий. Он чувствовал тепло ее дыхания.
- Как замечательно тебя любить, Кирби. - Она сладко вздохнула. - Ты -
такой милый. И такой... немножко... испуганный. Я начинаю чувствовать, что
это так важно, так важно. И вся становлюсь, как пастила или теплый суп, а
сердце начинает стучать: тук-тук-тук - вот здесь, в горле, и, кажется, я
вот-вот заплачу. Давай будем делать это медленно и нежно. И говори мне
ласковые слова, а я их стану тебе повторять.
10
Кирби Винтер и Бонни Ли занимались любовью, по очереди спали в
красном мире, вместе весело принимали душ, подшучивали друг над другом,
устраивали бесконечные потасовки из-за мыла и полотенец - развлечения
настолько несвойственные прежнему Кирби, что не оставалось никаких
сомнений в его целительном перерождении. Раньше, замкнувшись в своем
одиночестве, он по-пуритански судил подобные забавы, убеждая себя, что они
по сути своей порочны и достойны справедливого наказания. Но неожиданно
круг был разорван, он оказался окружен теплом и музыкой жизни. Не грязный
порок, не безнравственное разложение увлекли его за собой, а захватил
счастливый, радостный праздник естественности и чистоты, где каждая мелочь
была восхитительным, но вместе и простым человеческим удовольствием.
Подведя под свои чувства теоретический фундамент, он сформулировал
это следующим образом. Бонни Ли, его чудная Бонни Ли обладала формами,
цветом и фактурой плоти, привлекательной для всех органов чувств Кирби
Винтера. Сам этот процесс академического изучения ее как объекта
эстетической ценности нисколько, оказывается, не унижал в его сознании
Бонни Ли. Он сумел выстроить и обратное рассуждение - прийти к выводу, что
для нее он так же являлся не только индивидуальностью, не только Кирби
Винтером, но и объектом, который доставлял ей всестороннее удовольствие.
Это позволяло ему изменить свое прежнее отношение к собственному телу как
к чему-то нелепому, смешному и постыдному, нуждающемуся в сокрытии.
Теперь ему нравилось, что он высокий и мускулистый, он радовался
своей природной наследственности и тому, что в свое время не забывал
тренировать тело. Огорчало только, что у него небольшой животик. Он
обратил на это внимание, когда Бонни Ли пребольно ущипнула его за складку,
которую он прежде не замечал, и тогда пообещал себе, что станет таким же
гибким и подтянутым, как она, зная, что обязательно доставит ей этим
удовольствие. Его желания поначалу проявлялись настолько часто и
недвусмысленно, что он сделался объектом ее постоянных непристойных шуток.
С шутками он быстро примирился, а от своей неуемной активности скоро
чувствовал удовлетворение, граничившее с глупостью.
В процессе этих игр, несмотря на свою неопытность и на годы
невольного воздержания, Кирби понял, как милостив к нему был случай, что
свел его с Бонни Ли в трудный момент жизни. Видно, она являлась тем
единственным существом в мире, что способно без задержек и проволочек,
одним махом преодолев сомнения и угрызения, ввести Кирби Винтера в жизнь
подлинных человеческих чувств и желаний. Заметь он в ней хотя бы малейшую
неестественность, и он снова превратился бы в рефлектирующего, неуклюжего
урода, отравленного стыдом, разочарованием и пуританской уверенностью, что
все прелестное и очаровательное, по сути своей, есть зло. Но как ни
старалась издыхающая мнительность вновь поднять голову, убеждая его
приглядеться внимательнее, все было напрасно: он видел перед собой
подлинно счастливое, щедрое на чувства, жизнерадостное, изобретательное и
детски резвящееся прелестное существо - без малейшего пятнышка.
Кирби наслаждался. Есть схема во всякой любовной игре. Есть время
просьб и обещаний прекратить всю эту чепуху, затем инстинктивное понимание
того, чья очередь быть активной стороной, быть игриво отвергнутым, а чья -
отвергать, с мрачной серьезностью наносить ответный удар, иногда, на
мгновение, нежно принимать неизбежное, чтобы в последний момент быстро
отскочить, - и так до тех пор, пока все не зайдет настолько далеко, что
остановится уже станет невозможно.
Только что она сидела на краю голубой ванны, а он вытирал ей волосы
большим бордовым полотенцем, глядя, как распрямляются ее влажные упругие
локоны. Но неожиданно, без лишних слов, чувствуя, что игры кончились, он
поднял ее на руки и понес в постель. Без остатка отдавая всю накопленную
страсть, он стремительно и радостно перешел с ней все границы. От полноты
чувств она засмеялась странным замедленным смехом, и сжала его с такой
