- Я не это имел в виду. Будущее вне этого.- Он сделал широкий
жест, охватив лес.- Не там, где мы сейчас.
- Ты имеешь в виду...- Михаил нагнулся.- Бросить это?
- Именно так. Или, во всяком случае, в это верит Виктор. Он ду-
мает, что однажды ты бросишь лес и сможешь начать жизнь в другом мес-
те.
- Один? Без стаи?
Никита кивнул.
- Да. Один.
Об этом было трудно даже подумать. Как кто-то из стаи может вы-
жить в одиночку? Нет, нет, это было невозможно! Михаил, конечно же,
останется навсегда здесь, со стаей. Стая нужна всегда. Разве не так?
- Если я покину лес, то кто будет заботиться об Олесе и Петре?
- Этого я не знаю. Но у Олеси есть то, ради чего она жила: ново-
рожденный. По тому, как она улыбается... ну, она даже вовсе не похожа
на прежнюю. Там она точно не выживет.- Он показал пальцем на запад.-
И Виктор это знает. Олеся тоже знает это. Она проживет остаток своей
жизни здесь. И я тоже, и Виктор, и Франко, и Рената. Мы - старые пе-
режитки из шерсти, разве не так? - Он широко улыбнулся, но в его
улыбке была печаль. Улыбка исчезла.- Кто знает, что будет с Петром?
Кто знает, проживет ли он хотя бы еще неделю и что у него будет с го-
ловой, когда он повзрослеет? Он может оказаться как та женщина, кото-
рая целыми днями напролет плакала. Или...- Он взглянул на Михаила.-
Или он будет похожим на тебя. Кто знает?
Никита опять поднял голову, прислушиваясь. Глаза его сощурились.
Он приложил палец к рельсу, и Михаил увидел, как он слабо улыбнулся.
- Идет поезд. Быстро идет. Он запаздывает!
Михаил притронулся к рельсу и почувствовал отдаленную мощь поез-
да, гулко отдававшуюся в нем. Начали падать капельки дождя, выбивая
маленькие пыльные ямочки между рельсами. Никита встал и двинулся под
кроны деревьев, стоявших около выезда из туннеля. Михаил подошел и
встал рядом, и они присели, пригнувшись, как спринтеры, готовые мгно-
веннно развить скорость. Дождь пошел сильнее. Через некоторое время
он уже сек листву, пути намокли. Земля тоже быстро превратилась в
грязь. Михаилу это не понравилось: бежать будет скользко. Он откинул
с глаз намокшие волосы. Теперь он уже слышал грохот быстро приближав-
шегося поезда. Михаил сказал:
- Думал, нам сегодня не стоило приходить.
- Почему? Из-за маленького дождика?
Никита помотал головой, тело его напряглось, готовое к гонке.
- Я бегал в дождь и похуже, чем этот!
- Земля... Слишком грязно.
- Я не боюсь,- отрезал Никита.- Мне прошлой ночью опять снился
тот красный фонарь на последнем вагоне! Подмигивал мне, как сатанин-
ский глаз! Сегодня я собираюсь перегнать поезд! Я чувствую, что могу
сделать это, Михаил! Я это сделаю, если буду бежать чуть скорее!
Только чуточку скорее!
Из туннеля вырвался свет фар, длинный черный паровоз и за ним
купейные вагоны. Новый машинист не боялся мокрых рельсов. Ветер с до-
ждем ударили Михаилу в лицо, и он закричал:
- Нет! - и потянулся к Никите, но Никиты уже не было, вдоль
рельсов неслось расплывчатое белое пятно. Михаил рванулся за ним, пы-
таясь остановить; дождь и ветер были сильнее; поезд шел слишком быст-
ро. Поскользнувшись в грязи, он чуть не упал под колеса ускорившего
ход поезда. Он слышал, как дождь, попадая на горячий двигатель паро-
воза, шипел словно клубок змей. Он все бежал, пытаясь догнать Никиту,
и увидел, что человечьи следы Никиты в грязи сменились на следы вол-
чьих лап.
Никита пригнулся вперед, бежал почти на четырех лапах. Тело его
уже не было белым. Дождь вихрем закручивался вокруг него - и тут Ми-
хаил потерял равновесие, упал и проехался по грязи. Дождь хлестал его
по плечам, грязь забила глаза. Он попытался встать, но опять свалился
и остался лежать, а поезд прогремел по рельсам и влетел в восточный
туннель. Он скрылся, оставив за собой пятно красного света на камен-
ных стенах туннеля; потом и оно пропало.
Михаил под проливным дождем сел, по лицу его текли потоки воды.
- Никита! - закричал он. Не ответил ни человек, ни волк. Михаил
встал и пошел по грязи в сторону восточного туннеля.- Никита! Ты где?
Никиты видно не было. Дождь по-прежнему лил как из ведра. Кру-
жившие в воздухе хлопья сажи шипели перед тем как упасть на землю. В
воздухе пахло каленым железом и паром.
- Никита?
На этой стороне путей его не было. Он обогнал его! - подумал Ми-
хаил и ощутил взрыв радости. Он его обогнал! Он обогнал...
На другой стороне путей что-то лежало. Бесформенная шевелящаяся
фигура.
От рельсов шел пар. На земле в туннеле все еще мерцали кусочки
золы. А почти в восьми аршинах от въезда в туннель, растянувшись на
траве, лежал Никита.
Волк все же прыгнул перед поездом, но поезд победил. Буфером Ни-
ките оторвало задние ноги. Они совершенно исчезли, а то, что осталось
от Никиты, заставило Михаила раскрыть рот и упасть на колени. Он ни-
чего не мог с собой сделать; его вырвало, и рвота его смешалась с
кровью, которую дождь смывал с рельсов.
Никита издал звук: тихий, страшный стон.
Михаил поднял лицо к небу, чтобы дождь помог ему взять себя в
руки. Он опять услышал стон Никиты, переходящий в жалобное скуление,
заставил себя посмотреть на друга и увидел глаза Никиты, уставившиеся
на него, его величественная голова свесилась, как хрупкий цветок на
пожухшем стебле. Глаза были затуманены, они смотрели на Михаила не-
подвижно, и он прочел в них просьбу.
~Убей меня.~
Тело Никиты вздрагивало от мучения. Передние лапы пытались от-
толкнуть остаток изуродованного тела от рельсов, но сил в них не ос-
талось. Голова бессильно упала в грязь. Страшным усилием Никита под-
нял голову и еще раз умоляюще глянул на мальчика, сидевшего на коле-
нях под проливным дождем. Никита, без сомнения, умирал. Но недоста-
точно быстро. Умирал слишком медленно.
Михаил опустил голову и уставился в грязь. Вокруг Никиты лежали
куски его тела, с волчьей шерстью и человеческой кожей, похожие на
разломанную головоломку. Михаил услышал стон Никиты и закрыл глаза;
внутренним взором он увидел умиравшего на рельсах олененка и руки Ни-
киты, державшие голову животного. Он вспомнил резкий рывок, которым
Никита свернул голову олененка и при котором послышался звук ломаю-
щихся костей. Это был акт милосердия, простой, без капли жестокости.
И именно об этом без слов просил сейчас Никита.
Михаил встал, пошатнулся, чуть было опять не упал. Он ощущал се-
бя будто во сне, словно бы плыл в этом безбрежном море дождя. Никита
задрожал и посмотрел на него; он ждал. Наконец Михаил шевельнулся.
Нога застряла в грязи, но он вытащил ее и опустился на колено возле
друга.
Никита поднял голову, подставляя шею.
Михаил обхватил волчью голову ладонями. Глаза Никиты закрылись,
и его из горла вышел продолжительный низкий стон.
Мы можем вылечить его, подумал Михаил. Мне нельзя его убивать.
Мы сможем его вылечить. Виктор должен уметь это. Мы же вылечили Фран-
ко, разве не так?
Но в душе он сознавал, что все это было много хуже, чем искале-
ченная нога Франко. Никита был при смерти, и он всего лишь просил из-
бавить его от муки. Все произошло так быстро: ливень, поезд, дымивши-
еся рельсы... так быстро, так быстро...
Руки Михаила сжались крепче. Его трясло, так же, как Никиту. Ему
приходилось оказывать такую услугу первый раз в жизни. Темная пелена
застилала ему взор, глаза его наполнялись дождем. Это нужно сделать,
это милосердно. Михаил взял себя в руки. Одна из передних ног Никиты
поднялась, лапа легла на руку Михаила.
- Прости,- прошептал Михаил и, затаив дыхание, как можно резче
повернул. Он услышал хруст, и тело Никиты дернулось. Потом Михаил,
ничего не осознавая, пополз по дождю и грязи. Он зарылся в высокую
траву и свернулся в ней калачиком, и дождь продолжал лить на него.
Когда он собрался с силами снова посмотреть на Никиту, он увидел не-
подвижный обезноженный торс волка, с одной человечьей рукой и кистью.
Михаил сел на землю, обнял колени, уткнулся в них подбородком, пыта-
ясь успокоить себя. Он уставился на труп с одной рукой, покрытой бе-
лой кожей. Его нужно было убрать с путей прежде, чем утром его обна-
ружат стервятники. Его нужно похоронить поглубже.
Никита ушел. Куда? - думал Михаил. И пришел к нему на ум вопрос
Виктора: что есть ликантроп в глазах Божьих?
Он почувствовал, как что-то от него отпало. Наверное, это был
последний цвет юности. То, что осталось, что ранее лежало, скрытое
под ним, ощущалось сырым, с жесткими краями, словно кровоточащая ра-
на. Чтобы прожить полноценную жизнь, подумал он, человеку нужно иметь
такое сердце, которое обложено листами стали и извергает горячий пе-
пел. И оно будет у него таким, если ему суждено выжить.
Он оставался возле тела Никиты, пока не перестал дождь. Ветер
стих, лес присмирел. Лишь тогда Михаил побежал домой сквозь сгущавшу-
юся тьму, чтобы сообщить Виктору эту новость.
Глава 3
Петр зашелся плачем. Была самая суровая пора зимы; за стенами
белого дворца завывал ветер, Виктор сгорбился над ребенком, лежавшим
на подстилке из сена, которому было уже семь месяцев и он. Рядом по-
блескивал маленький костер, ребенок был укутан в оленью шкуру и в
одеяло, которое Рената сшила из одежды путешественников. Петр не про-
сто плакал, он пронзительно ревел, но не холод был тому причиной.
Виктор, в бороде которого появились белые прядки, щупал лоб у Петра.
Лоб горел. Виктор посмотрел на остальных.
- Началось,- сказал он. Голос у него был мрачен. Олеся тоже за-
плакала. Виктор рявкнул: - Замолкни! - И Олеся отползла, чтобы успо-
коиться.
- Что мы сможем поделать? - спросил Михаил, но он уже знал от-
вет: ничего.
Петр вот-вот должен был ступить на путь мучительных испытаний, и
никто не мог помочь ребенку преодолеть этот путь. Михаил нагнулся над
Петром; пальцами поправил одеяло, подтыкая его плотнее, просто пото-
му, что испытывал потребность хоть что-то для него сделать. Лицо Пет-
ра горело, его льдисто-голубые глазки были окаймлены красным. На го-
лове ребенка местами пробивались темные волоски. Глаза Олеси, подумал
Михаил. Волосы мои. А внутри этого хрупкого тельца начиналась первая
битва долгой войны.
- Он крепкий,- сказал Франко.- Он справится.- Но в голосе его не
было уверенности. Как может дитя выжить после таких мук?
Франко поднялся на свою единственную ногу и с помощью соснового
костыля доковылял до своей подстилки.
Виктор, Рената и Михаил спали кружком около ребенка. Олеся,
свернувшись, спала, держась за Михаила. Плач Петра то усиливался, то
сникал, становился хриплым, но не прекращался. Так же, как и вой вет-
ра за стенами.
С каждым днем мучения Петра усиливались. Это было видно по тому,
как он дрожал и корчился, как сжимал кулачки и, казалось, пытался
бить ими по воздуху. Стая часто собиралась вокруг него; Петр горел
огнем. Иногда он беззвучно кричал, разевая рот и крепко зажмуриваясь.
Иногда плач наполнял помещение, и сердце у Михаила от него обливалось
кровью, а Олеся плакала. Иногда, когда боли, казалось, стихали, Олеся
пыталась накормить Петра сырым мясом, разжеванным ею в мягкую пасту;
он большей частью поглощал ее, но становился все слабее, ссыхаясь у
них на глазах, как старик. И все же Петр цеплялся за жизнь. Иногда
плач ребенка становился столь ужасным, что Михаил думал о том, почему
Бог вообще продолжает эти страдания. Иногда боль прекращалась на три-
четыре часа, но потом она снова возвращалась, и плач возобновлялся.
Михаил чувствовал, что и сама Олеся тоже была близка к кризису; глаза
ее ввалились, а руки тряслись так, что она сама едва могла класть еду
себе в рот. Она тоже старилась с каждым днем.
Как-то после долгой и изнурительной охоты ночью Михаила разбу-
