холщовая затычка выпала из мешка, и мука стала высыпаться в дыру.
Мысль о том, что я останусь без муки, заставила меня похолодеть.
Значит, я вынужден буду снова питаться крысами! Надо немедленно заделать
дыру в мешке, чтобы сохранить хоть часть муки.
Несмотря на боязнь задохнуться, я понимал, что необходимо действовать,
и, закрыв глаза и рот, ринулся к пустому ящику из-под шляп.
Повсюду в ящике лежала мука, но она больше не сыпалась. Она перестала
высыпаться из мешка по самой простой причине: она вся уже высыпалась. Мешок
опустел!
Я счел бы это происшествие великим для себя бедствием, если бы не
обнаружил, что мука не целиком потеряна. Порядочная доля просыпалась,
конечно, в щели и попала на дно трюма, но большое количество -- достаточное
для моих нужд -- осталось на кусках материи, которые я заложил на дно
треугольной камеры, да и в других местах, куда я мог проникнуть, когда мне
заблагорассудится.
Впрочем, это оказалось несущественным, потому что в следующий момент я
сделал открытие, которое окончательно вытеснило у меня из головы все мысли о
муке и вообще о пище, о воде и всем прочем.
Я протянул руку, чтобы убедиться в том, что мешок пуст. Как будто так.
Почему же не вытащить его через отверстие и убрать с дороги? Почему бы нет?
Я выхватил мешок и бросил его вниз.
Потом я высунул голову из ящика в том месте, где раньше был мешок.
Боже праведный! Что я вижу? Свет! Свет! Свет!
-==Глава LXIII. СВЕТ И ЖИЗНЬ==-
Да, глаза мои любовались светом, исходившим с неба, и сердце мое
наполнилось ликованием. Не могу описать свое счастье. От страха не осталось
и следа. Исчезли малейшие опасения. Я спасен!
Это была всего лишь небольшая полоска света -- просто лучик. И он
пробивался через щель между двумя досками. Он проходил надо мной, но не
вертикально, а скорее по диагонали, примерно в восьми или десяти футах от
меня.
Я знал, что свет не мог проникнуть через палубу: между досками
корабельной палубы не бывает щелей. Свет шел от люка -- должно быть,
отогнулся покрывающий крышку люка брезент.
Никогда я не видел ничего радостнее этого тоненького лучика, сиявшего
надо мной подобно метеору! Ни одна звезда на синем небе не казалась мне
прежде такой блестящей и красивой! Этот свет был похож на глаз доброго
ангела, который улыбался мне и приветствовал мое возвращение к жизни.
Я недолго оставался внутри ящика из-под шляп. Я знал, что работа моя
приходит к концу, что мои надежды близки к осуществлению, и у меня не было
ни малейшего желания откладывать свое освобождение. Чем ближе была цель, тем
с большим нетерпением я к ней стремился. Поэтому без промедления я стал
расширять отверстие в крышке ящика.
Свет, который я видел, убедил меня в очень важной истине -- в том, что
я нахожусь на верху груза. Раз я вижу луч, идущий по диагонали,
следовательно, между мной и ним ничего нет и, значит, здесь пустое
пространство. Такая пустота могла существовать только над грузом.
Вскоре я в этом убедился. Чтобы проделать отверстие, достаточно широкое
для моего тела, хватило и двадцати минут. И, едва закончив эту работу, я
скользнул в дыру, и, изогнувшись, вылез на верхушку ящика.
Я поднял руки над головой, развел их в стороны. Позади себя я нащупал
ящики, тюки и мешки, которые громоздились еще выше, но впереди был только
воздух.
Несколько минут я сидел, свесив ноги, на крышке ящика, в том месте, где
вылез наружу. Я не рискнул даже сделать шаг, чтобы не упасть в пустоту. Я
глядел на прекрасный луч, похожий на огонь маяка. Теперь он сиял еще ближе.
Постепенно глаза мои привыкли к свету. И хотя расщелина пропускала
всего несколько слабых полосок света, я начал различать ближайшие предметы.
Я заметил, что пустота вокруг меня не простиралась далеко. Я находился на
дне небольшой выемки в виде неправильной дуги. Это было что-то вроде
амфитеатра, окруженного со всех сторон громадными ящиками с товарами.
В сущности, это было пространство, оставшееся под люком после погрузки.
Кругом стояли пустые бочки, лежали мешки, в которых, вероятно, находились
продукты -- очевидно, провизия для команды,-- расположенные так, чтобы их
легко было доставать по мере надобности.
Мой туннель кончился на одной из сторон этого углубления, и я
несомненно находился под крышкой люка.
Оставалось только сделать один -- два шага, постучать в доски над
головой и позвать команду на помощь.
И хотя достаточно было одного удара или крика, чтобы освободиться из
темноты, прошло много времени, прежде чем я решился постучать или крикнуть.
Пожалуй, не стоит объяснять вам причину моей нерешительности и
колебаний. Подумайте только о том, что оставалось позади меня,-- о том
ущербе и разрушениях, которые я причинил грузу, об убытках, может быть, на
сотни фунтов! Подумайте о том, что у меня не было никакой возможности
вернуть или заплатить хотя бы малейшую часть стоимости этих товаров,--
подумайте обо всем этом, и вы поймете, почему я так долго сидел на ящике
из-под шляп.
Меня сковал страх. Я боялся развязки этой драмы во мраке --
неудивительно, что я не торопился довести ее до конца.
Что скажу я суровому, возмущенному капитану? Как перенесу яростный гнев
свирепого помощника? Как выдержу их взгляды, слова, упреки, может быть, даже
побои?.. А вдруг они выбросят меня в море?
Холод ужаса пробежал у меня по жилам, когда я подумал о возможности
такого исхода. Состояние духа моего резко изменилось. За минуту перед тем
мерцающий луч света наполнял мою душу радостью, а теперь я сидел и глядел на
него, и сердце у меня сжималось от страха и смятения.
-==Глава LXIV. ИЗУМЛЕНИЕ КОМАНДЫ==-
Я стал думать, как бы возместить убытки, но мои размышления были и
глупы и горьки. У меня ничего не было -- разве только старые часы. Ха-ха-ха!
Их вряд ли хватит даже на то, чтобы оплатить ящик с галетами!
Впрочем, нет! У меня была еще одна вещь, и ее я сохранил до сих пор.
Она была для меня гораздо дороже, чем часы, даже чем тысяча часов. Но эта
вещь, так высоко мной ценимая, не стоила и шести пенсов. Вы догадываетесь, о
чем я говорю? Конечно, догадываетесь, и вы правы: я говорю о моем дорогом
ноже!
Дядюшка, конечно, ничего для меня не сделает. Он позволял мне жить в
своем доме только по необходимости, а не из чувства ответственности за
ребенка. Он ни в коей мере не обязан расплачиваться за причиненные мной
убытки, да я и сам ни на минуту не допускал такой мысли.
У меня была маленькая надежда, одно соображение, которое казалось мне
сравнительно разумным: я предложу капитану свои услуги на долгий срок. Я
стану работать у него юнгой, вестовым, слугой -- чем угодно! -- лишь бы
отработать свой долг.
Если он меня примет (а что ему еще делать со мной, разве действительно
швырнуть за борт!), тогда все уладится. Эта мысль меня ободрила. Как только
я увижу капитана, сейчас же предложу ему свои услуги.
В этот момент надо мной раздался громкий топот. Похоже было, что
множество людей тяжело расхаживают взад и вперед по палубе. Звуки доносились
с обеих сторон люка и кругом по всей палубе.
Потом я услышал голоса -- человеческие голоса! Как приятно было их
слышать!.. Сначала я слышал только возгласы и отдельные слова, затем все
смешалось в нестройный хор. Голоса были грубые, но какой прекрасной,
музыкальной казалась мне рабочая, матросская песня!
Она наполнила меня уверенностью и смелостью. Я больше не мог терпеть
свое заточение! Как только песня кончилась, я прыгнул к люку и деревянной
рукояткой ножа начал громко стучать в доски над головой.
Я прислушался -- мой стук услышали. Наверху шел какой-то разговор, я
различал удивленные восклицания. Но хотя разговор не умолкал и к нему
присоединялись все новые голоса, никто не пытался открыть люк.
Я постучал громче, начал кричать, но голос мой был тонок и слаб, как
голос младенца. И я сомневался, услышат ли его наверху.
Снова раздался хор удивленных восклицаний. Голосов было много, и я
решил, что вся команда собралась вокруг люка.
Я постучал в третий раз для верности и замер в беспокойном и молчаливом
ожидании.
Я услышал, как что-то зашуршало над люком,-- снимали брезент. И как
только его сняли, свет брызнул в расщелины между досками.
В следующий момент надо мной внезапно открылось небо: поток света
ударил мне в лицо и почти ослепил меня. Больше того, этот поток света вызвал
у меня слабость, и я свалился назад, на ящики. Я не сразу потерял сознание,
но постепенно впал в обморочное состояние, испытывая какое-то странное
чувство ошеломления.
Когда люк открылся, я заметил вокруг него грубые лица -- человеческие
головы, склонившиеся над отверстием. Они разом отшатнулись с выражением
величайшего ужаса. Я услышал восклицания, в которых чувствовался тот же
ужас. Но тут звуки постепенно замерли в моих ушах, свет погас... и я
окончательно потерял сознание, словно умер.
Конечно, это был только обморок. Я не слышал и не чувствовал, что
происходит вокруг меня. Я не видел, как эти грубые лица снова появились над
краем люка и осмотрели меня с тревогой. Я не видел, как один из них,
набравшись храбрости, полез вниз и спустился на груз, за ним -- другой,
третий... и все они склонились надо мной. И тут снова последовал взрыв
восклицаний, посыпались догадки. Я не слышал, как они бережно брали меня на
руки, щупали пульс и прикладывали свои грубые ручищи к моему сердцу,
проверяя, есть ли еще в нем биение жизни. Не слышал я, как рослый матрос
взял меня на руки и прижал к себе, а потом, когда принесли и спустили в люк
короткую лесенку, вынес из трюма и осторожно положил на шканцы. Я ничего не
слышал, не видел, не чувствовал, пока холодная вода, которой плеснули мне в
лицо, не пробудила меня от забытья и не вернула к жизни.
-==Глава LXV. РАЗВЯЗКА==-
Когда я пришел в себя, то увидел, что лежу на палубе. Вокруг меня
собралась толпа -- куда ни кину взгляд, везде человеческие лица. Лица были
грубые, но я не видел на них никакой неприязни. Наоборот, на меня смотрели с
жалостью, и я слышал сочувственные замечания.
Это были матросы -- вокруг меня стояла вся команда. Один из них,
наклонясь надо мной, вливал мне в рот воду и клал на лоб мокрую тряпку. Я
узнал его с первого взгляда. Это был Уотерс -- тот самый, который высадил
меня на берег и подарил мне драгоценный нож. Он и не догадывался в то время,
какую службу сослужит мне его подарок.
-- Уотерс,--сказал я,--вы меня помните?..
В ответ на мои слова он издал несколько характерных матросских
восклицаний.
-- Лопни мои шпангоуты! -- услышал я.-- Лопни мои шпангоуты, если это
не тот сморчок, который все приставал к нам в порту!
-- Который набивался с нами в море! -- вскричали другие.
-- Тот самый, убей меня Бог!
-- Да,-- ответил я,-- тот самый и есть.
Новый взрыв восклицаний. И вдруг наступила тишина.
-- Где капитан?..-- спросил я.-- Уотерс, отведите меня к капитану!
-- Капитан тебе нужен? Да вот он, паренек,-- добродушно ответил дюжий
матрос, раздвигая руками толпу, которая меня окружала.
Я посмотрел туда и увидел того хорошо одетого человека, в котором с
самого начала узнал капитана. Он стоял в нескольких шагах от меня, у двери в
каюту. Я поглядел на его лицо. Выражение лица было суровое, но я не
испугался. Мне казалось, что взгляд его смягчился.
Я колебался некоторое время, но потом, собрав всю свою энергию,
поднялся на ноги, шатаясь бросился вперед и опустился перед ним на колени.
