совсем уж по-детски, я подумал, что он притаился в саду и
вот-вот бросится на меня сзади. А может, я сам увижу его со
спины, подойду, он обернется, а это -- совсем и не человек.
Конечно, я не хотел бы рассказывать об этом подробно; я и
вспоминаю-то все со стыдом, и не стал бы затягивать свой
рассказ, но мне кажется, что иначе не понять всего остального.
Да я и не могу описать, как добрался до двери коттеджа. Страх и
отвращение гнали меня прочь, я должен был пробить невидимую
стену, я бился за каждый шаг, и снова едва не вскрикнул, когда
лица моего коснулась ветка, -- но все же вошел в сад и как-то
добрался по дорожке до дома. Тут я стал стучаться, рвать ручку,
звать Рэнсома, словно моя жизнь зависела от того, откроет он
или нет.
Ответа не было, только эхо разносило мои вопли. На дверном
молотке что-то белело. Я догадался, что это -- записка, чиркнул
спичкой, и увидел, как дрожат у меня руки, а когда спичка
погасла, стало совсем темно. Чиркая спичками, я разобрал:
"Простите, уехал в Кембридж. Вернусь последним поездом. Еда в
буфете, постель -- в вашей комнате. Если хотите, ужинайте без
меня. Э. Р.". Меня опять отшвырнуло назад, словно бесы
накинулись на меня: я еще свободен, путь открыт, только иди.
Сейчас -- или никогда. Так я и буду сидеть тут, ждать часами!
Но едва я решился повернуть, как мне стало страшно. Неужели
опять идти через березовую рощу? Теперь там совсем темно, а за
спиной останется этот дом (глупо, но мне чудилось, что он
погонится за мной). Потом в моей душе пробудились остатки
верности и здравого смысла -- я не мог так подвести Рэнсома. По
крайней мере, надо было проверить, открыта ли дверь. Я потянул
-- она открылась, и, сам не зная как, я оказался внутри, а она
захлопнулась.
Там было темно и тепло. Я двинулся на ощупь, ударился обо
что-то головой, упал и несколько минут сидел, потирая
ушибленную ногу. Вроде бы я хорошо знал эту комнату -- то ли
гостиную, то ли холл -- и понять не мог, на что же я здесь
наткнулся. Наконец я нащупал в кармане спички, чиркнул, головка
отлетела. Я затоптал ее, принюхался -- не тлеет ли ковер, -- и
уловил странный, совершенно незнакомый запах. Он был
ненормален, как запах любой "химии" в доме, но химикаты пахнут
не так. Я снова зажег спичку -- она почти тут же погасла, ведь
я сел на коврике у самой двери, и даже в лучших коттеджах, чем
у Рэнсома, у дверей обычно дует. Разглядел я только свою
ладонь, изогнувшуюся в тщетной попытке укрыть крохотное пламя.
Что ж, надо отойти от двери. Я несмело поднялся на ноги,
попытался опять нащупать дорогу -- и опять наткнулся на что-то
гладкое и холодное. Коснувшись этого коленом, я понял, что
запах идет отсюда, и пошел налево, нащупывая границы странного
предмета. У него оказалось несколько граней, но я никак не мог
понять, какой же он формы. Это не стол, нет верхней крышки: я
вел рукой вдоль низенькой стенки, и пальцы попали куда-то
внутрь. Если бы эта штука была деревянной, я бы принял ее за
большой ящик. Но это было не дерево. Сперва поверхность
показалась мне влажной, потом я решил, что она просто холодная.
Добравшись до края стенки, я снова чиркнул спичкой.
И увидел что-то белое, полупрозрачное, словно лед.
Какая-то длинная, очень длинная штука, похожая на ящик, но
странной, неприятной, вроде бы знакомой формы. Тут мог
уместиться человек. Я отступил на шаг, поднял спичку повыше,
чтобы разглядеть все разом, и тут же ударился обо что-то
спиной. Снова закружил я в темноте, и упал не на ковер, а тоже
на что-то холодное, со странным запахом. Сколько же тут
понапихано всякой чертовщины?
Я хотел было подняться и как следует обшарить комнату --
должна же где-то быть свечка, -- как вдруг услышал имя Рэнсома
и почти сразу -- но не сразу -- увидел то самое, что я так
боялся встретить. Кто-то произнес: "Рэнсом", -- но я бы не
сказал, что слышу голос; на живой человеческий голос это было
совсем не похоже. Слоги звучали чисто, даже красиво, но как-то,
поймите меня, мертво. Мы отличим голоса животных (в том числе
-- человека) от всех прочих звуков, хотя разницу нелегко
определить. В любом голосе есть призвук крови и плоти --
легких, горла, теплой и влажной полости рта. Здесь ничего этого
не было. Два слога прозвучали так, словно нажали две клавиши,
но звук не был и механическим. Машину создаст человек, а этот
голос звучал так, словно заговорил камень, или кристалл, или
луч света. Тут я вздрогнул, и так страшно, будто лез на скалу и
потерял опору.
Таков был звук. А увидел я столб очень слабого,
призрачного света. Кажется, ни на полу, ни на потолке не было
светлого пятна. Столб этот едва освещал комнату -- рядом, возле
себя. Другие два его свойства объяснить труднее. Во-первых,
цвет. Раз я его видел, я должен бы знать, белый он или какой
иной, но никаким усилием памяти я не могу этого представить.
Синий, золотой, красный, фиолетовый -- нет, все не то. Просто
не знаю, как может зрительное впечатление так быстро и
безвозвратно изгладиться. Второе -- угол наклона: столб света
висел не под прямым углом к полу. Но это я позже догадался,
тогда световая колонна показалась мне вертикальной, а вот пол
уже не был горизонтальным, и вся комната накренилась, словно
палуба. Казалось, что "это" соотнесено с иной горизонталью, с
иной пространственной системой, чья точка отсчета -- вне Земли,
и теперь навязывает мне эту, чуждую систему, отменяя земную
горизонталь.
Я знал, что вижу эльдила -- скорее всего, марсианского
архонта, Уарсу Малакандры. Мерзкая паника исчезла, хотя теперь,
когда все случилось, мне было не слишком-то уютно. Эта штука
явственно не принадлежала к органическому миру, разум как-то
разместился в однородном столбе света, но не был прикован к
этому столбу, как наш разум прикован к мозгу и нервам -- право
же, думать об этом очень неприятно1! Это никак не умещалось в
наши понятия. Я не мог ответить ему, словно живому существу, не
мог и отмахнуться, как от предмета. Зато в этот миг исчезли все
сомнения, терзавшие меня на пути, -- я уже не гадал, враги ли
нам эти существа, шпион ли Рэнсом, обманут ли он. Мною овладел
иной страх: я знал, что эльдилы -- "хорошие", но далеко не был
уверен, что такое добро мне нравится. Вот это и впрямь было
страшно. Пока вам грозит что-то плохое, вы можете надеяться,
что "хорошие" вас спасут. А что если они гораздо хуже? Что если
пища обернется отравой, в собственном доме вы не сможете жить,
и сам ваш утешитель окажется обидчиком? Тогда спасения нет,
последняя карта бита. Вот в таком состоянии я провел секунду
или две. Передо мной наконец предстал посланец того мира,
который я вроде бы люблю, к которому стремлюсь, -- и мне не
понравился. Я хочу, чтобы его не было. Я хочу, чтобы нас
разделила пропасть, непреодолимая бездна, или хоть занавеска. И
все же я в бездну не бросился. Как ни странно, меня спасала и
успокаивала моя беспомощность: я попался; борьба завершилась;
не мне решать, что будет.
Новый звук донесся до меня, словно из иного мира, --
скрипнула и растворилась дверь, прозвучали шаги, и на фоне
серой ночи, заглянувшей в открытую дверь, я увидел Рэнсома.
Столб света снова заговорил тем голосом, который голосом не
был, и Рэнсом, остановившись, ответил ему. Оба они говорили на
странном языке, я никогда прежде не слыхал этих многосложных
слов. Я не пытаюсь оправдать то, что почувствовал, когда
нечеловеческий голос обратился к моему другу и друг мой отвечал
на нечеловеческом языке. Да, оправдать я не пытаюсь; но если вы
не поверите, что я чувствовал именно это, вы не знаете ни
истории, ни собственной души. Я ревновал, я злился, я боялся. Я
чуть не завопил: "Оставь ты своего приятеля, колдун проклятый!
Посмотри на меня!"
А сказал я: "Слава Богу, Рэнсом. Наконец вы вернулись".
ГЛАВА 2
Дверь захлопнулась во второй раз за этот вечер, и Рэнсом
почти сразу нащупал свечу. Оглядевшись при свете, я никого,
кроме нас двоих, не увидел. Посреди комнаты стояла большая
белая штука. Теперь я легко понял, что это -- большой, похожий
на гроб ящик без крышки. Крышка лежала рядом, о нее-то я и
споткнулся. И ящик, и крышка были из чего-то белого, вроде
льда, но менее яркого.
-- Вот хорошо, что вы пришли! -- сказал Рэнсом, пожимая
мне руку. -- Надеялся встретить вас на станции, но все
перепугалось в такой спешке, и мне пришлось все-таки поехать в
Кембридж. Я совсем не хотел, чтобы вы шли один по этой дороге.
Наверное, он увидел, что я тупо смотрю на него, и прибавил:
-- С вами все в порядке? Вы прошли через заграждение?
-- Через заграждение?
-- Я думаю, вам было не так-то легко сюда добраться.
-- Вот как! -- сказал я. -- Значит, это не просто нервы?
Там и вправду что-то было?
-- Ну да. Они не хотели пускать вас. Я этого боялся, но
просто времени не было вам помочь, Я верил, что вы доберетесь.
-- Они -- это наши эльдилы? -- Конечно. Они как-то узнают
обо всем...
Я перебил его:
-- По правде говоря, Рэнсом, меня это все больше тревожит.
Когда я шел сюда, мне пришло в голову...
-- Вам еще не то придет в голову, дайте им волю! -- весело
откликнулся Рэнсом. -- Лучше всего не обращать на них внимания
и делать свое дело. Не пытайтесь им возражать, им только и надо
вовлечь вас в бесконечный спор.
-- Послушайте, -- сказал я, -- это же не шутки. Вы вправду
уверены, что есть этот темный князь, падший Уарса Земли? Вы
уверены, что есть две стороны и знаете, какая из них -- наша?
Он поглядел на меня -- у него бывал такой взгляд, кроткий
и в то же время грозный.
-- А вы вправду сомневаетесь? -- спросил он.
-- Нет, -- подумав, ответил я, и мне стало стыдно.
-- Вот и хорошо, -- обрадовался он. -- Давайте поужинаем,
и я вам все объясню.
-- Зачем вам этот гроб? -- спросил я, когда мы вошли в
кухню.
-- В нем я отправлюсь в путь.
-- Рэнсом! -- вскрикнул я. -- Он... оно... эльдилы потащут
вас снова на Марс?
-- Потащут! -- ответил он. -- Ох, Льюис, ничего вы не
понимаете. Если бы... да я бы отдал все, лишь бы снова
заглянуть в те ущелья, где синяя-синяя вода плещет среди лесов.
Или подняться наверх и увидеть сорна, скользящего по склону.
Или оказаться там к вечеру, когда восходит Юпитер, яркий --
глазам больно, а все астероиды -- словно Млечный путь и каждая
звездочка видна так же ясно, как с Земли -- Венера. А запахи!
Разве я смогу их забыть? Вы скажете, тоска должна находить
ночью, когда восходит Марс -- но нет, хуже всего в жаркий
летний день, когда я гляжу в синюю бездну и знаю, что там, в
глубине, за миллионы миль есть место, в котором я был, и
никогда не буду, а там, на Мелдилорне цветут цветы и живут
друзья, которые были бы мне рады. Нет. Такого счастья не будет.
Меня посылают не на Малакандру, а на Переландру.
-- Это Венера?
-- Да.
-- Что значит "посылают"?
-- Помните, когда я улетал с Малакандры, Уарса сказал мне,
что с моего путешествия может начаться новая эра в истории
Арбола, Солнечной системы? Вероятно, сказал он, близится конец
осаде, в которой мы живем.
-- Да, помню.
-- Похоже, так оно и есть. Во-первых, обе стороны, как вы
их назвали, проявляют себя гораздо четче здесь, на Земле, в
наших делах. Скажем так, они не скрывают флага.
-- Согласен.
-- А во-вторых, темный князь, наш падший Уарса, готовит
нападение на Переландру.
-- Разве Солнечная система открыта ему? Разве он может
