Это называется "умереть".
-- Что же ты дивишься, почему ваш мир избран для Поворота?
Вы всегда глядите в Глубокое Небо, мало того -- вас еще и
забирают. Милость, оказанная вам, превыше всех милостей.
Рэнсом покачал головой:
-- Это не совсем так.
-- Наверное, -- сказала она. -- Малельдил послал тебя,
чтобы ты научил нас умирать.
-- Ты не поняла, -- сказал он, -- это все совсем не так.
Это очень страшно. Смерть даже пахнет дурно. Сам Малельдил
заплакал, когда увидел ее.
И голос его, и лицо, видимо, удивили се. Она изумилась --
не ужаснулась, просто изумилась, но лишь на секунду; потом
изумление растворилось в се покос, словно капля в океане. Она
сказала снова:
-- Не понимаю.
-- И не поймешь, госпожа, -- сказал он. -- Так уж устроен
наш мир -- не все, что там есть, приятно нам. Бывает и такое,
что руки и ноги себе отрежешь, лишь бы его не было -- и все же
это есть.
-- Как можно желать, чтобы нас не коснулась волна, которую
послал Малельдил?
Рэнсом знал, что спорить не стоит, и все же продолжал:
-- Да ведь и ты ждала Короля, когда повстречалась со мной.
Когда ты увидела, что это не он, лицо твое изменилось. Разве ты
этого хотела? Разве ты не хотела увидеть кого-то другого?
-- Ох! -- просто охнула Женщина и отвернулась от него. Она
опустила голову, стиснула руки, напряженно размышляя. Потом
вновь подняла взгляд, и сказала:
-- Не делай меня старше так быстро, я не вынесу, -- и
отступила от него на несколько шагов.
Рэнсом пытался понять, не причинил ли ей вреда. Он
догадался, что чистота ее и покой не установлены раз и
навсегда, как покой и неведение животного, -- они живые, а
значит, хрупкие. Равновесие удерживал разум, его можно
нарушить. Скажем так: велосипедисту нет причин упасть посреди
ровной дороги, и все же это может случиться в любую минуту.
Ничто не принуждало ее сменить мирное счастье на горести нашего
рода, но ничто и не ограждало ее... Опасность, которую Рэнсом
разглядел, ужаснула его; но когда он вновь увидел лицо
Королевы, он уже сказал бы не "опасно", а "стало интересно", а
там и забыл все определения. Снова не мог он глядеть на это
лицо -- он увидел то, что старые мастера пытались изобразить,
рисуя нимб. Лицо излучало и веселье, и строгость, сияние его
походило на сияние мученичества -- но без всякой боли. А когда
она заговорила, слов ее он опять не понял.
-- Я была такая молодая, вся моя жизнь была как сон...
Я-то думала, меня ведут или несут, а я шла сама...
Рэнсом спросил ее, что это значит.
-- То, что ты показал мне, -- продолжала она, -- это ведь
ясно, как небо, но раньше я не видела. А это происходит каждый
день. Я иду в лес, чтобы найти там еду, и уже думаю об одном
плоде больше, чем о другом. Но я могу найти другой плод, не
тот, о котором думала. Я ждала одну радость, а получила другую.
Раньше я не замечала, что в тот самый миг, когда я нахожу этот
плод, я что-то... ну, выбрасываю из головы, о чем-то забываю. Я
еще вижу тот плод, который не нашла. Если б я захотела... если
б это было возможно,.. я могла бы все время глядеть только на
этот плод. Душа отправилась бы искать то, чего она ждала, и
отвернулась бы от того, что ей послано. Так можно отказаться от
настоящего блага, и вкус плода, который ты держишь, покажется
пресным по сравнению с тем плодом, которого нет.
Рэнсом перебил ее:
-- Ну, это не то же самое, что найти незнакомца, когда
надеешься встретить мужа.
-- Именно так я все и поняла. Ты и Король различаетесь
куда больше, чем два плода. Радость встречи с ним и радость от
нового знания, которое ты мне дал, меньше похожи друг на друга,
чем вкус разных плодов. Когда разница так велика и благо,
которое ты ждешь, так важно, первая картинка держится в уме
гораздо дольше, сердце бьется много раз, после того, как уже
пришло иное благо. Вот это чудо, эту радость ты и показал мне,
Пятнистый, я сама отвернулась от того, чего я ждала, и приняла
то, что мне послано, сама, по своей воле. Можно представить
себе иную волю, иное сердце, которое поступит иначе -- будет
думать только о том, чего оно ждало, и не полюбит то, что ему
послано.
-- В чем же здесь чудо и радость? -- спросил Рэнсом.
Мысль ее была настолько выше его мыслей, глаза сверкали
таким торжеством, что на Земле оно непременно обернулось бы
презрением, но в этом мире презрения нет.
-- Я думала, -- сказала она, -- что меня несет воля Того,
Кого я люблю. А теперь я знаю, что по своей воле иду вслед за
Ним. Я думала, благо, которое Он посылает, вбирает меня и
несет, как волна несет острова, но это я сама бросаюсь в волну
и плыву, как плывем мы, когда купаемся. Мне показалось, что я
попала в ваш мир, где нет крыши, и люди живут прямо под
обнаженным небом. Это и радостно и страшно! Подумать только, я
сама иду рядом с Ним, так же свободно, как Он Сам, Он даже не
держит меня за руку. Как сумел Он создать то, что так отделено
от Него? Как пришло Ему это в голову? Мир гораздо больше, чем я
думала. Я думала, мы идем по готовым дорожкам, а дорожек нет.
Там, где я пройду, и будет тропа.
--А ты не боишься, -- спросил Рэнсом, -- что когда-нибудь
тебе будет трудно отвернуться от того, что ты хотела, ради
того, что пошлет Малельдил?
-- И это я понимаю, -- ответила она. -- Бывают очень
большие и быстрые волны. Нужны все силы, чтобы плыть вместе с
ними. Ты думаешь, Малельдил может послать мне и такое благо?
-- Да, такую волну, что всех твоих сил будет мало.
-- Так бывает, когда плаваешь, -- сказала Королева, -- в
этом-то и радость, правда?
-- Разве ты счастлива без Короля? Разве он тебе не нужен?
-- Не нужен? -- переспросила она. -- По-твоему, что-то в
мире может быть не нужно?
Ответы ее начали немного раздражать Рэнсома.
-- Не похоже, чтобы ты очень скучала по нему, раз ты
прекрасно обходишься одна, -- сказал он, и удивился своей
угрюмости.
-- Почему? -- спросила Королева. -- И еще, Пятнистый,
почему у тебя такие холмики и впадины на лбу, почему ты
приподнял плечи? Что это значит в твоем мире?
-- Ничего, -- поспешно ответил он. Казалось бы, что
такого, но в этом мире и так лгать нельзя. Когда он солгал, его
просто затошнило. Ложь стала бесконечно большой и важной,
заслонила все. Серебряный луг и золотое небо отбросили ее
назад, ему в лицо. Сам воздух исполнился гневом, жалил его -- и
он забормотал:
-- Я просто не сумел бы тебе объяснить...
Королева смотрела на него пристальней, чем раньше.
Возможно, глядя на первого потомка, которого ей довелось
встретить, она предчувствовала, что ожидает ее, когда у нее
будут собственные дети.
-- Мы достаточно говорили, -- сказала она наконец. Рэнсом
думал, что тут она повернется и уйдет; но она не двигалась. Он
поклонился, отступил на шаг -- она ничего не говорила, словно
забыла про него. Он повернулся и пошел сквозь густые заросли,
пока не потерял ее из виду. Аудиенция кончилась.
ГЛАВА 6
Как только она скрылась из виду, ему захотелось
взлохматить волосы, засвистать, закурить, сунуть руки в карманы
-- словом, проделать все то, что помогает мужчине облегчить
душу после долгого, напряженного разговора. Но сигарет у него
не было, да и карманов, а хуже всего было то, что он так и не
остался наедине с собой. С первой минуты, как он заговорил с
Королевой, он ощущал чье-то присутствие, и оно его угнетало. Не
исчезло оно и теперь, скорее усилилось. Общество Королевы все
же защищало его, а с ее уходом он остался не в приятном
одиночестве, а наедине с чем-то. Сперва это было невыносимо,
позже он говорил нам: "Для меня не осталось места". Но вскоре
он обнаружил, что странная сила становится невыносимой лишь в
определенные минуты -- как раз когда ему хочется закурить и
сунуть руки в карманы, то есть утвердить свою независимость,
право быть самому по себе. Тут даже воздух становился слишком
плотным, "без продыху"; место, где он стоял, заполнялось до
отказа, выталкивало его -- но и уйти он не мог. Стоило принять
это, сдаться -- и тяжесть исчезала, он просто жил ею, и даже
радовался, словно ел или пил золото, или дышал им, а оно питало
его, и не только вливалось в него, но и заливало. Вот ты сделал
что-то не то -- и задыхаешься, вот принял все как должно -- и
земная жизнь по сравнению с этим кажется полной пустотой.
Сперва, конечно, он часто допускал промахи. Но как раненый
знает, в каком положении болит рана и избегает неловкой позы,
так и Рэнсом отучался от этих ошибок, и с каждым часом
чувствовал себя все лучше.
За день он довольно тщательно исследовал остров. Море все
еще было спокойно и на многие острова можно было перебраться
одним прыжком. Его островок был на самом краю временного
архипелага, и с другого берега открывался вид на безбрежное
море. Острова стояли на месте или очень медленно плыли. Сейчас
они были недалеко от огромной зеленоватой колонны, которую он
увидел тогда, вначале. Теперь он мог хорошо разглядеть ее, до
нее было не больше мили. Это была высокая гора, вернее -- целая
цепь гор, а то и скал, высота их намного превосходила ширину,
они походили на огромные доломиты, только плавные и такие
гладкие, что вернее сравнить их с Геркулесовыми столпами.
Огромная гора росла не из моря, а из холмистой земли,
сглаживающейся к берегу, между скалами виднелись заросшие
долины и совсем узкие ущелья. Это, конечно, была настоящая
земля, Твердая Земля, уходившая корнями в планету. С того
места, где сидел Рэнсом, он не мог разглядеть, из чего состоит
покров этих гор. Ясно было одно: это земля, на ней можно жить.
Ему очень захотелось туда попасть. Выйти на берег там, видимо,
не сложно, и кто его знает -- может, и на гору он заберется.
Королеву в тот день он больше не встречал. Назавтра, рано
утром, накупавшись и впервые позавтракав тут, он спустился к
морю, высматривая путь на Твердую Землю. Вдруг он услышал за
спиной голос Королевы, оглянулся и увидел, что она выходит из
лесу, а за ней, как обычно, следуют разные твари. Она
поздоровалась с ним, но похоже, не хотела вступать в разговор,
просто подошла и стала рядом, глядя в сторону Твердой Земли.
-- Я отправлюсь туда, -- наконец сказала она.
-- Можно и мне с тобой? -- спросил он.
-- Если хочешь, -- ответила Королева, -- только там ведь
Твердая Земля.
-- Потому я и хочу попасть туда, -- сказал Рэнсом. -- В
моем мире вся земля неподвижна, и я был бы рад походить по ней.
Она вскрикнула от удивления и посмотрела на него.
-- А где же вы тогда живете? -- спросила она.
-- На земле.
-- Ты же сказал, она неподвижная?
-- Да. Мы живем на Твердой Земле.
Впервые с тех пор, как он повстречал Королеву, он увидел
на ее лице что-то хоть отдаленно похожее на страх или
отвращение.
-- Что же вы делаете ночью?
-- Ночью? -- в недоумении переспросил Рэнсом. -- Ночью мы
спим.
-- Где?
-- Там, где живем. На своей земле.
Она задумалась, и думала так долго, словно никогда не
заговорит. Но она заговорила, и голос ее стал спокойней и тише,
хотя прежняя радость еще не вернулась.
-- Он вам не запретил, -- сказала она; не спросила, просто
сказала.
-- Конечно, -- ответил Рэнсом.
-- Значит, разные миры устроены по-разному.
-- А у вас закон запрещает спать на Твердой Земле?
-- Да, -- сказала Королева. -- Он не хотел, чтобы мы там
жили. Мы можем приплыть туда и гулять, ведь этот мир
принадлежит нам. Но остаться там -- заснуть и проснуться... --
