"Король морей" был чуть побольше "фалькона", но при этом казался еще
хрупче. Неужели эта колымага могла на воду сесть, словно альбатрос?
Первой же волной кабину зальет, намочит крылья... разве что совсем в
мертвый штиль...
Хелен уже уселась впереди. Достала из Холода запал, воткнула в гнездо
на пульте.
-- Ты уверена, что толкачи сработают? -- спросил я.
-- Уверена.
-- А планёр не рассыплется? Это же музейный экспонат!
-- Не знаю! Крепко сделан, и следили за ним, но теперь... не знаю.
Сестру моли!
-- А...
-- Все! Молчи!
Высунувшись в полуоткрытую дверь Хелен глянула на Луизу. Та стояла у
левого крыла с горящим факелом, будто святая Диана, собравшаяся
подпалить под собой костер в устрашение язычникам.
-- Готова?
Луиза молча кивнула, глядя на Хелен безумными глазами.
-- Давай, поджигай! Спасай Маркуса!
Словно услышав свое имя, мальчик у моих ног застонал, и слабо
прошептал:
-- Нет... оставьте... я тут...
От души говорит, или нет? Я не знал. Я уже совсем его не понимал.
Если он не ловкий интриган, так чего же мы все ему служим? А если ему не
дорог никто из нас, так чего из-за Луизы переживает? Ведь можем и впрямь
просьбу исполнить, оставить в Хрустальном Дворце, куда с минуты на
минуту ворвутся преторианцы...
Луиза протянула факел к толкачу.
-- Дальше, дальше держись, сожжет! -- закричала Хелен. -- И сразу ко
второму...
Запальный шнурок вспыхнул, начал разбрасывать искры.
Сестра-настоятельница метнулась под высокое брюхо машины, выскочила с
правой стороны, стала тыкать в болтающийся шнурок. Я заметил, что запалы
разной длины, видно Хелен специально подгадывала, чтобы оба толкача
вспыхнули одновременно.
Загорелся второй шнурок. Луиза опустила руку, тупо глядя на бегущий к
толкачу огонек... И вдруг, кинув факел, бросилась к кабине, распахнула
дверцу.
-- Уйди! -- крикнула Хелен.
-- Пусти! Держать буду, не улетишь, в стену врежешься! Пусти меня!
Вот так святая... вот так самопожертвование!
Вцепившаяся в кабину Луиза явно не запугивала. Ей хватило бы сил,
чтобы придержать с одного боку хрупкий планёр, и не позволить нам
нормально взлететь. Вот только хватит ли на это духу?
-- Помилуй, Господи... -- только и сказала Хелен, сдвигаясь на своем
сиденье. Луиза вмиг села рядом, одной рукой уперлась в панель перед
собой, другой схватилась за плечо летуньи. Та даже не заметила этого.
Толкачи взревели, оба сразу, планёр вздрогнул, и летунья рывком
повернула рычаг, зажигая остальные заряды.
Планёр заскользил по натертому паркету, вперед, к проему.
Глава четвертая, в которой Хелен вновь демонстрирует чудеса
мастерства, но то, что делает Маркус -- все превосходит.
Сколько раз я уже видел, что с людьми жажда жить делает, а все равно
не перестаю удивляться.
Самопожертвование, самоотречение -- это уж больше для деяний святых и
для детских сказок. Нет, оно бывает, конечно. Но обычно в горячке боя, в
приступе ярости. Тогда и впрямь -- солдат простой, за которым ни
древности рода, ни дворянской чести, грудью на пулевик ложится, путь
товарищам пролагая. Тогда в горящее здание кидаются, в омут прыгают, с
усмешкой на казнь идут. Ярость! Ярость и ненависть -- вот они лишь и
творят настоящее самопожертвование.
А чтобы любовь и благочестие... нет, не знаю.
Не приходилось видеть.
Думал, хоть сестра Луиза, что после светских неудач к духовным делам
амбиции свои обратила, пример покажет... Какое там.
В реве толкачей, поджигая за собой пол, мигом затянув дымом весь зал
воздухоплаванья, несся планёр к выбитому Словом проему. И был он
перегружен так, как его ученые создатели и помыслить не могли. Два с
половиной центнера, даже побольше, наш общий вес. И не с планёрной
полосы взлетаем, без катапульт и канатов, а на четырех толкачах, что, в
общем-то, совсем не для взлета предназначены.
Сила в них была огромная, что уж тут спорить. Только главная беда,
видно, в другом крылась. Посмотрел я на крылья двойные, между которыми
грохотали огненные струи. И понял, о чем тревожилась Хелен.
Все равно, будто в хрупкую двуколку запрячь четырех могучих коней.
Им-то радость мчаться по дороге, невесомый груз тащить. А вот каково
легкой повозке?
Крылья планёрные, из тонких реек и растяжек собранные, материей
обтянутые, под напором толкачей выгибались и вибрировали, вот-вот
отвалятся. Весь планёр скрипел и стонал, жалуясь на злую судьбу.
Казалось, миг -- и оторвутся крылья, унесутся сквозь проем, преторианцев
пугая, а мы в кабине по инерции прокатимся, да и рухнем вниз...
-- Луиза... -- крикнул сжавшийся в ногах Марк. Хотел я ответить, что
нечего ему за настоятельницу волноваться, та пока что к Господу не
торопится, но онемел: кончился зал, мелькнули отсеченные Словом края
рам, и планёр ухнул вниз.
Падение было недолгим, и мне показалось, что Хелен сама опустила нос
планёра к земле, чтобы тут же рвануть рычаги на себя, будто останавливая
закусившего удила коня. В паре метров от земли планёр выправился и
наступил короткий, будто вечность, миг, когда "Морской Король" завис,
раздираемый земной тягой и рвущимися в небо ракетными толкачами. Кто бы
сейчас не пересилил -- нам это ничего хорошего не сулило. Я видел
преторианцев -- доблестных Серых Жилетов, славу державную, с круглыми
как блюдца глазами; но даже невиданное зрелище нашего взлета не выбило
из них боевой дух. Они разбегались -- медленно-медленно, и доставали
оружие -- еще медленнее. Видно, время для меня замедлило свой бег, так
велик был страх. Один преторианец поднимал пулевик, другой медленно
замахивался тонкой блистающей саблей -- и я понял, что он дотянется,
рубанет по тонкому крылу, и тогда уж нам точно конец...
Я сейчас многое бы отдал, чтобы глянуть на планёр со стороны.
И не потому, что сидеть в кабине было смертью. Просто это должно было
быть красиво, невероятно красиво. Как в богатой детской книжке с
цветными картинками, что я однажды нашел в купеческом доме... посмотрел,
и не взял, не захотел детских проклятий на свою голову, дети, они к Богу
ближе, он их чаще слышит. В той книжке была картинка с драконом --
огнедышащим драконом, взмывающим с земли, а под ним замер с поднятым
мечом благородный рыцарь. И не ясно было по картинке, кто победит,
успеет ли рыцарь нанести удар, или дракон взмоет в небо и обрушится на
врага. Видно, так и задумывал художник.
Сейчас мы, наверное, были похожи на того сказочного дракона,
пытающегося удрать. И -- вот ведь странность человеческой души --
симпатии мои были разделены между нами и высокородным десантом, из-под
носа у которого мы убегали...
Сабля в руке преторианца пошла в удар, к крылу, как я и думал. И в
этот миг время опять ускорило бег. На сером броневом жилете десантника
вдруг образовалась вмятина, он пошатнулся и упал на спину. Пальнул,
пальнул кто-то из Хрустального Дворца, потеряв соображение от ужаса!
Планёр взмыл в небо.
За ревом толкачей ничего слышно не было. Взлетали мы под неимоверным
углом, посильнее, чем когда сквозь тучи прорывались. А сейчас облаков не
было никаких, встающее солнце удивленно заглянуло в стекла кабины и
ускользнуло. Планёр мотало и крутило, крылья дугой выгибались вперед, и
как ухитрялась Хелен вести машину -- один Господь знает.
А может быть и он сейчас растерянно смотрит на нас...
Луиза так и не успела пристегнуться. Сейчас она почти лежала на
спине, медленно сползая на меня. Нетрудно было сообразить, что если
настоятельница, почти не уступающая мне весом, слетит с кресла, то
вылетит сквозь заднее стекло кабины, возможно, прихватив и меня.
Вот и облегчение планёру...
Упершись в шею Луизы руками, я изо всех сил удерживал ее от падения.
К счастью, Хелен заметила неладное, и стала выправлять полет. Мы уже
были над водой, и планёр плавно разворачивался, ложась на курс к
близкому берегу.
-- Не могу... крылья сейчас лопнут! -- вдруг крикнула Хелен. Она,
видно, чувствовала все происходящее с машиной своей шкурой.
А перед нами уже возникал линкор. Мы должны были пронестись над
ним... и, кажется, нас заметили.
С острова в планёр палили все, кому не лень. Вспышки и клубы белого
дыма пестрели среди деревьев и зданий, видно, преторианцы готовы были
нас угробить, лишь бы не дать уйти. Но в этом опасности особой не было,
так попасть с земли, чтобы кого-то из нас зацепить, или важную тягу
перебить -- это невозможная удача нужна.
А вот с линкора били серьезнее.
Полыхали по бортам вспышки -- в нас стреляли из скорострельных
пулевиков. Расстояние еще было велико, но неумолимо сокращалось, а когда
в воздухе сразу тысячи пуль -- хоть одна да отыщет цель.
Неужели матросы на линкоре обучены планёры сбивать?
-- Сворачивай! -- закричал я. -- Хелен!
Но летунью больше волновал стонущий от напряжения планёр, чем
какая-то там стрельба. Покачивание планёра -- будто Хелен выбирает
курс... Она рванула рычажок, знакомый мне еще по прежней машине.
Вот только раньше толкачи отцеплялись уже пустыми, гаснущими. А
сейчас они были в самом разгаре работы.
Две дымные струи ушли из под крыльев. Бочонки толкачей, освобожденные
от необходимости тащить планёр, мигом ушли вперед. И не беспорядочно
кувыркаясь -- видно, узкие ребра-крылышки придали им устойчивость. По
ровной дуге они мчались к линкору.
Оставшаяся пара толкачей несла нас вперед. В скорости мы будто и не
потеряли, видно сказалось уменьшение веса.
Хелен вдруг издала воинственный клич. Меня пробрал мороз. Это был не
просто выкрик, а какая-то заунывная, безумная, боевая песня...
-- Планёрной атаки недолог век,
Ведь крылья нам Бог не дал,
И падаем с неба, в песок и снег,
На вражьих мечей металл...
Луиза издала слабый писк -- то ли протестуя против богохульства, то
ли просто в ужасе.
А умчавшиеся толкачи с роковой неизбежностью приближались к кораблю.
Я вдруг понял, что Хелен не просто убегает. Она атакует! Державный
линкор! Да что мои грехи перед властями -- Ночная Ведьма, считай,
подняла мятеж!
Повешенье.
Или четвертование.
Без всяких сомнений!
Один толкач пронесся в паутине мачт и снастей, будь у линкора паруса
подняты -- точно бы вспыхнули. А так -- попусту канул за борт, уткнулся
в воду и исчез.
Второй толкач насмешливая рука случая направила точнее. Дымящаяся
труба ударила в палубу, рядом с исполинской оружейной башней, откуда шла
беспрерывная пальба. Вспыхнуло пламя, повалил дым. Конечно, урона
серьезного горючая смесь из расколовшегося толкача не нанесла, это же не
боевая ракета. Но все-таки палубу затянуло дымом.
А это было самое главное, потому что нам все равно предстояло
пролететь над кораблем, и там никто пуль жалеть не станет...
-- Для неба придумал Бог синий цвет,
Но тут он промашку дал.
Багровым и черным затмило рассвет,
Когда мой планёр взлетал...
Хелен пела не очень-то музыкально, но зато от души, громко, ничуть не
стыдясь натыканных в песне кощунств. Наверное, мы бы услышали еще много
вариаций на тему, что Бог дал, а чего не дал, но тут Луиза издала тонкий
визг, и летунья осеклась. Видимо, поняла, что монахиня способно
вцепиться ей в волосы, что никак не будет способствовать полету.
-- Ильмар! Маркус очнулся?
Я посмотрел вниз, встретился глазами с мальчишкой.
-- Да, ожил...
-- Я в порядке, -- сипло подтвердил Марк. Простыл он, что ли, от
Холода?
-- На линкоре выдвигают катапульты. Хотят запустить свои планёры. Это
конец. Или попробуют сбить, или проследят, куда летим.
