Вот только произносим мы его по-разному.
Если кто, по дурости или по великой любви, что в общем едино, другому
свое Слово доверит -- Слова неравны будут. И опасность не в том, что
можно свое достояние потерять, наоборот. То Слово, которое раньше
звучало, в себя и новое вбирает. Вот, если, к примеру, Хелен со мной
поделится Словом, на котором запал ее планёра, да и всякие женские
побрякушки, наверное, хранятся... Мне к ним все равно доступа не будет,
никак. Мое Слово -- от ее Слова произойдет. Может оно и сильнее
окажется, и я куда больше добра на него сложить смогу, но вот Хелен в
любой миг ко всему дотянуться сможет... ну, конечно, если будет
доподлинно знать, что там у меня спрятано.
Потому и хранят Слово, от детей родных, от жен любимых скрывают.
Страшен искус. Как жить, зная что все достояние в любимой момент может
тому достаться, кто тебя Слову научил? Не проще ли покончить с тем, от
кого ниточка протянулась?
Когда аристократ обучит наследника Слову -- то еще игрушка малая. К
главной казне все равно доступа не будет. Надо со Слова на Слово
ценности передать... если успеешь, конечно... А вот если ценностей
особых нет, кроме самого Слова -- то велик искус... велик...
И понятно, что то Слово, что вначале было... которое Искупитель
произнес, римских солдат устрашая, нож Сестрой принесенный, да копья в
него нацеленные, разом в Холод пряча...
Это Слово -- самое главное.
Словно дерево, от тонкого корня растущее, крону до неба раскинувшее,
тянутся, ветвятся Слова, в которых сила и власть всей Державы.
А внизу, тьмой веков скрытое, первое Слово. Изначальное. Истинное.
Искупителем сказанное.
И если знать его, если суметь произнести, потянуться...
Обдало меня таким ознобом при этой мысли, словно я и впрямь это Слово
узнал, и дотянулся до вечного Холода.
Все!
Все сокровища мира, спрятанные ныне, да в прежние века утерянные!
То, что Наполеон в Руссии взял, да и унес с собой, на Бородинском
поле саблей казачьей сраженный... Сокровища Кромвеля и Марии
Антуанетты... Чудесные машины Леонардо... Баронские накопления, казны
графов и маркизов... Кладовая Владетеля, залог всей его власти...
Церковные богатства... Мелочь, мелкими людишками на Слове потерянная...
только таких, безвестных обладателей Слова за две-то тысячи лет немало
было...
-- Спаси, Сестра... -- прошептал я. -- Пощади, Искупитель...
Марк будто осунулся и посерел, сказав нам про Изначальное Слово.
Сестра Луиза мрачно следила за Хелен.
-- Да как ты еще жив, принц... -- прошептала летунья. -- Как ушел с
таким... с такой силой...
-- Сестра берегла! -- торжественно произнесла настоятельница.
-- Сестра того бережет, кто сам не зевает... -- Хелен с силой прижала
ладони к лицу, будто и позабыв, что одна рука сломана. -- Это смерть.
Смерть, мальчик. Всем, кто к тебе прикасается. Всем, кто рядом стоял.
Просто так... на всякий случай... Я думала, врали...
-- Что врали? -- тихо спросил Марк.
-- Да этап ваш несчастный, на который ты, щенок, попал... Всех
каторжников допросили, загнали обратно на судно, велели отойти от
берега... а потом линкор его сжег начисто, огненные бомбы не пожалели...
Я даже не вскрикнул -- тихое сипение вырвалось из горла, стянутого
ужасом. Закричал Марк:
-- Как? -- Кинулся к Хелен, схватил ее за руки, повторил: -- Как?
-- Просто! Из главного калибра, в упор! Вместе с командой! Как
зачумленных в Черные Годы!
У меня круги поплыли перед глазами. Будто всех я увидал: и душегуба
Славко, и верзилу-кузнеца, и хитрого Локи, и безобидного певца Волли, и
казнокрада Плешивого, и надсмотрщика с безобидным прозвищем Шутник, и
тех, чье имя уже забылось, и матросиков из команды...
-- Гад, -- вдруг прошептала Хелен. -- Ох, какой гад... сдохнуть тебе
без покаяния...
Не к Марку были ее слова, она мальчишку, на ней повисшего, и не
замечала. И не ко мне. Кому-то другому, далекому, проклятие
адресовалось.
Огонь и вода. Качается на волнах золотая туша линкора, и палит из
всех орудий. С неба огонь, под ногами вода, на руках кандалы... Пылает
палуба, рушатся мачты, вопят в трюме каторжники, смерть почуяв, капитан
в ужасе линкору сигналит...
Смерть. Огонь и вода все скроют. Вдруг да и выдал мальчик кому-то
Изначальное Слово? Сам понял, и другим передал?
Вдруг кто получит такую власть, которой никогда над миром не было?
-- Что же ты наделал! -- закричал я, вскакивая. Оторвал мальчишку от
Хелен, швырнул на пол. -- Зачем? Зачем ты нашел эту книгу? Зачем в руки
взял, зачем рассказал, как посмел уйти с ней?
Значит -- пока я по Лузитании скитался, железо на монеты обменивал,
да с комфортом через Державу ехал -- товарищи мои этапные от огня и воды
лютую смерть приняли? Не было у меня среди них друзей, да только все
едино -- вместе нас судьба свела, а потом...
Потом Марк, по глупости своей, по незнанию простой жизни, как
бродяжка в тюрьму попал. Судье надерзил, забывшись, кто он такой... и
вошел на этап, словно прокаженный в здоровое селение.
Я все тряс младшего принца, а тот даже не сопротивлялся. Дурацкий
платок, под которым он прятал коротко стриженные волосы, свалился на
пол.
-- Зачем? -- кричал я. -- Зачем, зачем...
Будто все остальные слова забыл...
-- Думал -- не станут сильно искать, -- отчетливо произнес Марк. --
Думал, не поймут, что у меня на Слове. А они поняли. Знали. Про эту
книгу знали, только найти не могли. Не там искали. Отпусти меня, Ильмар!
Отпусти!
На меня его властность врожденная не действовала, я как Марка с этапа
тихим беспомощным пацаном запомнил, так уже никогда принцем высокородным
не приму. Другое меня остановило -- в глазах у него были слезы. Плакал
маленький принц Маркус, и не за себя, дуралея, чья жизнь -- как
последний лепесток пламени на гаснущей свече, а за всех тех, заживо в
факелы превратившихся. И за дубину Славко, что не упускал случая над ним
поиздеваться, и за глупого доброго Волли, что вечно уговаривал ему
подпевать, и за кузнеца-славянина, ласково успокаивавшего перепуганного
мальчишку...
Нет, не хотел он того. Не хотел и не ждал.
Отпустил я Марка, и тот стоял, пошатываясь, слезы глотая. Молчала
настоятельница Луиза, и гордость, что на миг мелькнула в ее глазах --
"поняли теперь?" исчезала. Молчала летунья Хелен, перестав балансировать
на грани произнесения своего Слова. Молчал и я, глядя в окно, где били
фейерверки над шумным карнавалом... Обнял я Марка, похлопал по спине, а
потом глянул в глаза Хелен.
-- Что еще ты сказать позабыла, Ночная Ведьма?
-- Ты о чем, Ильмар-вор?
-- Хелен-летунья, не надо! Говори начистоту.
-- В чем ты меня упрекаешь, Ильмар?
-- Двойную игру ты ведешь, Хелен!
Летунья тряхнула головой, с иронией спросила:
-- И давно заподозрил?
-- По пути сюда, Хелен. Уж больно ловко ты сломанной рукой рычаги
тягала.
Хелен молча посмотрела на свою руку. Вздохнула.
-- Да, Ильмар. Нет там ни перелома, ни трещины. Только ушиб был...
Настоятельница печально покачала головой.
-- Решила выдать Маркуса Владетелю, -- сказал я. -- Мной, как ищейкой
попользоваться, а чтоб уж совсем тебя не подозревал, беды не ждал --
калечной прикинуться?
-- Не выдать, а домой доставить, -- неохотно сказала Хелен. -- И
тебе, Ильмар, впрямь было прощение обещано, полное. Так что... я не
лгала. Так бы все и прошло, как я тебе говорила. Маркусу -- прощение и
ссылка, мне полная реабилитация, тебе -- прощение и титул.
-- И ты поверила? -- спросил я.
-- Да. Я не знала, что в той книге. Не знала!
Марк медленно отошел от меня, спросил, заглядывая Хелен в лицо:
-- Так у тебя была аудиенция... с Владетелем?
Летунья молчала.
Младший принц мимолетно глянул на меня. Глаза у него блестели, но уже
не только от слез, но и от робкой надежды.
-- Он сам сказал? Ночная Ведьма, он сам сказал, что я буду прощен?
-- Нет, -- неохотно сказала Хелен. -- Нет, мальчик. Не он. Мне
передал... человек, которому я всецело верю. Именное повеление
Владетеля, перехватить вора Ильмара, двигающегося в епископской карете
по направлению от Брюсселя к Лиону. Объяснить ему, что единственное
спасение -- отыскать и доставить в Версаль Маркуса. И... и награда мне,
прощение тебе, снисхождение к Ильмару.
-- Владетель не лжет, -- тихо сказал Марк. -- Да, но... только если
сам дает обещания.
-- Тому, кто передал его слова, я верила как себе!
-- Глупые вы, женщины, -- вздохнул Марк.
-- Не настолько, как мужчины.
Настоятельница Луиза встала, простерла вверх руки, словно призывая
всех замолчать:
-- Остыньте, высокородные! Графиня Хелен, тебе было поручено отбить
Ильмара у святого паладина Церкви?
-- Да!
В пылу перепалки я как-то не обратил внимания на эти слова Хелен.
Зато теперь стало совсем тошно.
Церковь пыталась доставить меня в Урбис втайне от Дома. Владетель,
прознав про то, послал Хелен... да и не одну Хелен, наверняка, это
просто ей удача привалила, отбить меня и использовать как ищейку. Что уж
говорить, Владетель поступил умнее, видно, лучше знал своего
незаконнорожденного отпрыска, понимал, что тот со мной тайной не
поделится.
Значит, мало того, что в самой Церкви раскол назревает! Еще и власть
светская с властью духовной на ножах!
И все из-за старого фолианта, что лежит у Марка на Слове...
-- Марк! -- крикнул я. -- Кто учил тебя Слову? Кто? Он может забрать
с него книгу?
Меня вдруг обуял страх, что мальчик по наивности об этом не думал. Но
Марк покачал головой, ничуть не удивившись запоздалой панике.
-- Никто меня не учил, Ильмар-вор. Я сам... прочитал.
-- Так у тебя то самое Слово? -- выпалил я, уже не соображая, к чему
катится мир. -- Изначальное?!
-- Да... нет... не знаю... -- Марк смешался. -- Это трудно,
понимаешь? Я пробую, по-разному, но Слово все еще слабое... Может быть,
у меня способностей нет. Может, я просто не умею.
-- Покажи мне книгу, -- попросил я. -- Те страницы, где описано...
-- Нет!
У меня никаких сомнений не было -- Марк не покажет.
-- Мальчик, -- Хелен подошла ко мне, словно подчеркивала -- мы сейчас
действуем заодно. Марк чуть отстранился. -- Как бы там ни было... на
твоей совести уже полсотни жизней. И скоро могут наши прибавиться. Что
ты собираешься делать?
Марк затравленно посмотрел на настоятельницу. И взгляд этот возымел
свое действие, та вздохнула, укоризненно посмотрела на Хелен:
-- Графиня, чего вы требуете от бедного, загнанного ребенка? Он
понял, что люди еще недостойны этой святой книги. Понял, что знания, в
ней описанные, -- не для нашего жестокого века. И сделал то, что смог
придумать -- убежал, унося с собой бесценное сокровище...
-- Скорее -- все сокровища мира... -- тихо сказал я.
И вспомнился мне вдруг, встал перед глазами старый лекарь Жан. Как он
о Марке говорил: "Решил, кто будет для него более полезен..."
Неужели и впрямь?
Когда же он настоящий, когда по каторжникам плачет, или когда
помощников себе вербует? Или и так, и так?
А Марк, словно решив подтвердить мои слова, шагнул к Хелен. Опустил
голову, и прошептал:
-- Графиня, лучше вы скажите, что мне теперь делать... Скажите...
Он вдруг вскинул на летунью сияющий взгляд:
-- Давайте, я отдам вам книгу! Доставьте ее в Урбис, или в Версаль!
Пусть не ищут меня только...
Я мысленно крикнул: "соглашайся!" Проверь, всерьез ли говорит! Но
Хелен вздрогнула, будто от удара.
-- Мне такого счастья не надо, мальчик. Я... я недостойна.
-- Тогда что же мне делать? -- жалобно спросил Марк.
Вот. Уже не мы вопросы задаем, а он. Связаны мы теперь, едва узнали
