тоньше, пронзительнее.
Дышалось и впрямь странно... будто высоко в горах. Ну да, мы же одним
махом поднялись на альпийскую высоту...
-- Трудно, Хелен!
-- Терпи. Мы на высоте трех километров. Понимаешь? В горах был?
-- Да... Хелен, а если выше?
-- Задохнешься. Да и крылья не удержат. Уши не болят?
-- Нет... Скажи, а ты залетала выше?
-- Да, но немного. Это почти предел для планёра. На шарах поднимаются
до десяти километров -- но там вообще нельзя дышать. Сидят в герметичной
кабине, дышат тем воздухом, что с земли на Слово взяли... воздуха много
взять можно, он веса почти не имеет... чистят его химией...
Она помолчала миг, и добавила:
-- Небо там черное, как ночью, и звезды видно вместе с солнцем... Я
бы хотела посмотреть...
Я промолчал. От такого описания мне стало страшновато. Ночь, которая
прячется в высоте, в ярком небе... звезды, которые мерцают вокруг
солнца. Я представил это слишком живо.
-- Как-нибудь без меня, -- пробормотал я. -- Лучше пирамиду насквозь
проползти, чем такие страхи...
Мы все летели и летели, а облачному морю конца-края не была. Я
заметил, что планёр неуклонно снижается. Вроде бы незаметно для глаза,
наоборот, нос чуть задран вверх, а облака становятся все ближе.
-- Где мы, Хелен?
-- Близимся к Турину. Что-то я не вижу в тучах разрывов... наврали
наблюдатели.
-- Если что, сумеем сесть без летного поля?
-- Сумеем, только опять планёр расколотим. Не мешай.
Я замолчал, временами отхлебывая коньяк. Тучи приближались. Опять нас
начало кидать из стороны в сторону. А в облаках вдруг сверкнуло.
-- Гроза, -- сообщила Хелен. -- Плохо.
-- А толкачи кончились?
-- Один есть. Поберегу, -- неохотно сказала Хелен. -- Подожди...
Планёр накренился на одно крыло, скользнул влево, вправо, закружил...
Летунья искала ветер. Но похоже было, что безуспешно, вскоре метания
прекратились, и мы снова легли на курс.
-- У тебя там компас? -- спросил я.
-- Да. Ильмар, ради Сестры, помолчи!
Еще десять минут мы снижались, а когда тучи стали совсем близко,
Хелен с крепким словцом положила руку на запал.
-- Держись, зажигаю...
Последний заряд она истратила не столько на набор высоты, сколько на
полет куда-то к востоку. Солнце било в глаза, под конец я стал смотреть
лишь вниз. С удивлением заметил в тучах разрывы.
-- Хелен, облака расходятся!
-- Знаю...
Планёр дрогнул -- последний толкач отцепился, и, кувыркаясь, полетел
вниз.
-- А не было такого, что людям на голову...
-- Бывало, но не часто. Над городами запрещено толкачи включать.
Теперь уже мы были всецело отданы во власть ветру. Но облачное море и
впрямь разорвалось на отдельные лоскутки, и Хелен то и дело находила
восходящие потоки, исполинской спиралью поднимала планёр выше, и вновь
продолжала путь.
-- Кажется, выбрались... -- сказала летунья. -- То ли ты счастлив,
Ильмар, то ли мне везет. Без удачи никак не дотянули бы. И машина не
подвела...
-- В Китае планёры хорошие, -- сказал я.
-- Знаю. У них есть такие, где зарядов на час полета хватает.
Тяжелые, заразы, планировать почти и не могут. Только на толкачах и
летят, зато быстро. Говорят, больше двухсот километров за час
покрывают...
-- Куда уж спешить. Все равно быстро, часом больше, часом меньше...
-- Не скажи. На войне порой минута все решает. Я вот однажды не
успела... чуть... надо было мост сжечь.
-- А как вы это делаете?
-- Вместо одного толкача подвешивают бомбу, -- неохотно сказала
Хелен. -- Снизишься над целью, отцепляешь, от удара о землю она
взрывается... Пробовали ставить скорострельные пулевики, но это
неудобно. Вес большой, а нацелиться толком все равно не получается. Ты
сам воевал?
-- В юности.
-- И как, видел планёрную атаку?
-- Нет, это мелкие были войны, провинции счеты сводили. Никаких
планёров.
-- Повезло тебе. Когда десяток планёров над полем боя снижается, и
каждый по паре бомб вываливает...
Она обернулась, не отпуская рычаги. Покачала головой:
-- Не приведи Господь, Ильмар. Даже сверху смотреть страшно на дело
рук своих.
Ночная Ведьма не шутила и не кокетничала. Глаза были абсолютно
серьезны.
-- Война -- она всегда страшна. Чего уж тут.
-- Не скажи. Когда в честном бою сходятся -- одно. Когда смерть
сверху сыплется, то другое.
-- Что ж ты свою работу ругаешь?
-- Я летать люблю, Ильмар. Это моя работа...
С женщинами всегда так. Любой мужик бы на ее месте гордился, что
своим планёром ужас на врага наводит, полки разгоняет. А она... права,
конечно. Женское дело рожать, а не убивать.
-- Понимаю, Хелен. Много вообще летуний?
-- Десять всего. Но я лучшая.
Сказано это было просто, без лишней гордости, и я кивнул, соглашаясь.
-- Ты и впрямь лучшая. И не только в воздухе.
Принужденно улыбнувшись, Хелен снова приникла к приборам. Планёр
заскользил в поисках восходящего потока. А я сидел, проклиная свой
быстрый, но неловкий язык. Вовсе не постель я имел в виду, но летунья
явно восприняла мои слова однозначно...
Продолжить разговор я не решился, а Хелен явно хватало дел помимо
разговора. Вскоре бессонная ночь и выпивка стали брать свое. Закрыв
глаза я расслабился, убаюканный пением ветра и покачиванием планера.
Вроде бы и сна не было, но что-то грезилось. Белое облачное поле, и я
иду по нему, не проваливаясь, лишь по колено зарываюсь во влажный туман.
А надо мной сияет ослепительное солнце, воздух холоден и чист, а под
ногами грохочет гром и сверкают молнии...
-- Ильмар...
Открыв глаза я с удивлением отметил, что солнце в зените, светит
сквозь туго натянутую ткань кабины, и вроде бы даже стало теплее...
-- Ты спишь, что ли?
-- Да... немного.
-- Молодец. Глянь вниз.
Я приник к стеклу.
Облаков не было и в помине. Зеленеющая, цветущая земля, лоскутки
полей, крошечные домики... ой, люди! Едва-едва ползущие точки!
Это все слева от планёра. А справа -- ярко-синее, ласковое море.
-- Хелен, я долго спал?
-- Часа три, Ильмар.
-- Да что ж это! -- я едва удержал брань. Второй раз на планёре лечу,
а уже дрыхну словно в обыденном дилижансе. -- А где мы, Хелен?
-- Миновали Неаполь. Приближаемся к Сорренто.
-- Так что, без посадки в Риме? Ты молодец, Хелен...
Мысль о том, что мы будем приземляться вблизи Урбиса, где меня так
жаждут увидеть многочисленные слуги Сестры и Искупителя, почему-то не
доставляла мне радости.
-- Нет, это правильно, Хелен... хорошо...
-- Хорошо? -- ледяным голосом спросила летунья.
-- А что?
-- Хорошо -- и все?
Я начал понимать.
-- Нет, не все. Ты лучшая в мире...
-- Ильмар, я сделала то, что ни одному летуну не удавалось. Долетела
без посадки от Лиона до Сорренто.
Она обернулась, окинула меня негодующим взглядом:
-- И все, что ты можешь сказать по этому поводу -- "хорошо"?
-- Хелен, ты пойми, что я в этом не разбираюсь. Я просто тебе верю. И
рад, что ты смогла долететь без посадки...
Планёр тряхнуло, и летунья вернулась к управлению. Кажется, мне
удалось оправдаться... я ведь и вправду ожидал от нее любых подвигов,
даже куда больших, чем беспосадочный полет из Галлии в Италию...
-- Сейчас держись крепче, -- сказала наконец Хелен. -- Посадка будет
жесткая, на Капри всего одна полоса, да и та... редко сюда летают.
Видишь остров?
Да, остров я видел. Утопающий в зелени, весь застроенный, с желтыми
полосками пляжей. Небольшой совсем остров, и мысль о том, что где-то
здесь может укрыться беглый принц Маркус, сразу стала казаться нелепой.
-- Ты хоть знаешь, где садиться?
-- Приблизительно... Да где же эта полоса, спят они, что ли?
Распустились...
Планёр по плавной дуге огибал остров. Потом вдруг клюнул носом, резко
пошел вниз.
-- Заметила, -- спокойно сказала Хелен. -- Рискнем, кружить сил
нет...
Земля все приближалась, а я никак не мог углядеть посадочную полосу.
Казалось, что мы или врежемся в какое-нибудь строение, или бухнемся в
море, или, в лучшем случае, сядем на заполненном людьми пляже...
Потом я увидел впереди, за низким белым забором, короткую каменную
дорожку. Крошечный ангар, невысокая мачта, с вяло болтающимся на ней
полосатым конусом ветроуказателя...
-- Эх... -- крикнула Хелен, когда планёр перемахнул над самым
забором. По полосе бежал, размахивая руками и торопясь убраться с нашего
пути, голый мужчина. Кажется, он загорал на каменных плитах...
Толчок, другой...
Планёр покатился ровнее, и я понял, что мы все-таки сели. И даже без
обещанных Хелен неприятностей. Подергиваясь на стыках плит, планёр
замедлил бег, и остановился перед самым концом полосы. Видимо, не всем
это удавалось -- на крепких столбах перед забором была натянута прочная
сеть.
-- Надо же... -- сказала Хелен. -- А? Ильмар? Неплохо?
-- Тебе надо было птицей родиться, -- сказал я.
-- Нет, не хочу. Птицам это проще дается. Неинтересно...
Повернувшись, она коснулась моей щеки. Улыбнулась:
-- Если тебе доведется летать с кем другим... тогда ты точно поймешь,
Ильмар, почему я собой горжусь...
К планёру уже бежал, подпрыгивая и на ходу застегивая штаны,
загоравший тут мужчина. Глаза у него были растерянные, безумные, руки,
когда он помогал Хелен выйти, тряслись.
-- Почему полоса оказалась занята? -- рявкнула Хелен с такой яростью,
что даже я вздрогнул. -- Почему нет наблюдения за воздухом, не подаются
сигналы? Где старший по взлетному полю?
-- Я старший, госпожа...
-- Нет, ты не старший. Ты будешь драить полосу и чистить гальюн,
когда выйдешь с гауптвахты. Две недели ареста!
-- Есть две недели ареста...
Судя по виду этого крепкого, накачанного мужика, он ожидал куда
больших неприятностей.
Я выскочил следом за Хелен. Та продолжала буравить несчастного
взглядом, потом безнадежно махнула рукой. Сказала, обращаясь уже ко мне:
-- На всех курортах так... безнадежно...
От башенки тем временем бежали, торопливо приводя в порядок форму,
люди. А с самой башенки вдруг взвились в небо две зеленые ракеты.
-- Спохватились... -- Хелен покачала головой. -- Нет, ты посмотри...
может быть мне взлететь и сесть снова, по правилам?
Она вдруг засмеялась.
-- Пошли... А вам привести планёр в порядок, поставить толкачи!
Машина должна быть готова взлететь в любую минуту!
Оставив перепуганных работников взлетного поля возле планёра, мы
пошли к воротам. Хелен все еще хмурилась, но глаза уже улыбались:
-- Ильмар, нет, ты только представь... мой лучший полет, который надо
занести в учебники, и никакого эффекта! Совсем никакого! Хоть бы этого
идиота двинуть крылом при посадке! Хоть бы колесо сломать! Нет, сели,
будто так и должно быть.
-- Понимаю, -- сказал я.
-- Да как ты можешь понять...
-- Хелен, мне тоже доводилось делать вещи, которые сделать было почти
невозможно. А окружающие добродушно кивали, и никак не могли понять, что
стали свидетелями чуда. Со стороны... со стороны все казалось просто.
-- Спасибо, -- помолчав, ответила Хелен. -- Спасибо, Ильмар. Ну что,
попробуем поискать иголку в стогу сена?
-- Найдем. Если она тут вообще есть.
И все же в глубине души я почувствовал короткий, болезненный укол
совести. Что ни говори, а мы собирались поймать и выдать Дому моего
недавнего товарища по побегу.
Но что еще остается, а? Со стороны-то судить просто...
Глава пятая, в которой я не удивляюсь чудесам, но поражаюсь простым
вещам.
О Миракулюсе слухи ходят по всей Державе. Да и чужеземцы сюда
постоянно наведываются. Я-то, конечно, не верил всему тому, что говорили
о Стране Чудес. В Миракулюс одна плата за вход такая, что можно неделю
