-- Чтобы в тот миг, когда мне понадобится соратник, сильный, умный и
преданный человек, он был рядом.
По крайней мере -- честно.
-- Я не буду тебе врать. Больше не буду. Спрашивай.
Нет, не зря Андрей Хрумов держал лавры грозы правительств почти
полсотни лет. Он собрался, он вступил в бой. Только на этот раз
противником был я.
Ну, попробуй, старик!
-- Существуют тесты, позволяющие определять интеллектуальный
потенциал двухлетних детей?
-- Очень мало. Мне пришлось разработать кое-что самому. -- Андрей
Хрумов горько улыбнулся. -- Да, ты прав. Я не просто взял тебя из
приюта. Я тебя выбирал. Как щенка выбирают. Здорового и умного.
Томография, кардиограмма, анализы. Тесты. Я выбрал самого перспективного
ребенка из полутора тысяч.
-- Ты подлец, Андрей Валентинович.
-- Да. Я подлец, потому что вырастил тебя человеком. Огранил алмаз.
Ты не смог бы пробиться сам, Петр. Ты стал бы рабочим. Или фермером. В
тебе было слишком мало подлости, чтобы стать хотя бы бандитом! Сейчас ты
глушил бы стаканами дешевую водку, или курил травку. Гробил бы свой
интеллект, свою память, свою доброту, по капле выдавливал из себя
человека. А Земля шла бы тем путем, что уготовлен чужими!
-- Но мой путь был бы моим путем, Хрумов! То что ты говоришь... ведь
и чужие считают, что вправе решать за нас! Они тоже гранят алмаз! Не
позволяют людям распыляться на ненужные дела!
-- Мы оба -- люди.
-- И что с того? Ты не обязан был мне врать! Я не разлюбил бы тебя,
скажи ты правду! Ты остался бы моим дедом! Понимаешь? Я стал бы
космонавтом, объясни ты причину! Ты ведь все равно мог меня воспитать
кем угодно! Борцом с чужими, террористом, убийцей. Кем угодно!
Хрумов молчал.
Я отвернулся. Откуда-то ринулись слезы. Всплыли хрустальными
шариками, оторвались от ресниц, повисли перед глазами, отражая ядовитый
химический свет. Голубые звезды...
-- Я полюбил тебя, Петя, -- сказал Хрумов. -- Веришь?
-- Полюбил? Как удачный инструмент, к которому руки привыкли?
-- Нет. Как внука. Я своего сына не любил так, как полюбил тебя.
Я молчал. Робко затеплились лампы аварийного освещения.
Не хочу сейчас света!
-- Это очень просто, решиться на подлость, -- тихо произнес Хрумов.
-- Особенно, когда сам признаешь, что это подлость. Решить, что нужен
наследник. Продолжатель идей. Раздать немного денег на взятки... я
никогда не был бедным человеком, ты ведь знаешь. Нанять врачей, отобрать
одного малыша из полутора тысяч. Власти знали... но им было плевать.
Старый, шумный популист сошел с ума и выбирает себе нового внука... Да,
я хотел найти соратника. Просто соратника! Молодого, и обязанного мне
всем. Потом ты стал мне сыном, внуком, всем... Я слишком любил тебя. Я
боялся признаться. Это очень сложно, решиться на откровенность...
особенно, когда любишь. Какая разница, в конце-концов, какая разница...
Я должен был сказать тебе, как можно раньше. В десять, двенадцать,
пятнадцать лет. Ничего бы это не изменило. Я хоть сейчас могу тебе
рассказать... как бы ты отреагировал, в том или ином возрасте. Но я не
смог. Не сумел.
-- Ты врешь, -- прошептал я.
-- Нет, Петя. Я никак тебе не могу доказать, что не вру. Никак. Я
ведь действительно чужой тебе человек. Чужой по крови. А любовь... ее не
измеришь никаким прибором. Не приложишь справку с печатью.
-- Ты меня любил, потому что Земля...
-- Да провались она, эта Земля! -- тонко закричал дед. -- В пыль
рассыпься! Сгори в огне! Разве я знал, знал тогда... разве я знал...
Я дернулся, цепляясь за кресло, рывком подтягиваясь к деду. Он
скрючился, закрывая ладонями лицо, но непослушные слезы, жалкие
старческие слезы, сочились сквозь пальцы, искрами разлетаясь по кабине.
Я усадил его в кресло и помог пристегнуться. Прижал голову к его груди,
как в детстве, когда мог спрятаться от всех бед и обид на его коленях.
-- Дед, прости меня...
-- Петя, мальчик мой, -- он трясся от рыданий. -- Я виноват, я
виноват, я знаю...
-- Дед, прости...
-- Ты прав, я не мог, я не должен был врать. Ты не поверишь мне
теперь, никогда. И будешь прав. Я слишком много говорил... о свободе...
о праве быть собой. Но мы не свободны, мальчик мой. Мы рабы. Мы слуги
своей любви.
-- Дед, я верю тебе...
-- Я слишком любил Землю. Любил наш смешной мир. И нашу несчастную
страну -- всегда любил больше, чем Землю. И свой дом любил больше, чем
страну. Потому что только такова любовь, она складывается из малого, из
частичек, из чего-то смешного и глупого, из подъезда, где первый раз
целовался, из двора, где первый раз подрался, из работы, в которой нашел
себя... Не свобода важна, Петя. Любовь...
Я отвел его руки от лица, посмотрел в глаза старика.
-- Я люблю тебя, деда, -- сказал я. -- А Россию я тоже люблю. И
Землю. Но это -- дальше. Не плачь, пожалуйста. Сейчас Данилов с Машей
вернутся...
Невольно посмотрев на люк в шлюзовую камеру я вздрогнул. Там,
сцепившись за руки, висели Маша и Данилов. Рядом с ними парил Счетчик.
Давно так висят...
-- Петр, начните реанимацию челнока, -- сказал Данилов. И добавил: --
Пожалуйста.
Я кивнул, не произнося ни слова. Плевать, что они слышали, а что нет.
Главное, что дед еще плачет, промакивая слезы рукавом.
-- Я мог бы сказать что-то подобающее ситуации, -- прошелестел
Счетчик. -- И это прозвучало бы правдоподобно. Но я промолчу, ибо на
самом деле не испытываю никаких значительных эмоций.
-- Понимаю, -- сказал я. -- Вот поэтому мы сильнее вас, ящерка.
Потому что всегда испытываем эмоции. К месту они, или нет.
Рептилоид щелкнул челюстями.
-- Я надеюсь, что в отношении нас эмоции человечества будут
положительны, -- сказал он. Почти просительно сказал.
-- Это зависит от того, заслужите ли вы нашу любовь, -- ответил я. --
Но пока у вас есть шанс.
Глава 5.
Челнок ожил.
В топливные элементы вернулась энергия, в компьютеры -- полетные
программы. Мы реанимировали корабль дружно и молча. Земля была далеко,
"двенадцать с хвостиком" световых лет. И все корабли Земли, прекрасно
зная эту дистанцию, никогда не сумеют нас найти.
Главное -- направление. Это как в жизни, быстро понимаешь, как далеко
может пойти человек, но никогда не знаешь, какой путь он изберет.
Оказывается, угнать звездолет -- очень просто.
Когда все системы начали функционировать в штатном режиме, и мы
вернулись по креслам -- болтаться без опоры не самое приятное занятие,
вопреки расхожему мнению, Данилов, с едва уловимым смущением, сказал,
прячась за деловым тоном:
-- Мария, я должен тебя проинструктировать о пользовании туалетом...
-- Спасибо, я очень подробно изучила документацию, -- ответила
девушка.
-- Хорошо... женские насадки должны быть в контейнере над санитарным
блоком.
-- Я найду.
Она даже не покраснела. Нет, молодец, Маша. Ей бы чуть-чуть
женственности, ко всем имеющимся достоинствам...
-- Может быть, тогда, перейдем к делам? -- спросил дед. Оглядел всех,
удовлетворенно кивнул. -- Мы с Петей извиняемся за свою слабость... но у
нас всплыли старые проблемы. Простите. Давайте теперь заниматься тем,
ради чего мы стали преступниками.
-- Я мечтаю об этом, -- сказал Данилов. Не сговариваясь мы посмотрели
на рептилоида.
-- Уже пора? -- поинтересовался Счетчик.
-- Давно пора, вообще-то, -- заметил дед. -- Прежде чем мы отправимся
на встречу с Алари, я хотел бы выслушать историю. Ту, гипотетическую
историю, которая сорвала нас с Земли.
Счетчик и сейчас еще колебался. Словно не понимал, что все пути к
отступлению нам отрезаны, что мы уже преданы анафеме и попали под статью
"преступления против человечества".
-- Карел, мы проявили максимум уступчивости, -- сказал дед. -- Не
находишь?
-- Хорошо...
Рептилоид поплыл от своего кресла к пульту первого пилота. Видимо, он
выбрал его из-за наиболее крупного дисплея -- когда чешуйчатая лапа
коснулась панелей, экран засветился молочно-белым светом.
-- Я буду рассказывать и показывать, -- сказал Счетчик. -- Это не
очень сложно. Но, поскольку я не могу контролировать процесс вывода
зрительной информации, предупредите меня, если изображение станет
неразборчивым. Теперь -- проверка... Каждый охотник желает знать, где
сидит фазан!
Экран последовательно сменил семь цветов спектра.
-- Ты умнее японского видеомагнитофона, -- отвесил сомнительный
комплимент Данилов.
-- Большой круг, маленький круг, большой квадрат, буква А, цифра 7...
-- Все нормально, -- подтвердил дед. -- Для существа, не умеющего
воспринимать телеизображение, ты безупречен.
-- Тогда я начинаю, -- сказал рептилоид. -- Вернемся на двенадцать
земных суток назад...
Экран залила темнота. Черная ночь космоса с искрами звезд. Видел ли
когда-то Счетчик то, что демонстрировал нам?
Или просто реконструировал события, снисходя к человеческому
стремлению увидеть все собственными глазами?
-- Красно-фиолетовая эскадра Алари является независимой боевой
единицей, -- сообщил Карел. -- Согласно решениям Конклава она
патрулирует более тридцати секторов Галактики, однако не подчиняется
какой-либо из Сильных рас. Это очень большая удача!
В темноте экрана возникли белые точки. Увеличиваясь, на нас поплыли
корабли эскадры. Крейсера -- слишком знакомые мне диски, россыпи
истребителей -- маленькие шары, какие-то незнакомые типы кораблей -- все
простых форм, все изящные и функциональные.
Неужели Счетчик решил прогнать перед нами все корабли эскадры? Это
займет полчаса, не меньше!
-- В данный момент в красно-фиолетовой эскадре Алари насчитывается
лишь шестьдесят семь процентов первоначального состава, -- сухо сообщил
Счетчик.
-- Эскадра была полной? -- быстро уточнил Данилов.
-- Да.
Ничего себе!
Алари ухитрились за двенадцать дней потерять сорок с лишним кораблей!
Кто бы не перешел им дорогу -- он задал грызунам хорошую трепку!
-- Основные потери -- малые истребителе, -- сказал Счетчик. -- Однако
и два крейсера перестали существовать. А сейчас вы увидите флагман.
Я присвистнул, когда на экране возник корабль. Он тоже имел форму
диска, как и обычные крейсера. Но, если память не подводит, этот диск --
пятикилометрового диаметра. Сотрудникам СКОБы останется только
застрелиться, если такой корабль решится напасть на Землю.
Однако этому флагману долго не придется думать об атаках.
В центре диска зияла пробоина. Да, самая настоящая пробоина, сквозь
которую светили звезды. Края диска, которые должны были быть идеально
ровными, потекли, обвисли бахромой. Однажды, в детстве, я случайно
оставил на солнце древнюю грампластинку из дедовой коллекции. Она
нагрелась, и черная пластмасса оплыла по краям именно так.
Но ведь на экране -- не диск из винила!
-- Какая нужна мощность, чтобы причинить такие разрушения? -- спросил
дед.
-- Не в мощности дело, раса, придумавшая джампер, должна это
понимать, -- съехидничал Счетчик. -- Но здесь энергия была большая.
Полагаю -- Торпп не смог бы ее поглотить.
Надо же. А я думал, что раса Сильных, живущая в фотосфере звезд,
абсолютно неуязвима.
-- Дальше! -- велел дед. Глаза у него горели. Наконец-то он убедился,
что в космосе есть сила, способная ужаснуть Конклав!
-- Вот это -- противник Алари, -- сказал Счетчик. На экране появился
кораблик. Тоже дискообразный, вроде бы -- металлический. Но куда более
затейливый, с рядами выступов по краю, складывающимися в причудливую
вязь, с заметным утолщением в центре. Скорее даже линза, чем диск.
