бесконечности пересекаются любые прямые.
Время. Стремительно уменьшающиеся зеленые цифры на экранах. Гул
генераторов, рвущих темпоральное поле.
Время. Назад и назад, к истокам. Образование федераций и развал
империй. Введение контроля за генотипом и мутационные взрывы. Уничтожение
атомного оружия и Малый Ядерный конфликт. Открытие универсального
иммуностимулятора и Великая Пандемия Контактного Гемо-бластоза. Первая
марсианская экспедиция и постройка Лунной базы. Назад, в прошлое. К тихому
и патриархальному двадцатому веку.
Тысяча девятьсот девяносто второй год. Двенадцатое октября. Девять
часов вечера. Сорок минут до вмешательства.
Время.
Тихонько, напоминающе, загудел зуммер на пульте. Свет в маленькой
каюте стал ярче. Поползла вверх бронированная дверь.
Я пригладил волосы мгновенно вспотевшей рукой. И вышел из зонда в
двадцатый век.
Зонд высадил меня на крыше какого-то здания. Едва я ступил на
неровную, залитую темной смолой крышу, как полусфера машины замерцала,
растворяясь в воздухе. Зонд скрылся во времени, где-нибудь в прошедшей
секунде, невидимый, но готовый прийти на помощь.
В одном из карманов у меня лежала универсальная отмычка -- тонкий
цилиндрик из мягкой пластмассы, способной принимать любую форму и
становиться твердой как сталь. Но отмычка не потребовалась -- одна из
дверей, ведущих из подъезда на крышу, оказалась открытой. Зонд не зря
выбрал именно это здание.
Спустившись по холодной железной лесенке, я встал на грязный бетонный
пол подъезда. На лестничную площадку выходили четыре двери -- деревянные,
обтянутые некрасивой синтетической кожей, выкрашенные мрачной темной
краской. Под потолком горела маленькая лампочка без плафона. Лифта не
было.
Нерешительно, с невольной брезгливостью переставляя ноги, я пошел
вниз. В кварталах любителей старины, в телефильмах на историческую тему
все это выглядело куда романтичнее. Здесь же, в лишенном всякого ореола
прошлом, грязь оказалась именно грязью, нищета -- нищетой, а вонь --
вонью.
Запахи душили меня, пробиваясь сквозь барьер газовых фильтров. Ничего
особенного в них не было: подгоревшая пища, синтетические стиральные
порошки, человеческий пот. Всего этого хватало и в моем времени. Вот
только здесь пища была некачественной, порошки слегка ядовитыми, а люди
вовсе не спешили принять после работы душ. Обычному человеку, не "нюхачу",
на моем месте было бы проще.
На улице мне легче не стало. Темнота, с которой безуспешно боролись
редкие фонари, скрывала от меня внешнюю неприглядность улиц. Но она не в
силах была скрыть ни резкую музыку, несущуюся из окон, ни тем более едкую
вонь сгоревшего бензина.
Тихо попискивающий браслет-целеуказатель вел меня по тротуарам, от
дома к дому, к огороженному стальной сеткой бетонному зданию --
трансформаторной подстанции. Проходя мимо, я, не останавливаясь, достал из
кармана тяжелый шарик электрического разрядника, бросил его через ограду.
В назначенный момент он выполнит свою задачу: пережжет предохранители и
рассыплется в пыль. С этого мгновения реальность станет другой.
Возле ничем не примечательного пятиэтажного дома браслет пискнул в
последний раз и замолк. Я был у цели. На третьем этаже светилось знакомое
по фотографиям окно. Шторы были плотно задернуты, и я насторожился. Но вот
в окне мелькнул тонкий силуэт девушки, она раскрыла форточку, раздернула
занавески. Взглянув на часы, я успокоился -- все шло по плану.
Минут десять я просидел на скамейке у подъезда, поглядывая на окно. Я
знал, о чем шел разговор, знал и то, как он завершится. Невдалеке мучила
гитару и переругивалась хриплыми голосами компания подростков, но на меня
они внимания не обращали. Ну и правильно делали; в моих карманах нашлось
бы достаточно препаратов, чтобы погрузить в сладкий сон целый квартал.
Именно в эту минуту, слушая умело закрученную грязную ругань и
визгливый смех сидящей среди парней девчонки, я перестал колебаться.
Уродливость этого времени заглушила совесть. Такой мир не имел права
требовать к себе бережного отношения. Он еще слишком мало сделал, чтобы
называться человеческим миром. Исправить его было не преступнее, чем
отшлепать напроказившего ребенка...
Браслет моих часов запульсировал, плотно обжимая запястье. Я еще раз
взглянул на освещенное окно.
И наступила темнота. Замолкла на мгновение, а потом загоготала еще
громче компания с гитарой. Кое-где в окнах затеплились желтые огоньки
свечек, тусклые лучики фонариков. Окно на третьем этаже оставалось темным.
Башня из кубиков зашаталась.
Мне показалось, что на секунду все тело пронзила острая боль.
Возможно, что и меня коснулась слабая волна меняющейся реальности. А
может, просто не выдерживали нервы...
Башня из кубиков становилась другой.
В хирургической клинике погас свет и врачи бессильно стояли у
операционного стола. Резервный движок никак не хотел заводиться...
Водитель, въезжая в темный гараж, помял крыло новенькой машины. Теперь ему
предстоит долгая беготня по мастерским.
Башня из кубиков шаталась.
Это нервы, успокаивал я себя. Только нервы. Расшалившееся
воображение. Свет погас в маленьком квартале -- здесь нет ни больниц, ни
гаражей. По телевизору идут скучные передачи, которые никто не смотрит.
Через девять минут чертыхающийся электрик повернет рубильник, и в домах
снова вспыхнет свет. Люди вернутся к своим делам... а Галя, с детства
боящаяся темноты, слабо вскрикнет, натягивая на себя покрывало. Но будет
уже поздно. Кубик в основании башни сменится. Девочка, которую Денис Рюмин
будет считать своей дочерью, передаст потомкам здоровые гены.
У меня просто шалят нервы.
Гитара наконец-то перешла в более умелые руки. Послышался медленный,
минорный перебор. И тонкий, совсем мальчишеский голос запел:
В городке ненаписанных писем,
В королевстве несказанных слов
Я от прошлого -- независим,
Я пришелец из мира снов.
Я могу здесь бродить часами,
Слушать шорохи листопада.
Только память осталась с нами,
Но возможно, что так и надо...
Нервы, нервы. Почему меня бьет дрожь от простеньких, плохо
рифмованных слов бардовской песенки? Потому что и я пришелец из мира снов,
который независим от прошлого?
И шепчу я тебе торопливо,
Словно силясь догнать день вчерашний:
"Я хочу, чтоб ты стала счастливой,
Я люблю тебя. Как это страшно..."
Гитара смолкла. Кто-то опять ругнулся -- но потише, словно
сомневаясь, стоит ли. А на моем запястье запульсировал браслет.
В окнах снова вспыхнул свет. Компания подростков встретила это
недовольным гулом. Откинувшись на скамейке, я прикрыл глаза. До появления
Виктора оставалось восемь минут. Последняя часть моего задания --
испортить его впечатление от сегодняшнего вечера. Повторение таких встреч
нежелательно...
Он вышел из подъезда, что-то весело насвистывая. Быстрым и уверенным
шагом прошел мимо. Я знал, куда он спешит -- к автобусной остановке. И
даже помнил номер автобуса, на котором Виктор поедет домой. Но вначале нам
предстоит короткая встреча.
Догоняя его, я вынул из ноздрей фильтры. Так, привычка быть во
всеоружии в ответственные моменты.. Виктор был старше меня на пять лет --
другой вопрос, что физически я развит куда лучше.
Сокращая дорогу, Виктор шел через парк. Там, на узкой темной аллейке
с шуршащей под ногами листвой, я его и догнал.
Когда нас разделяло несколько шагов, Виктор резко обернулся. Окинул
меня оценивающим взглядом и произнес:
-- Что, есть вопросы?
Я кивнул.
-- Есть. Доволен сегодняшним вечером? Он даже не успел удивиться.
Кивнул, молча принимая мою осведомленность за аксиому. И ударил, целясь в
лицо, сильно, но не так быстро, как требовалось.
Приседая, уходя от удара, я вдруг понял -- он не врет. Он доволен.
Его вполне устраивает происшедшее. Он доказал самому себе свое
превосходство над кузеном и давним соперником. Его самолюбие спасено. А
все слова, произнесенные час назад, -- сор, словесная шелуха, стандартный
прием.
На этот раз, правда, сработавший благодаря моей помощи.
Я осознал все это, подныривая под его руку, коротко и быстро
размахиваясь. И удар, замысленный как символический, вышел полновесным. В
челюсть, в плотно сжатые губы, в довольное, уверенное лицо.
Стиснутая в моем кулаке пластиковая ампула лопнула, выпуская облачко
бесцветного газа. Виктор судорожно глотнул и повалился на землю.
Я стоял над ним, потирая саднящие пальцы. Такого удара хватило бы и
самого по себе, без наркотика. Но газ давал гарантию, что Виктор
проваляется в дурманящем сне не меньше получаса. Впечатление от
сегодняшнего вечера надежно испорчено. А мне большего и не надо.
-- Зато у тебя хорошие гены, -- вполголоса сказал я. И нажал на часах
кнопку вызова.
За мгновение до того, как я коснулся кнопки, над деревьями парка
возникла полусфера темпорального зонда.
Башня из кубиков устояла. Мир не изменился. Во всяком случае, мой мир
и мир Эдгара. Мы снова сидели в его коттедже и пили горячий кофе.
-- Если какие-то изменения и произошли, -- философствовал Эдгар, --
то они и должны были произойти. Так что не вздумай себя винить.
--Я и не собираюсь.
-- Помимо всего прочего, мы совершили великий эксперимент. Обидно,
что о нем никто и никогда не узнает.
Я кивнул. И вытащил из кармана генетическое заключение.
-- Эдгар, штамп по-прежнему красный.
-- Конечно. Бумага была с тобой, изолированная темпоральным полем
зонда. Это осколок прошлой реальности. Запроси повторное заключение.
Нагнувшись над видеофоном, я набрал номер генетического центра.
Сообщил свой шифр и попросил выдать на экран копию.
Как ни странно, я почти не волновался. Эдгар нервничал гораздо
сильнее. Несколько секунд в архивах шел поиск. Затем появилось
изображение.
-- Штамп зеленый, -- тихо сказал Эдгар. -- Поздравляю, Миша. Я свое
обещание выполнил.
"Разрешено. Генетический контроль". Обезличенная, обтекаемая формула.
Право на счастье, право на полноценность. Признание нас с Катей
нормальными людьми.
Я даже не мог радоваться. Я смотрел на зеленый штамп как на что-то
само собой разумеющееся. Неужели, побывав во вчерашнем дне, перестаешь
радоваться дню завтрашнему?
-- И я сдержу свое обещание, -- сказал я. И продиктовал Эдгару имя и
адрес мальчишки, который был его сыном.
-- Он похож на меня? -- быстро спросил Эдгар.
Я пожал плечами. Допил кофе.
-- Немного. Я тоже тебя поздравляю, Эдгар. Прощай.
Он не стал меня задерживать. Когда я выходил из коттеджа, Эдгар уже
сидел за компьютером. Готовил задание для темпорального зонда. Я искренне
пожелал, чтобы дряхлый автомат выдержал эту последнюю нагрузку.
Заказанная Эдгаром машина ждала меня на дороге. Вначале я заехал в
генетический центр и там из рук улыбающейся девушки получил украшенное
зеленым штампом заключение. Затем машина отвезла меня в маленькое
прибрежное кафе, где мы всегда встречались с Катей.
Она ждала меня за нашим любимым столиком. С вазочкой неизменного
апельсинового мороженого, которое всегда предпочитала другим сортам. И
родинка по-прежнему была у нее на щеке. И улыбка вспыхнула, как раньше. И
волосы пахли только Катей, когда она уткнулась мне в плечо.
-- Миша...
Я закрыл глаза, обнимая ее за плечи. Все хорошо. Штамп зеленый. Я
люблю тебя, как это страшно...
-- Миша, никогда не бросай меня больше. Ладно? Я так скучала... А
почему ты не звонил вчера? Где ты был?
Где я был? В городке ненаписанных писем. В королевстве несказанных
слов. Бил по морде предка своей любимой.
-- Почему ты молчишь, Миша? Миша! Я люблю тебя!
Катя осталась такой же, как раньше. Ну, может быть, что-то чуть-чуть
изменилось. Невидимое для глаза, неощутимое для моего сверхобоняния.
Что-то неуловимое, эфемерное... Один процент. Может быть, мы и любим как
