положил на месте всю прислугу. Чудом спасся Звонарев, отошедший незадолго
до этого с биноклем в сторону. Еще не понимая, что произошло, он с ужасом
смотрел на изорудованные, окровавленные тела людей, с которыми он только
что разговаривал и смеялся над шутками Блохина.
"А Филя, где же Филя?" - холодея от мысли увидеть его убитым, подумал
Звонарев.
Распростертая на земле фигура Блохина вдруг зашевелилась. Охая, он
поднялся и начал клясть на чем свет стоит немцев.
Звонарев, осмотрев орудие, нашел повреждения и приказал откатить
пушку в тыл.
Когда весть о потерях в тяжелой батарее дошла до Кочаровского, он
тотчас отправился под Ортельсбург, чтобы лично узнать все на месте.
Участник японской войны в Маньчжурии, он обладал здравым умом и
быстро разобрался во всем происшедшем.
- Вы, Борис Дмитриевич, опытный артиллерист, но слишком понадеялись
на подвижность наших неповоротливых пушек. Начальство приказало произвести
расследование. Меня и прислали сюда для этого - пояснил Кочаровский.
- Если начальство так трясется над тяжелыми пушками, то оставило бы
их в Питере. Там они наверняка были бы целыми, - усмехнулся Борейко.
- Остры вы на язык, господин штабс-капитан!
Кочаровский приказал Звонареву написать подробный рапорт о
случившемся в бою и указать, какие необходимы исправления.
Воспользовавшись этим, Звонарев изложил свои соображения по переделке
колес и устройства уширителей на их ободьях. Полковник внимательно
выслушал прапорщика и проговорил:
- Америку открывать изволите, господин Звонарев! Немцы давно это
придумали и пользуются такими приспособлениями. Поэтому у них тяжелые
пушки могут идти наравне с конницей, а не только с пехотой, по пескам и
болотам.
- Почему же тогда у нас в армии не применяют уширителей? - справился
Борейко.
- Потому что у нас, на радость нашим врагам, существует некое
учреждение, именуемое Главным артиллерийским управлением, где застревают и
исчезают все, часто весма ценные и важные, проекты. Не знаю, сидят ли там
просто дураки или изменники. Нет там уже генерала Белого! Сидят рутинеры и
чиновники! Поэтому я все беру на себя. Господин Звонарев, вы, как инженер,
сумеете рассчитать и применить на практике такие уширители. Вам помогут и
артиллерийские техники, которые сидят у меня в управлении, - распорядился
Кочаровский.
- Слушаюсь, все будет исполнено быстрейшим образом! - заверил
Борейко.
Уже стемнело, когда Кочаровский закончил свои дела. Отправляться в
штаб было рискованно и полковник остался на батарее на ночь.
За ужином он разоткровенничался и стал рассказывать о порядках в
штабе армии:
- Непосредственной связи штаба армии с корпусами у нас нет. Только
ординарцы! Телефонного провода едва хватает до ближайших тыловых пунктов.
Есть, правда, искровой телеграф с радиусом действия что-то около трехсот
верст. Но им пользуются только штабы армий и корпусов, а в дивизиях их уже
нет. Да и как пользуются - открытым текстом передают все распоряжения и
приказы. Конечно, их принимают в первую очередь немцы! Им известны
буквально все наши распоряжения. Сведения о расположении частей и
получаемые нами приказы они тоже перехватывают. Короче, немцы воюют, зная
все наши распоряжения, а мы, кроме слабых и путаных сведений армейской
разведки, ничего не имеем. Недавно штаб Брестской крепости, находящийся в
глубоком тылу, предупредил Ставку верховного командования, что он свободно
принимает все радиограммы наших штабов. Так вместо благодарности он
получил выговор за то, что занимается не своим делом.
- Немцы ведь тоже пользуются радиограммами!
- Но все они хорошо зашифрованы.
- Почему же наши не прибегают к шифровке?
- Оказывается, готовясь к войне, не придумали шифра и не обучили
пользоваться им искровой телеграф, - пояснил Кочаровский.
- Это просто чудовищно! Это граничит с прямой изменой и
предательством! - покраснел от возмущения Звонарев. - Да, всего можно
ждать, когда у нас в верховных штабах сидят почти сплошь немцы! Они и
радеют фатерланду.
- Русские дураки, сидящие в штабах, не менее опасны, чем шпилны, -
отозвался Кочаровский. - Командующий нашей армией Самсонов - чисто русский
человек, но тоже не понимает, почему надо шифровать все радиограммы. Не
мудрено, что всякие шпионы так и вьются вокруг штаба армии.
- Это естественно, лучших шпионов, чем наши бестолковые и глупые
штабы, и придумать трудно, - заметил Борейко.
- Дело-то в том, что и шифры мало помогают. У немцев есть специальные
отделения при штабах армии, которые занимаются дешифровкой наших
засекреченных приказов и донесений. Они прекрасно читают все наши
распоряжения, - пояснил полковник.
- А кто мешает нашим штабам обзавестись такими же отделениями и
расшифровывать немецкие приказы? - спросил Звонарев.
- Беда в том, что в мирное время об этом не подумали и таких
шифровальщиков у нас почти совсем нет. Их надо было готовить
звблаговременно. Моряки сумели создать такие группы и недавно удачно
разобрали важные прказы немцев. Но у нас, в армии, этого еще нет, -
ответил Кочаровский.
- Морской министр адмирал Григорович - мужик толковый! Мы с Сережей
знаем его по Порт-Артуру, а Сухомлинов известен лишь как лихой гусар,
почти в шестьдесят лет женившийся на двадцатипятилетней кокотке! Правда,
она очень красива, - усмехнулся Борейко.
- Говорят, она была причастна к шпионажу в пользу Австрии, когда жила
в Киеве, где и поймала Сухомлинова в свои сети, - заметил Звонарев.
- Жена военного министра - шпионка? - изумился Кочаровский.
- А императрица Александра? Чистокровная немка. Она тоже не
безупречна в этом отношении, - заметил Борейко.
Кочаровский встал из-за стола и, поплотнее прикрыв дверь в комнату,
нагнулся к своим собосодникам и шепотом проговорил:
- Недавно в одной листовке, подброшенной в штаб армии, ее прямо
называли германской шпионкой. Правда, это, конечно, социалистическая
пропаганда, но все же. Солдаты всему этому очень верят и везде видят
измену и шпионов, особенно, если говорить о генералах.
- Грешным делом, я думаю примерно также, - тоже вполголоса проговорил
Борейко. - Как я могу верить какому-то Ранненкампфу, если его настоящая
фамилия Эдлер фон Ранненкампф - немец из немцев, а стоит во главе Первой
армии? Он всеми помыслами всязан с Германией. А то возьмите нашу гвардию.
Есть гвардейский конный полк. Почти все офицеры - бароны и фоны, имеющин
родню в Германии. Мне рассказывали про одного из них. Это полковник барон
фон Притвиц Гафрон. Его родной дядя командует Восьмой немецкой армией,
находящейся в Восточной Прусии.
- Неужели? - опять удивился Кочаровский. - Это верно, против нас
немецкими войсками командует генерал фон Притвиц Гафрон. Но о его
племяннике я ничего не слышал. Его надо немедленно убрать с фронта на
Дальний Восток. Там он не сможет вредить нам, - горячо проговорил
Кочаровский.
- Вместо Дальнего Востока его назначили командовать одной из наших
пехотных дивизий. Не мудрено, что в первом же бою она понесла большие
потери, - усмехнулся Борейко.
Наступило молчание, все собеседники были потрясены только что
услышанным.
- Как же при таких условиях воевать с немцами? - глухо проговорил
Кочаровский. - Как можно рассчитывать на победу, на успех?
- Мы, правда, всего один день стояли под Вержбаловом, но слышали там
рассказы наших солдат и офицеров о боях под Шталюпененом и Гумбиненом.
Ведь там, несмотря ни на что, мы вдребезги разбили семнадцатый германский
корпус, который бежал с поля сражения вместе со своим командиром генералом
Макензеном, считающимся у немцев выдающимся генералом, - напомнил
Звонарев.
- Победили, как всегда не наши штабы и генералы, а русский солдат и
младший офицер. Как Суворов говорил, "русские всегда бивали прусских". Так
и теперь произошло, - проговорил Борейко.
- Что правда, то правда! Наш солдат чудеса может творить, если суметь
к нему подойти и правильно им руководить в бою, - согласился Кочаровский.
- Да, много вы мне наговорили неприятного...
Вновь наступило молчание.
- А знаете, господа, как вас зовут? - прервал молчание Кочаровский. -
Красная батарея! За ваше свободомыслие.
- Совершенно правильно изволили заметить, господин полковник, -
отозвался Борейко. - Сегодня вы сами видели одно из орудий батареи,
окрашенное кровью моих солдат и офицеров! Красный цвет - цвет подвигов и
геройства во славу родины.
Кочаровский удивленно вскинул глаза на штабс-капитана, который с
усмешкой глядел на своего начальника.
- Прекрасный ответ! Я его обязательно повторю, когда буду докладывать
о вашей батарее генералу Самсонову. Убежден, что он будет доволен.
14
В последующие дни русские войска продолжали двигаться вглубь
германской территории. Их встречали опустевшие хутора, селения. Жители
уходили, угоняя скот и унося все, что было возможно. Оставались только
цепные собаки. Голодные, одичавшие, они с лаем кидались на всех.
Батарея Борейко находилась при 16-й пехотной дивизии и Рихтер уже
называл ее своей тяжелой артиллерией. Ей была придана полурота одного из
полков дивизии. Командир полка решил, что для такой цели наиболее подходит
последняя рота в полку - шестнадцатая, где обычно находились самые
низкорослые и малопригодные к строю солдаты. Рослые артиллеристы
презрительно называли их "крупой". Командовал ротой невысокого роста,
кругленький, буро-красный от загара капитан Хоменко. Он ехал на какой-то
сивой кавурке, все время подгоняя своих солдат, отставших от батареи.
Обливаясь потом, в промокших на спинах рубашках, пехотинцы выбивались из
сил.
Заметив это, Борейко разрешил шинельные скатки и вещевые мешки пехоты
положить на лафеты орудий. С огромной радостью солдаты сбросили с себя
тяжелую амуницию и сразу бодрее зашагали рядом с орудиями. Их командир
поблагодарил Борейко за дружескую помощь в походе.
- Теперь мои орлы любого немца отгонят.
Капитан оказался разговорчивым и сообщил, что всего три недели как
призван из запаса, а до того был управляющим имением в Воронежской
губернии.
- Едва успел убрать хлеб, обмолот уже начался без меня, -
словоохотливо рассказывал он.
На привалах капитан Хоменко собирал оставшиеся после жатвы колоски
хлеба, растирал их между пальцами. Глаза его, выцветшие и чистые, делались
добрыми и печальными. Когда набиралась горстка ржаных зерен, желтых, чуть
сморщенных, он опрокидывал их в рот и долго жевал, чуствуя родной привкус
хлеба. Вокруг Хоменко собирались солдаты и слушали его тихие, неторопливые
объяснения. За разговорами солдаты забывали о войне.
Хотя впереди шли пехотные полки со своей легкой артиллерией и только
после них, во втором эшелоне, двигались тяжелые батареи, тем не менее
нет-нет да и раздавались по сторонам дороги одиночные выстрелы и над
головами посвистывали неизвестно откуда прилетевшие пули.
На ночь расположились бивуаком на окраине городка Щепанкена и
выставили усиленное охранение во избежание внезапного нападения.
Утром в Щепанкен прибыл Кочаровский. Рассказывая различные штабные
новости, полковник с сокрушением поведал о вражде между Ранненкампфом и
Самсоновым. Началась она еще в японскую войну.
Теперь Ранненкампф сводил старые счеты. Он задержал на трое суток
свою наступающую на запад 1-ю армию после разгрома немцев под Гумбиненом.
