военные действия, - говорил штабс-капитан. - Немцы были захвачены
врасплох. В результате - неожиданные для нас самих успехи в первых боях.
Но, надо думать, нашу армию скоро остановят первоочередные части немцев.
Тогда картина будет другая. Солдаты-то выстоят и перед лучшими немецкими
полками! Зато генералы сдрейфят и начнут отступать. Не верю я этому фон
Ранненкампфу, фон Торклусу и фон Фитингофу, да и всем другим генералам из
немцев.
От Вильно повернули на Ковно, и стало ясно, что тяжелая батарея
направляется в район, где действовала 1-я армия. Движение эшелона все
более замедлялось.
Станция высадки не была указана, и даже коменданты станций ее не
знали. Тяжелые батареи направлялись то в одно место, то в другое, в
зависимости от складывавшейся на фронте боевой обстановки.
Только и слышались разговоры о подавляющем превосходстве немецкой
тяжелой артиллерии. Поэтому, все командующие армиями и корпусами старались
заполучить себе тяжелые батареи.
Борейко старательно собирал сведения о действиях германской тяжелой
артиллерии, о ее баллистических данных и тактическом применении в бою.
- Наши гаубицы ничуть не хуже хваленых крупповских пушек и, вероятно,
действуют в бою тоже неплохо, - говорил штабс-капитан, поглаживая рукой
тупорылые, короткие тела своих пушек.
- Вся беда в том, что у нас их мало. У немцев к каждому корпусу
придается тяжелый артиллерийский полк из трех дивизионов. Это равнозначно
нашей тяжелой бригаде. А у нас она придается армии, состоящей из трех-пяти
корпусов. Таким образом, мы имеем тяжелых орудий в три-пять раз меньше, -
объяснил Звонарев.
Стоянки эшелона делались все длиннее. Артиллерийские эшелоны часами
простаивали на полустанках и у блокпостов. Наконец пехотные части и легкая
артиллерия стали сгружаться и двигаться дальше походным порядком. Тяжелые
пушки по прифронтовому бездорожью могли идти только со скоростью трех
километров в час, причем материальная часть от такого способа
транспортировки быстро портилась. Поэтому тяжелые батареи старались
подвезти возможно ближе к месту боевых операций.
Наконец батарея добралась до пограничной станции Вержбалово.
Была ночь, но ярко освещенная станция блестела огнями. Началась
разгрузка эшелона.
Первая армия весь день вела бой с переменным успехом. Штабы
переезжали с места на место. Найти их ночью было трудно. До рассвета
решено было никуда не отходить от станции выгрузки.
На западе виднелось зарево пожаров, издали доносился глухой грохот
кононады. По дорогам к станции тянулись бесконечные вереницы обозов,
артиллерийских парков, санитарных повозок с раненными и различный
войсковой транспорт. Армейский тыл только еще устраивался и
разворачивался.
С первыми проблесками зари Борейко вышел из палатки и начал
осматриваться. Вокруг, сколько было видно глазу, расположились воинские
части, организации, большей частью тыловые. Рядом с пакгаузом разбил свои
палатки лазарет. Над ним вился белый флаг с красным крестом, вокруг
суетились в белых халатах санитары, сестры, врачи. С запада по шоссе
подвозили раненых в санитарных повозках, а больше - просто на телегах. В
пакгаузе был развернут медицинский пункт, где принимали раненых и после
первой обработки грузили в теплушки, на скорую руку приспособленные для их
приема.
Интенданты у наспех сколоченных навесов сгружали продовольствие,
обмундирование и тут же выдавали его подъезжавшим интендантским повозкам
различных воинских частей. Несмотря на раннее утро, вокруг станции
толпился народ, главным образом солдаты. Стоял беспрерывный шум голосов,
кто-то кричал, кто-то ругался. Общего порядка и управления всей этой
разноголосой, разноликой многочисленной толпой не было заметно. Все шло
самотеком. Каждый добивался своего по мере своих сил и способностей.
- Обычный российский кабак! Каким он был в Маньчжурии, таким остался
и сейчас, - хмуро проговорил Борейко и приказал усилить караулы вокруг
батареи.
Стало известно, что бои идут верстах в десяти-пятнадцати к западу от
границы, у города Гумбинена. Борейко сумрачно прислушивался к отдаленному
гулу боя, грохоту артиллерийской кононады. Он понимал, что неповоротливая
тяжелая батарея может без труда стать добычей противника.
Вдруг на шоссе, проходившем мимо станции, показалась группа
всадников. Над ней развевался стяг. Борейко понял, что перед ним сам
командующий 1-й русской армией генерал от кавалерии фон Ранненкампф со
своей штабной свитой. Толстый краснолицый генерал с огромными полуседыми
усами и подусниками, выпучив злобные глаза, матерно ругал кого-то из своей
свиты. Борейко поспешил к батарее, понимая, что вид тяжелых пушек тяжелой
батареи привлечет к себе внимание командующего армией. Так и случилось.
Ранненкампф подъехал к артиллерисиам. Борейко раскатисто скомандовал
"смирно" и подошел к генералу с рапортом.
- Седьмая батарея первой тяжелой бригады? - переспросил генерал.
Борейко подтвердил. Один из офицеров штаба что-то доложил
командующему. Выслушав его, генерал зычным хрипловатым голосом
поздоровался с солдатами, дружно гаркнувшими ему в ответ.
- Будете находиться в распоряжении моего штаба. Для выяснения
обстановки свяжитесь с ближайшим штабом дивизии, но это отнюдь не значит,
что он может вами распоряжаться! Вы мой главный артиллерийский резерв, -
подчеркнул Ранненкампф.
- Слушаюсь, ваше превосходительство, - ответил Борейко.
Генерал небрежно козырнул и поехал дальше.
- Видал, Филипп Иванович, каков на вид знаменитый Ранненкампф? -
обернулся Лежнев к Блохину.
- Видал. Не говорит, а лает, и все матом! Для русского человека у
него других слов нет. От японцев бегал, как заяц, зато безоружных рабочих
вешал и стрелял сотнями, если не тысячами.
- И как его до сих пор не убили? - удивленно проговорил Лежнев.
- А что толку-то? Одного убьешь - десять на его место в очереди
стоят. Силы только переводить зря. Нет, уж лучше поднапрячься маленько, да
всех разом и турнуть. С ветерком, чтоб не воняло. Я так понимаю...
12
Борейко вызвал команду разведчиков - Блохина, Васю, Лежнева - и
приказал произвести разведку местности в направлении фронта.
Через несколько километров артиллеристы-разведчики наткнулись на
тыловые части 27-й пехотной дивизии, которая наступала, тесня немцев на
запад.
Шум боя с каждой минутой становился слышнее. Вскоре разведчиков
остановил тыловой патруль и направил их в штаб дивизии в деревушку
Эйдкунен. Там разведчиков принял сам командир 27-й дивизии генерал
Адариди, высокий бритый старик с туго нафабренными, торчащими вверх, как
на портретах у Вильгельма II, усами, с застывшей на лице надменной
улыбкой. Говорил он слегка в нос, растягивая слова и цедя их сквозь зубы.
Узнав, что перед ним разведчики тяжелой батареи, Адариди приказал
тотчас вывести батарею на участок его дивизии. Зуев доложил, что батарея
имеет указание командующего армией исполнять только распоряжения его
штаба. Генерал вспылил и, топнув ногой, пригрозил:
- Если через два часа батарея не станет на указанное мной место, я
расстреляю ее командира вместе с таким идиотом, как ты!
Вася набрал полную богатырскую грудь воздуха, чтобы достойно ответить
на это "генеральское хамство", но помешала вспыхнувшая поблизости
перестрелка. Загрохотала артиллерия, трещали пулеметы, раздавались рвущие
воздух звуки ружейных залпов. Казалось, все кипело, как в огромном котле.
Над штабом с визгом пролетело несколько снарядов. Прискакал связной и
сообщил, что пехота отходит, а немец "дюже крепко нажимает".
Адариди как ветром выдуло из дома. Забыв о своем высокомерии и
важности, он лихо вскочил на коня и широким аллюром поскакал в тыл. За ним
устремилась целая кавалькада штабных офицеров.
Оставшиеся на месте солдаты весело заулюлюкали и засвистели им
вдогонку.
- Держи, лови, утекут! - озорно кричали они, пока разорвавшийся
поблизости германский снаряд не заставил и их рассыпаться во все стороны.
Разведчики тяжелой батареи впервые попали под обстрел, поэтому
любопытство заставило их остаться на месте. Выбрав по возможности укрытое
от обстрела место, они начали наблюдать за полем сражения.
Впереди по насыпи шло широкое, обсаженное деревьями шоссе.
Прикрываясь его насыпью, быстро двигались перебежками густые цепи
германской пехоты. Русские батареи и пулеметы почти прекратили огонь,
выжидая, когда германцы покажутся из-за насыпи.
Зато германские батареи рассыпали снаряды щедро, не считая.
- Не знает немец, где наши сховались, и бьет почем зря по всему, что
видит, - высказал Блохин свои соображения.
- Для такой стрельбы надо иметь очень много снарядов. А у нас их
мало, - заметил Зуев.
- Однако чего у нас много - это дураков, особливо среди генералов! -
пробурчал Блохин.
- Вестимо! Дураков не сеют, не жнут, сами, как грибы после дождя
растут, - поддержал его разведчик Лежнев, ловкий, подобранный паренек из
ярославских.
Он неизменно находился в компании Блохина, который считал Лежнева
своей правой рукой в команде разведчиков.
В это время немцы начали перебегать через шоссе. Зеленые фигурки,
словно саранча, покрыли дорогу. И тут грянули русские батареи, затрещали
пулеметы, раздались ружейные залпы. Особенно свирепствовали легкие
батареи. Выкатив орудия для стрельбы прямой наводкой, русские сметали
целые подразделения немцев. Шоссе покрылось трупами, раненными,
образовались горы человеческих тел. Легко раненные поспешно отползали за
спасительную насыпь.
Тогда немецкое командование бросило в бой свежие резервы. Новые волны
зеленых шинелей показались сначала в поле за шоссе, а затем снова хлынули
на дорогу. Примолкнувшие было русские пушки и пулеметы опять открыли
бешеный сокрушительный огонь.
Когда порыв ветра отбросил в сторону пыль и дым, стало ясно видно,
как в страхе, бросая раненных, оружие, пулеметы, немцы стремительно
побежали назад.
- Так их! Бей! - в азарте орал Зуев.
В это время откуда-то сбоку выскочила конница и, длистая обнаженными
шашками, легко и стремительно бросилась на поддавшегося панике врага.
Немцы падали на колени и поднимали руки вверх, моля о пощаде.
Разгром немцев у Гумбинена был полный и русская пехота бросилась
преследовать врага. На шоссе остались раненные и появившиеся с тыла
санитары. Обстрел на время прекратился. Артиллеристы-разведчики вместе с
прочими солдатами занялись сбором трофеев. Брали они только оружие,
бинокли, компасы, офицерские сумки, часы. Зуев обшарил трупы нескольких
офицеров и забрал все документы, которые при них оказались.Подобрали
несколько остроконечных черных лаковых касок, на которых сверху были
надеты серые, защитного цвета, чехлы.
Пока другие занимались сбором трофеев, Блохин внимательно разглядывал
ладони, шрамы и мозоли на руках немецких солдат.
- Что ты там искал? - удивленно спросил его Лежнев, видя, что Блохин
вернулся с пустыми руками.
- Правду! - мрачно буркнул Блохин.
- И нашел ее? - насмешливо справился Зуев.
- Нашел, - с вызовом ответил Блохин.
- Что же это за правда такая? Расскажи нам о ней, - попросили его.
- Правда эта в том, что не нужна эта война ни рабочим, ни бедным
крестьянам! Только барчукам да белоручкам она на пользу, - неожиданно
проговорил Блохин.
- Откуда ты это увидел? - усмехнулся Зуев.
