и он и она поняли, куда и зачем он едет. Война, огонь, сражения,
возможность ранения и смерти.
- Сереженька, родной, мне страшно! - всхлипывала Варя, почти не видя
сквозь слезы лица мужа. - Береги себя, помни о детях... обо мне... Мой
славный, хороший... единственный...
Звонарев целовал ее в губы, в щеки, в глаза и говорил срывающимся от
волнения голосом:
- Ты - самое дорогое... Варенька... Жди! Слышишь?.. До свидания, моя
родная!
Поезд тронулся. Сергей Владимирович уже на ходу вскочил на подножку
вагона. Не отрывая взгляда, он смотрел туда, где стояла Варя и махала ему
рукой...
На станции Любань к Звонареву подошла молоденькая белокурая девушка с
небольшим дорожным чемоданчиком. Вся розовая от смущения, она спросила, с
кем имеет честь говорить. И когда Звонарев назвал себя и Варю, передала
ему свою поклажу.
- Для Блохина, - тихо сказала она.
Звонарев с любопытством взглянул на девушку и увидел, что на него
пытливо смотрят смелые и веселые глаза.
10
По прибытии в Вязьму, где формировалась артбригада, Борейко занялся
вопросами применения тяжелой артиллерии в современном бою. Вскоре он
пришел к выводу о необходимости реорганизации структуры бригады тяжелой
артиллерии. Он считал, что каждый дивизион должен был включать в себя две
гаубичные и одну пушечную батареи, таким образом, отпадала необходимость в
существовании отдельного пушечного дивизиона. По мнению Борейко, смешанные
гаубично-пушечные дивизионы, приданные корпусам, могли самостоятельно
решать задачи по разрушению прочных препятствий гаубицами и по обстрелу
тылов противника дальнобойными пушками. Свои предложения Борейко подкрепил
ссылками на опыт минувшей войны в Маньчжурии. И все же идеи и принципы
действия тяжелой артиллерии в полевых боях оставались неясными не только
командиру самой бригады, но и офицерам Генерального штаба и всем
общеармейским начальникам.
"Тяжелая артиллерия - штука умственная! Бог даст, и без нее
обойдемся, - обычно отвечали полковники и генералы, к которым не раз
обращался с различными вопросами Борейко.
Но он продолжал свои поиски и вскоре прослыл самым беспокойным
человеком во всем Московском военном округе.
Еще до объявления мобилизации Борейко представил высшему командованию
свой труд, в котором была подробно разработана тактика применения тяжелых
батарей в современной войне. Никто, однако, не торопился рассматривать и
утверждать этот труд, в котором многое шло вразрез с существовавшими
"наставлениями". Борейко ждал ответа, нервничал, злился, с чувством горечи
наблюдая, как рядовым артиллеристам вдалбливалось в голову старое,
отжившее и даже вредное...
Прибыв в Вязьму, Звонарев не без труда разыскал дивизион, в котором
служил его друг. Борейко как раз вел занятия с командным составом:
изучались баллистические свойства пушек и гаубиц.
Встреча состоялась во время перерыва. Увидев Сергея Владимировича,
Борейко обрадованно затряс его в своих могучих ручищах и, расплывшись в
улыбке, пробасил:
- Значит-таки прибыл, чертушка! Ну, здорово, брат, здорово!
- Тише ты, медведь, - взмолился Звонарев, - кости мне переломаешь.
Но Борейко продолжал трясти его плечи.
- И правильно сделал, что сбежал с завода. Вместе веселее будет.
- Не сбежал я, - объяснил Звонарев. - Уволили.
- Ну и черт с ним, с этим заводом. Сейчас двинем ко мне, выпьем за
встречу...
Он ввел Звонарева в небольшую, уютную комнатку.
- Будешь жить со мной. Как видишь, во всем еще Ольгин порядок
чувствуется: чистота, опрятность. - И спросил о том, что сейчас больше
всего волновало его: - Как там она, моя половина? Как Славка?
Звонарев рассказал ему все, что знал об Ольге Семеновне.
- Саквояж, говоришь, передали? - переспросил Борейко. - Где же он?
- На вокзале, с вещами оставил, - ответил Звонарев.
- Ну и растяпа ты!
Борейко кликнул денщика и приказал срочно вызвать к нему на квартиру
из команды разведчиков бомбардира Блохина и "вольнопера" Зуева.
Когда Борейко сообщил им о саквояже, Блохин сразу забеспокоился,
помрачнел.
- Эх, как неладно получилось! - вырвалось у него с досадой. - И меня
можете подвести, и сами влипнете.
Он тут же предостерег:
- Ежели жандармы доберутся до этого саквояжа, отрекайтесь от него,
Сергей Владимирович. Мол, знать не знаю, ведать не ведаю. Дескать,
какой-то подлец подкинул.
В это время появился Вася. Военная форма ему шла. Выглядел он
молодцевато и браво.
- Дядя Сережа! - бросился он к Звонареву. - Надолго к нам? Где тетя
Варя? Как Надюшка?
Казалось, потоку его вопросов не будет конца.
- Я служить сюда к вам приехал, - любуясь им, сказал Звонарев и,
достав из кармана письмо, передал Васе: - Это тебе велела отдать тетя
Варя.
Блохин нервно теребил усы. Мысль о саквояже не оставляла его.
- А что, если мы с Васьком сбегаем сейчас на вокзал за вещичками
вашими? - взглянул он на Звонарева. - Объясним, что они срочно
понадобились. Вы нам только бумажку черкните, вроде доверенности, что ли.
- Может быть, как раз тебе и не следовало бы идти туда, - заметил
Борейко.
- Чепуха, - отмахнулся Блохин. - Меня-то тут никто не знает. И потом
я умею зубы заговаривать. Авось и обойдется с саквояжем!
- Ладно, идите! - согласился Борейко.
Пока Блохин и Зуев ходили на станцию, Борейко и Звонарев побывали у
командира бригады полковника Кочаровского. Штаб бригады помещался
неподалеку от квартиры Борейко, в здании женской прогимназии.
Выше среднего роста, широкоплечий, с большой седой головой и резкими
чертами волевого лица, полковник был, по выражению Борейко, "недурственным
командиром". На эфесе его шашки висел Георгиевский темляк за бои в
Маньчжурии. По натуре Кочаровский был резок, даже грубоват, но
прямолинеен, не признавал никаких полумер или неопределенных мнений. За
это его недолюбливало начальство, и он медленно продвигался по службе.
В гвардии служил его сын, отличавшийся необыкновенно высоким ростом:
больше сажени. В этом отношении сам царь считал его "эталоном" гвардейца.
Даже в Преображенском полку редко появлялись солдаты, которые могли бы
потягаться с Кочаровским-сыном в росте. Благодаря сыну при дворе был
известен и отец, но полковник, ненавидевший карьеристов, старался
держаться подальше от высшего света и никак не использовал славу сына.
Полковник любезно принял Сергея Владимировича и прежде всего
справился, кто его направил в бригаду и на какую должность. Ознакомившись
с предписанием начальника Главного артиллерийского управления, гласившим,
что инженер Звонарев откомандировывается с завода в распоряжение командира
первой тяжелой артиллерийской бригады, Кочаровский потребовал аттестаты на
все виды довольствия. У Звонарева был лишь денежный аттестат, так как
никакого другого довольствия он не получал с завода.
Полковник поморщился.
- Право, не знаю, как мне поступить. Воинский начальник должен был
снабдить вас всеми документами. Да и зачисление в часть производится
только высочайшим приказом.
- Сейчас война, господин полковник, - напомнил Борейко. - По-моему,
формальности мирного времени теперь не играют существенной роли. А инженер
Звонарев нужен нам до зарезу. При нашей сложной технике никак не обойтись
без специалиста.
- Что верно, то верно! - согласился Кочаровский. - Переговорю с
местным воинским начальником. Возможно, он выдаст необходимые документы.
Перед тем, как отпустить Звонарева, он неожиданно справился:
- А как ваши политические взгляды, господин прапорщик? Не
принадлежите ли вы к сословию вольнодумцев? А то сейчас это поветрие очень
распространенно. - И, не дожидаясь ответа, строго заметил: - Должен
предупредить, что я в своей бригаде держу людей только преданных престолу
и отечеству. Да-с! Иных не терплю и не уважаю. Прошу это учесть и
запомнить. А сейчас - имею честь.
Полковник сдержанно пожал руку Звонареву и Борейко, и те, откозыряв,
вышли.
По дороге в свой дивизион они встретили поджидающего их Блохина. По
довольной, улыбающейся физиономии солдата Борейко и Звонарев поняли, что с
саквояжем все благополучно.
Во время обеда Борейко представил офицерам Звонарева, как нового
сослуживца. В столовой офицерского собрания было тесно, шумно. Большинство
офицеров, призванных из запаса, имели самый штатский вид. Кадровые офицеры
выделялись подтянутостью, хорошей выправкой. Они снисходительно
разговаривали с офицерами-запасниками. Звонарев выгодно отличался от
последних, хотя и пробыл в запасе десять лет: сказывалась работа на
военном заводе.
Старший офицер батареи, которой командовал Борейко, поручик Трофимов,
пышноусый щеголеватый блондин, знакомясь с Сергеем Владимировичем, сказал:
- Никогда бы не поверил, что вы из запаса. Сразу чувствуется боевой
офицер-портартурец.
Видимо, Трофимов пользовался авторитетом в офицерской среде. После
этих слов Звонарев ловил на себе удивленные взгляды не только запасников,
но и кадровых офицеров.
Ночью Борейко срочно вызвали в штаб бригады. Вместе с ним поднялся и
Звонарев.
- Что бы это значило? - спросил он, глядя на спешно одевающегося
Борейко. - Полковник, по всей видимости, не тот человек, что любит
по-пустому тревожить людей. Верно, что-то серьезное?
- Вестимо, серьезное - война, братец мой! Выступаем. Что же еще...
Окна прогимназии были освещены, и еще издалека Борейко увидел
собравшихся у входа офицеров. Кочаровский, в походной форме, подтянутый и
строгий, объявил приказ о выступлении в поход.
- С утра начнем грузиться в эшелоны. Прошу подготовить все к пяти
часам.
На вопрос, куда направляют бригаду, полковник ответил:
- Это строго секретно, и даже я ничего не знаю. Куда прикажут, туда и
поедем.
11
После объявления войны Германией началась общая мобилизация огромной
страны. Сразу сказалась техническая отсталось царской империи. Пропускная
способность железных дорог была недостаточна для перевозки армии к
западным границам государства. А потерпевшие в первых же сражениях крупные
поражения французы требовали немедленной помощи - вторжения в Восточную
Пруссию для отвлечения части немецкой армии с запада на восток.
В стране шла уборка обильного урожая, поэтому отрывать крестьян от
полевых работ было особенно трудно.
Криками горя и отчаяния, горькими бабьими слезами по уходящему
кормильцу откликнулась многомиллионная нищая крестьянская масса на указ об
общей мобилизации. В городах, прежде всего по фабрикам и заводам,
прокатились волнения. Призывные пункты, вокзалы и железнодорожные станции,
поезда - все было набито угрюмыми, озлобленными людьми, оторванными от
своих жен и детей и брошенными навстречу лихой судьбе. Не хватало
обмундирования, оружия, не были еще готовы санитарные и тыловые части, а
уже был отдан приказ русским войскам перейти границу Восточной Пруссии.
Русский мужик должен был и на этот раз по воле царя-батюшки, самодержца
всея Руси, спасать союзников ценой своей крови и жизни.
Батарея Борейко, погрузившись в эшелон, медленно продвигалась к линии
фронта. Ни просьбы, ни крики и ругань не действовали на ошалевших от
бессменной работы и бессонницы комендантов станций. Долгими часами
простаивала батарея на небольших полустанках.
Борейко со Звонаревым требовали срочной отправки эшелона, угрожая
телеграммой в Ставку верховного главнокомандующего. Но это мало пугало
