Улан сменил лейб-гвардии Атаманский полк. Огромный казак поднял на
руки больного цесаревича и вынес его вперед, на край валика. Наследник
замахал рукой своему подшефному полку, казаки дружно отвечали на его
приветствия.
Зной усиливался, пыль плотным серым облаком затягивала поле. Было
трудно дышать. Бесконечный марш войск, грохот оркестра и тысячеголосые
крики солдат уже изрядно утомили разомлевшую от жары публику. Пуанкаре то
и дело смахивал платком пот с лица, а царь уныло улыбался и устало
поглядывал по сторонам.
Когда, замыкая парадное шествие, продефилировал наконец гвардейский
жандармский эскадрон, все облегченно вздохнули. Царское семейство не
успело еще разместиться в автомобилях, а публика уже потекла к вокзалу.
Поле опустело. Издалека доносились солдатские песни. Звонарев
задумчиво смотрел на медленно оседавшую пыль.
- Я вижу, Сергей Владимирович, на вас нашло минорное настроение, -
заметил с улыбкой Тихменев. - Поторопитесь, иначе не попадем в вагоны.
- Да, пожалуй, - рассеянно отозвался Звонарев и, окинув поле
прощальным взглядом, вздохнул: - Как все же нынче душно и пыльно, просто
нечем дышать.
Тихменев искоса, с хитринкой взглянул на него:
- Как прикажете вас понимать - в прямом или переносном смысле?
- В прямом, конечно, - так же с улыбкой ответил Звонарев. - Хотя
"Заря с церемонией" и сегодняшний парад - это тоже пыль, которую пускает
наш самодержец в глаза не только французам, но и нам. Так сказать,
демонстрация военной мощи, парад, оркестры, блеск... А в Питере черт знает
что творится. Забастовки, баррикады...
- И охранка, - не без ехидства заметил Тихменев.
7
Варя ощутила на себе омерзительное дыхание уголовного мира с первых
же минут пребывания в тюрьме. Проститутки, воровки, бандитки. Падшие
существа, сохранившие человеческий облик, с черствыми, закаменелыми душами
полуживотных. Насмешливо, полупрезрительно они поглядывали на чистенькую,
хорошо одетую "барыньку", которая вдруг угодила к ним в камеру, чем-то
похожую на матросский кубрик пиратской каравеллы. Двухэтажные нары,
зловоние, дух давно не мытых, грязных тел, махорки, сивухи.
Поняв, куда она попала, Варя тут же заявила решительный протест
надзирателю с требованием перевести ее в другую камеру, но тюремщик под
одобрительное улюлюканье обитательниц камеры заявил издевательски:
- Ишь чего захотела, принцесса! Может, тебе еще прислугу приставить и
пуховики расстелить? Хорошо будет и здесь. Тут такие мамзели, что враз
тебя в божеский вид приведут.
Варя долго стояла у двери, не решаясь подойти к нарам. Кто-то
хихикнул:
- Подумаешь, святую из себя корчит.
Сверху, с нар, донеслось:
- Эта, видать, не нашего пошибу... Барская.
И снова смешок:
- Укокошила какого-нибудь пьяненького офицера и обчистила.
Варя молчала. К ней подошла полная арестантка, растрепанная, с
обрюзгшим лицом и слезящимися от трахомы глазами.
- Вот что я скажу тебе, красавица, - проговорила она гундосо, обдав
лицо Вари тошнотворным запахом гнилого рта. - Скидывай-ка свою кохту и
юбку. Пондравились они мне. Взамен получишь мои. - Она тряхнула подолом
лоснившегося от жира и грязи черного рваного платья. - И давай
пошевеливайся. А ежели не скинешь, прирежу. Я такая! Кого хошь тут спроси.
Мясистая грубая рука с длинными почерневшими ногтями потянулась к
Варе.
- Прочь! - Варя отшвырнула руку. - Не притрагивайтесь ко мне!
С нар сползали нечесанные испитые фурии. Они медленно приближались к
Варе, окружая ее полукольцом, зло посмеиваясь, с холодными жесткими
глазами.
- И чего ты, Тузиха, церемонишься? - прохрипела долговязая седая
женщина, почесывая грудь. - Дай ей по рылу, чтоб не брыкалась.
Тузиха двинулась на Варю.
- Ну, будешь скидывать по-хорошему?
- Не буду! - твердо ответила Варя.
- Бей ее! - выкрикнул кто-то.
- Бей! - взвилось визгливо.
Тузиха взмахнула огромным кулачищем. Варя отпрянула к двери, и в тот
же момент Тузиха пошатнулась, плюхнулась задом на пол. Молодая сильная
женщина так неожиданно дернула ее за волосы, что она не устояла на ногах и
упала.
- Ах ты, стерва! Супротив меня, значит?! - взревела Тузиха и,
поднявшись, хотела было наброситься на непрошенную защитницу "новенькой".
Молодая женщина с силой оттолкнула ее от себя.
- Не дюже расходись. Не таких ведьм видела.
Только теперь Варя узнала в молодой арестантке Маню Завидову, ту
самую, которую едва не убили ожесточившиеся бабы на Выборгской стороне.
Глянув презрительно на растерявшуюся Тузиху, Маня подошла к
Звонаревой.
- Здравствуйте, Варвара Васильевна, - промолвила она тихо. - Вот уж
не думала, не гадала увидеть вас тут. - И улыбнулась горько: - Мне-то что!
Я привычная... не впервой здесь. А вот вы-то как попали сюда, в вертеп?
Варя уклонилась от прямого ответа:
- Пришли жандармы... забрали.
Маня обернулась к толпившимся за ее спиной женщинам:
- Слышали? Жандармы ее забрали... за политику.
Женщины притихли.
- Я ее знаю - докторша она, рабочих людей на Выборгской стороне
лечила, без денег, - продолжала Завидова. - Не чета нам, поняли? - И,
помолчав, предупредила строго: - Ежели кто хоть пальцем посмеет тронуть -
глаза выцарапаю.
Тем временем пришла в себя Тузиха. Боясь потерять свой авторитет в
камере и видя, с каким вниманием узницы слушают Завидову, она решила
действовать с прежней наглостью.
- Заткнись, Манька! - крикнула она взбешенно. - Не капай нам на
мозги. И запомни: ежели твоя доктурша не подчинится мне, в параше удушим и
тебя и ее!
- Плевать я на тебя хотела, - бесстрашно бросила Завидова.
- Это на меня-то плюешь?! - прохрипела Тузиха и вдруг завопила: - Бей
ее, лахудру!
Женщины не двинулись с места.
- Бей сама, коли невтерпеж, - сказал кто-то ядовито-насмешливо.
Тузиха рванулась вперед, но тут же замерла на месте. В руке Завидовой
сверкнула финка.
- Еще шаг, и я распотрошу тебя, - решительно проговорила Маня.
Воинственный пыл Тузихи сразу остыл. Оглашая камеру похабной
площадной бранью, она так и не отважилась приблизиться к Варе.
- Что, нарвалась? - посмеивались над ней женщины.
- Не я буду, коли не прикончу их обеих, - не унималась Тузиха, но
чувствовалось, что никого не пугали ее угрозы.
Симпатии арестанток были на стороне Завидовой, и в этом заключалось
самое страшное для Тузихи: авторитет уходил от нее.
Узницы разлшлись по своим местам. Постепенно угомонилась и Тузиха,
хотя в глазах ее все еще горело затаенное, но бессильное бешенство.
- Пойдемте, Варвара Васильевна!
Завидова взяла Варю под руку и повела в угол камеры, где на нижних
рядах находилось ее место.
- Вот здесь, рядышком и устраивайтесь, - сказала она и кивнула в
сторону Тузихи: - А на эту дуру плюньте. Я не таких обламывала.
В углу, рядом с окном, было сравнительно чисто. По соседству с
Завидовой размещались две молодые девушки. Они потеснились, уступая место
Варе. Маня дала ей свою подушку, одна из девушек предложила матрац.
- А вы как же без матраца? - спросила Варя, тронутая такой заботой.
- Берите, берите, - настоятельно проговорила девушка. - У меня их
два... одним обойдусь. Может, брезгуете, но на досках жестко вам будет.
Варя поблагодарила ее и устроилась на узком, набитом соломой матраце.
И час, и другой пролежала она, предаваясь невеселым думам. Перед
глазами стояли дети, муж... Она понимала, как им будет тяжело, тоскливо
без нее. Но все же ей тяжелее. Они дома, вместе, на свободе. А она в этой
страшной камере...
Варя обвела взглядом спавших женщин. Вряд ли у кого из них была
семья. Вряд ли кто сокрушался там, на свободе, об их участи. Так,
бесследно, они уйдут из жизни, отверженные и загубленные жертвы нужды.
Варя чувствовала, что большинство из них смотрит на нее, как на человека
из чужого и враждебного им мира. Злость и зависть пререполняли их, оттого
что она не такая, как они, что у нее есть семья, что она опрятно одета и
попала сюда не за убийство, не за воровство, не за проституцию. Сегодня
они еще мирятся с ее присутствием, а завтра злость и зависть, возможно,
заставят их наброситься на нее и разорвать. Так собаки частенько разрывают
пришлую собачонку с чужого двора. И Варе захотелось избавиться от их
общества. Пусть одиночество, пусть узкий каменный мешок, но только быть
подальше от этих изорудованных жизнью и потому злых и завистливых существ.
- Чую, тяжело вам, Варвара Васильевна, - сказала сочувственно
Завидова, видя, как Варя лежит, уставившись раскрытыми глазами в потолок.
- Вы бы заснули. Сон, он помогает забыться, думы мучительные отгоняет. Я
завсегда, как невыносимо горько на душе становится, стараюсь спать. Иной
раз хочется заснуть так, чтобы никогда не просыпаться. Надоело жить, и
свобода не мила. На что мне солнце, небо синее на что, когда холодно на
сердце и радости никакой?
Варя обернулась к ней, встретилась взглядом с ее печальными серыми
глазами.
- Нельзя так, Маня! Ты молода, тебе еще жить и жить!
Завидова грустно усмехнулась.
- Зачем она мне, такая жизнь? Ну, выйду отсюда, а дальше что? Опять
по рукам пойду. Вот нынче связалась с одним. В любви мне клялся. А сам
ворюга, каких мало. Обокрал где-то квартиру, принес мне нарядов разных и
говорит: "Вот тебе, милашка моя ненаглядная, подарки. За любовь и за ласки
твои!" В ту же ночь полиция ко мне нагрянула, обыск сделала, ну и угодила
я за "подарки" возлюбленного сюда как воровка. А вы говорите - жить! Для
чего? Чтобы такой, как Тузиха, стать?
- А это страшилище боится тебя, - заметила Варя.
- Кабы не финка, то не боялась бы, - ответила Маня. - Через ту финку
все меня тут остерегаются. Благо, что сам начальник тюрьмы снабдил меня
ею.
- Неужели сам начальник? - не поверила Варя.
- Сам, - подтвердила Маня. - Ублажаю я его по ночам, приглянулась
ему. Вот он и дал мне финку. Доноси не доноси, никто ее не отберет у меня.
Боюсь только, ночью кто выкрадет, да меня и пырнет той финкой под сердце.
И такое бывает. А покуда она при мне - никого не боюсь, и вас, Варвара
Васильевна, никому в обиду не дам.
- Спасибо, Маня! - обняла ее Варя.
- Уж какое тут спасибо, - вздохнула Завидова. - В долгу я перед вами,
Варвара Васильевна, за Выборгскую сторону. И от всего сердца совет вам
хочу дать: добивайтесь, чтоб перевели вас отсюда. Покуда я с вами
рядышком, никто не тронет вас, а как уйду на ночь к начальнику, всякое
может с вами статься. Придется финку вам оставлять...
- Не надо, - возразила Варя. - Беды не оберешься с ней.
Под вечер Завидову вызвали к начальнику тюрьмы. Уходя, она сказала во
всеуслышанье:
- Варвару Васильевну не трогать. Кто обидит ее - тому несдобровать.
Памятью матери моей клянусь - кишки обидчице выпущу. - И, взглянув на
Тузиху, добавила: - Особливо тебе, Клавдия, говорю про то. Учти!
Тревожной была та ночь для Вари. Она не могла уснуть, хотя уже не
спала вторую ночь. Тузиха, как полуночница, бродила по камере, что-то
бубнила себе под нос и несколько раз подходила к Варе.
- Все едино задушу, - шипела она. - Не нонче, так завтра.
Варя не отзывалась. Лежала, напрягшись, готовая дать отпор Тузихе и
постоять за себя. Кое-кто пытался уговорить Тузиху, иные бранили ее. Ничто
не действовало. Она продолжала шастать по камере и огрызалась с
ожесточением затравленного зверя.
