отлично, но главное не это, главное - внутренне очень изменился. И глаза
стали другие - умные, размышляющие. Рассуждает трезво, логично, грамотно.
Видно, что многое знает, но все говорит. "Цель в жизни вижу, ради нее и
живу".
У него цель в жизни, а у тебя, Сергея Звонарева, какая цель? Детей
вырастить? Так это цель каждого человека. А что твое сокровенное? Вот и не
знаешь, что сказать. И выходит, что Блохин обогнал тебя в чем-то самом
главном, что есть у человека в жизни".
И хотя это было горько сознавать, Звонарев не ушел от искреннего
ответа самому себе. И эта прямота усилила радостное настроение Звонарева.
Он видел, что Варины друзья были настоящими людьми. Им можно было верить,
раз они в трудную минуту подали руку помощи, прислали Блохина. "Освободить
из тюрьмы сразу, конечно, трудно, - вспомнил он слова Блохина, - но
поддержать Варвару Васильевну, переслать ей письма, передачи можно и
сейчас". - "Что же, у вас и в тюрьме друзья?" - спросил он Блохина и
услышал в ответ: "У нас везде друзья".
В тревоге и ожиданиях прошло несколько дней. И однажды в конце
рабочего дня, когда Звонарев уже собрался уходить домой, к нему заглянул
Краснушкин и предупредил, что удалось добиться свидания с Варей.
На следующий день в установленный час они переступили порог угрюмой и
неопрятной приемной дома предварительного заключения.
Свидание продолжалось минут десять. Разговаривать пришлось через
проволочную сетку, к которой подвели Варю. Выглядела она больной и
усталой, но в глазах по-прежнему светились огоньки непреклонности и
большой душевной силы.
- Здравствуй, Сережа, - проговорила она приглушенно, с трудом
сдерживая волнение. Улыбнулась, кивнула Краснушкину и снова остановила
взгляд на лице мужа. Тот стоял перед ней бледный, нервно покусывая губы,
чувствуя, как что-то душит горло.
- Как тебе тут, Варенька?
- Не сладко, но терпимо, - ответила Варя.
- Нам очень тяжело без тебя.
Варя спросила о детях. Подбородок ее задрожал. Казалось, она вот-вот
расплачется.
- Все будет хорошо, Варенька, - сказал ободряюще Краснушкин. - О
девочках не беспокойся. Они пока у Кати. Мы ведь знаем, что ты ни в чем не
виновата.
- Будем верить в лучшее, - тихо отозвалась Варя. - Главное, держись
ты, Сережа. А я выдержу все, что бы со мной не случилось.
Сергей Владимирович чувствовал, что Варе хотелось сказать ему многое,
расспросить. Но что скажешь, когда тут же присутствует тюремный
надзиратель? От еды она отказалась. Взяла теплый платок и вязаную
кофточку. Книги не разрешил брать надзиратель.
- Катя передала вам канву для вышивания, иголки и нитки, - сказал
Краснушкин. - Возьмите. Это занятие поможет скоротать время.
- Никаких иголок! - буркнул надзиратель.
- Позвольте, почему же? - возмутился Краснушкин.
- Нельзя! Ни иголок, ни спиц. Только вязальные крючки.
Краснушкину пришлось согласиться.
Время свидания истекло. Короткое прощание. Варя не проронила ни
слезинки. Ушла. Перед тем как исчезнуть за дверью, обернулась, кивнула:
- Не волнуйся, Сережа, - и повторила слова мужа: - Все будет хорошо!
В проходной их ждал следователь Добужинский.
- Вообще-то ваша супруга держится молодцом, - обратился он к
Звонареву. - Вот только не пойму, почему она просит перевести ее в
одиночку.
- Я очень просил бы вас, господин Добужинский, удовлетворить желание
моей жены, - сказал Звонарев.
- Попытаюсь, - пообещал следователь.
Разговор зашел об освобождении Вари на поруки под залог. Оказалось,
что залог составит изрядную сумму - тысяч десять - пятнадцать.
- Бог мой! - ошеломленно воскликнул Краснушкин. - Откуда же взять
инженеру такие деньги?
- Есть ростовщики, - намекнул Добужинский.
- Похоже, что охранное отделение имеет с ними определенную связь, -
едко проговорил Краснушкин. - А может быть и не только охранное
отделение...
Добужинский метнул на него вспыхнувший гневом взгляд:
- Ваши намеки по меньшей мере оскорбительны, господин доктор. Размер
залога устанавливаю не я, а прокуратура. В данном случае сумму залога
назначит прокурор окружного суда.
- Вильгельм Федорович фон Валь?
- Он самый, - подтвердил Добужинский. - Поговорите с ним.
- С этим чинушей трудно поладить, - усмехнулся Краснушкин. - Но, как
говорится, попытка не пытка.
Добужинский пригласил всех пройти в свой кабинет, находившийся в
окружном суде. Полутемная комната, выходящая окнами на тюремный двор.
Массивная дверь, каменный, покрытый истертым ковром пол, громоздкая печь в
углу. Толстые стены и обрешеченные прочными железными прутьями окна мало
чем отличали этот "кабинет" от обычной тюремной камеры.
Следователь отправился к фон Валю. Звонарев и Краснушкин остались в
обществе лысого юркого чиновника, усердно хлопотавшего над какими-то
бумагами.
- Та, конечно, думаешь о деньгах! - сказал Краснушкин свояку.
Сергей Владимирович невесело взглянул на него.
- Представь себе, ты угадал.
- Не думай, деньги будут.
- Откуда?
- Кое-что наскребешь сам. Расшевелим тещу. Ну, и на меня можешь
рассчитывать: отдам все свои сбережения.
"Какой же ты изумительный человек!" - подумал Сергей Владимирович о
Краснушкине и молча, благодарно стиснул его руку.
Прошло не меньше получаса, прежде чем вернулся Добужинский. По его
расстроенному виду Звонарев понял, что разговор с прокурором был
неутешителен.
- Заломил двадцать тысяч. Срок выплаты всей суммы недельный.
Формально прокурор прав, такая сумма залога обеспечит явку госпожи
Звонаревой в суд в любое время, - сказал слндователь.
Сергей Владимирович был подавлен.
- У меня нет возможности внести столько денег сразу.
- В таком случае ваша супруга останется в тюрьме, - равнодушно
заметил следователь.
- Это мы еще посмотрим! - горячо воскликнул Краснушкин.
* * *
"Несчастье, - говорит русская пословица, - не приходит в одиночку.
Одна беда идет, за собой другую ведет". Так случилось и со Звонаревым.
Утром, зайдя к Краснушкиным проведать детей, он узнал, что Иван Павлович
срочно был вызван в Закатальский полк, к месту своей новой службы. Уезжал
близкий человек, кто был опорой Звонареву все эти тяжелые дни. Вместе с
его отъездом исчезала надежда на скорое освобождение Вари.
- Поехал к Сухомлиновой, - в слезах рассказывала Катя. - О Варе все
хлопочет. Хоть бы о себе похлопотал...
Вечером Краснушкин зашел проститься. В форме полкового врача он
выглядел молодым, подтянутым и, как всегда, неунывающим и бодрым. Сел в
кресло, положив руки на колени, осмотрел, будто прощаясь, квартиру,
знакомые картины. Грустно улыбаясь, заметил, что без хозяйки дом сирота и
что в их не очень-то веселом положении разумнее всего было бы отправить
Катю с детьми к теще на юг.
- Но ведь ты знаешь мою милую половину, - ни в какую! Избалована.
Прожила полжизни в Петербурге. Ни о каком отъезде слышать не хочет. Ну да
поживем - увидим, все образуется.
И уже прощаясь, мягко, с чуть лукавой улыбкой поглядев на Звонарева,
сказал:
- А тебе подарочек от Сухомлиновой, хоть ты и сомневался в ее чарах.
Прав-то оказался я: в нашей просвещенной монархии фаворитки подчас решают
государственные дела.
И Звонарев, не веря своим ушам от счастья, узнал, что прокурор снизил
сумму залога до трех тысяч и что в скором времени Варя будет освобождена.
4
В начале июля 1914 года в Петербург прибыл наконец президент
Французской республики Раймон Пуанкаре. Это был его второй визит в столицу
Российской империи. Два года, отделявшие первый визит от второго, бывший
адвокат вел кипучую деятельность по подготовке войны против Германии,
укреплял франко-русский военный союз, чем и снискал себе мрачное прозвище
"Пуанкаре-война". Он знал, что его воинственный пыл импонировал крупной
буржуазии и клерикалам, и поэтому с особым рвением старался разжечь
мировой пожар. Это усердие помогло ему занять пост премьер-министра, а
затем стать и президентом.
Не удивительно поэтому, что приезд Пуанкаре в Россию совпал с самым
разгаром рабочих волнений в Питере. Добрая половина столичных заводов и
фабрик бастовала, на улицах строились баррикады. Забастовал военный завод,
на котором работал Звонарев.
Утром, прийдя на работу, Звонарев был поражен непривычной картиной.
Обычно в рабочее время заводской двор не отличался многолюдием. Изредка
пройдет мастер в контору или заглянет бригадир, шмыгнет уборщица или
рабочий по своей надобности, и снова пустынно, лишь доносится из рабочих
корпусов лязг, скрежет станков, завывание электромоторов.
А сегодня Звонарев остановился в изумлении. Большой заводской двор
был полон людей. Рабочие стояли группками, сидели, прислонясь к пустым
бочкам или забору, курили, горячо, но не громко разговаривали, спорили.
"Забастовка, - пронеслось в голове Звонарева. - Не ко времени. У нас
срочный заказ".
Увидев инженера, рабочие замодчали, настороженно, недружелюбно
поглядывая на него. "Хоть ты и не вредный человек, - читал Звонарев в этих
взглядах, - не ругатель и мы на тебя не обижаемся, но все-таки ты не наш
брат рабочий, а чужак. И настоящей веры тебе нету".
Заметив знакомого рабочего Фомина, Звонарев остановился и спросил:
- Бастуете, что ли, Фомин?
- Бастуем, господин инженер! Вот дожидаемся генерала. Хотим с ним
потолковать. Да не только мы бастуем. Почитай, половина Питера сегодня
встала.
В это время в проходной раздался звучный, по-хозяйски власный голос
Тихменева. Дверь распахнулась и показалась пятящаяся задом, согбенная в
низком поклоне перед генералом фигура Вьюнова.
Тихменев быстро, не глядя на рабочих, направился к управлению завода.
Заметив стоявшего с рабочими Звонарева, генерал остановился. Инженера
поразило взволнованное лицо генерала, его напряженные глаза.
- Бастовать вздумали, голубчики? - обратился он к стоявшему
неподалеку Фомину. - Не ко времени. Ничего хорошего из этого сейчас не
выйдет. Это вам не девятьсот пятый год.
Фомин вышел вперед и, спокойно остановившись перед генералом, подал
ему сложенную пополам бумагу.
- Наши требования, ваше превосходительство.
Голубые умные глаза Фомина спокойно выдержали сердитый взгляд
Тихменева, который словно говорил: "Ты у меня еще попляшешь! Расправимся с
такими по всей строгости". - "Ты нам не грози, мы не из пугливых, - будто
ответили глаза рабочего, - тебя мы не боимся".
Предложив Звонареву взять бумагу, генерал прошел в управление.
В кабинете, расстегнув ворот кителя, он принялся читать бумагу.
Возмущению его не было границ, когда он бегло ознакомился с требованиями
рабочих.
- Чуют, что в воздухе пахнет войной. Узнали, что приехал Пуанкаре.
Соображают... Обратили внимание, - он взглянул на Звонарева, - какие глаза
у этого рабочего, что говорил со мной? Умница! Спокойный, выдержаный, за
собой чувствует силу.
Тихменев плюхнулся в кресло и еще раз пробежал глазами бумагу.
- Вы подумайте только, что они пишут: увеличение расценок в связи с
новым заказом, выплата по болезни, ликвидация "черных списков", свобода
собраний и сходок, открытие вечерней школы для рабочих... Нет, это уж
слишком.
Второй день Звонарев вместе с Тихменевым вели переговоры с
делегациями рабочих по поводу их требований. Вполне сочувствуя рабочим,
Сергей Владимирович пытался склонить Тихменева на некоторые уступки.
