- Дети! Кто сломал антенну?!! Кто смел сломать антенну?!!
не получив ответа:
- Антенна сломана и лежит на земле. Стеклянная изоляция, конечно,
лопнула. На кой шут учить тогда азбуку Морзе, не понимаю. - Кто ломает
антенны? Какая нечистая сила ломает антенны? Это уж вторая сломанная ан-
тенна.
Грузно сел за деревянный пропаренный стол, уткнул бородку в руку, ус-
лыхал приказ: "локти снять со стола", сдернул локти и ощутил перед собой
большую обычную кружку с горячим чаем; большим куском хлеба тюкнули об
стол. Тогда, словно вспомнив что-то, поднялся, подошел к другому столу:
- Агния Александровна, опять Стремоухов дерзит. Подействуйте хоть вы
на него, бога ради. Сил никаких нет.
Агния Александровна встала, закуталась крепче в потертый платок, выш-
ла наружу. Утро еще не веяло весной, грозилось морозом, метелью. Прошла
в дворницкую, там у стола сидел Стремоухов и писал. Смутился, написанное
спрятал. Спросила грустно:
- Опять у вас, Иван Петрович, нервы шалят?
В ответ - грубо:
- А какого чччорта он лается?
- Это Леонид Матвеич-то лается! Стыдно вам так говорить.
- Конечно, лается. Будто я у него антенну сломал. Стану я антенны ло-
мать, как же. И без того - делов, делов... не оберешься.
- Вы ему должны простить; ведь, издерганный, нервный человек, всем
известно.
- А я не издерганный? А я - не нервный? И потом... да ну его к чччор-
товой матери!
- Если будете ругаться, я уйду.
- Не буду я ругаться.
- Вы - словно ребенок; с вами и нужно поступать, как с ребенком.
Подошла, погладила по голове.
- Ну, Иван Петрович, ну, Ванюша: извинитесь вы перед ним: ну, что вам
стоит?
- Ладно, извинюсь. А жить не буду.
- Куда же... в деревню?
- Хоть в деревню.
- Деревня вам ничего не дает, сами говорили. И потом... С кем вы в
деревне в шахматы будете играть; Леонид Матвеич в деревню ходить не бу-
дет.
- И леший с ними, с шахматами. Все равно: сказал уйду - и уйду.
В минуте напряженного молчания заколебалась-заискрилась-замучи-
тельствовала странная линия; казалось, перешагнешь ее - и нет возврата,
все пойдет по-новому, да так, как не шло никогда в мире: широко - вольно
- просторно, легко задышит грудь... Но -
- Что ж? Вольному воля, Иван Петрович.
- Вольному воля, Агния Алексанна.
Вышла, постояла на крылечке дворницкой, вдохнула крепкий, с морозом,
ветер, пошла в дом. Чаепитие кончалось:
- Ты приготовил по математике?
- А я историю не сделала.
- Передай кружку.
- Дежурный, чаю.
- Я думаю, все-таки, что царь Борис играл личность в истории...
- Личность в истории... Роль, роль личности в истории... Дурак!
- Сам тетеря.
- Ба-атюшки! А у меня реферат не кончен. Ну вот, пол-странички не до-
писала... И совсем забыла.
- Деж-журный, чаааю!
Подошла, нагнулась к лохматой голове:
- Он извинится, только больше служить не будет, уйдет.
Шкраб вскочил:
- А это еще хуже, - кем его заменить? Лучше пусть не извиняется...
Сорвался с места, хотел бежать в дворницкую, да окликнули с дальнего
стола:
- Леонид Матвеич, пробуйте радио.
Не понял:
- Какой там радио, когда антенна...
- Антенну водрузили, все в порядке.
- А... в изоляция?
- Изоляция цела.
Подошел поближе, не шутят ли; нет, спина у Коли Черного такая надеж-
ная, крепкая; пятнадцать лет парню, а хоть сейчас в солдаты: просмоле-
ная, морская кость, от погибшего на фронте отца-матроса в наследство
досталась. Набил полные щеки хлеба, жует-торопится: боится, до звонка не
поспеет.
- Почему же... так быстро?
- А разве долго нужно? Позвал Сережку, набили поперечину на запасной
шест, я слазил, да и прикрепил. А проволока цела.
А Сережка - напротив, тоже жует словно на перегонки:
- Фик ли копаться... ням-ням-ням... На урок опоздаешь.
Агния Александровна сзади:
- Сережа, сколько раз говорено, чтобы не произносить слова "фик".
- Я и не произношу... ньгам-ньгам-ньгам... я только так сказал...
Но уже с чердака, из слухового окошка, выглянул Шкраб: верно, антенна
высилась на ближайшей сосне, гвоздила хмурое, смутное небо, чуть заметно
покачиваясь от ветра. Бросился в телефонную; как всегда наедине, любовно
погладил самодельный распределитель, надел на ухо подвязанную на веревке
телефонную трубку с ненужной разговорной чашкой и тотчас же в трубке -
запищало, затэнькало, запело:
- Тэээээээ-тэ-тэ-тэ... Пиии-пи-пи... Пи-пи...
Сошел в столовую, там ватажно, с грохотом вставали из-за стола, крик-
нул в гам:
- Дежурные, к радио! Кто дежурный?
- Коля Черный и Мара.
- Коля Черный и Мара, к аппарату.
- Действует, Леонид Матвеич?
- Работает... Молодцы, ребята.
Первый разговор в телефонной.
Комариным писком:
Вагоны-вагоны... погрузили-погрузили... в Петроград... доставлены в
Москву...
Низко, часто, ясно, без хрипа:
Стокгольм-Стокгольм... следите радио... лед начинается у Гохланда...
задание не может быть выполнено... комра-комра-комра...
- Коля, что это за слово: комра?
- Не знаю, Марочка.
- Я не Марочка, а Мара. Сколько раз говорила.
- Мара. Успеваешь записывать?
- Кое-что пропускаю.
...ледоколы могут встретить вас не раньше марта тчк... советую в лед
не входить, а ждать на якоре в безопасном месте прихода ледоколов... со-
ветую слушать - отвечать на вызовы.
- Это пароходы предупреждают.
- А кто предупреждает?
- Не знаю... Должно быть, главнокомандующий. Мара, ты обдумала, что я
тогда говорил?
- Ннну... обдумала.
- И что?
- Так себе, ничего.
- Должна сказать.
- Вот. Помнишь... приставал ко мне с дружбой...
- Ну, помню. Дальше.
- А я еще ответила, что дружба обязательно перейдет в более сильное
чувство, потому что... между мальчиком и девочкой.
- Ну?
- Ну, и рано. Надо школу кончить. Записывай, пропускаешь.
- Вовсе не рано. Очень ты уж... умная.
- А чего ж глупой-то быть? Я, ведь не маленькая.
Неясно, полухрипло:
Рай-рай-рай-рай...
- Мара, ктой-то рай вызывает, боженьку тревожит. Вот ад, так, небось,
никто...
- Не смеши, мешаешь.
Рай-рай... Старайтесь соблюдать осторожность... осторожность... осто-
рожность...
Пролетал над добруджинским пиком циклон - старый седой и лохматый, -
где-то в южных снегах проводивший каникулы, Вила Злочеста - рупором руки
и крикнула что-то циклону. Тот ее подхватил и помчал.
Пролетал над Веной, - стонут предместья голодные Вены; зато с Пратера
сотни рук протянулись с бокалами ввысь, в честь Вилы Злочесты.
Летели над грозным когда-то Берлином, - и Берлин затуманился весь ис-
париной нездоровых, голодных людей; а среди испарины - танцы, цветы и
огни, словно венчик в цветке из тумана (венчики смерти тоже бывают -
кладут их на лбы мертвецам).
Летели в снежном, морозном тумане, - вились, извиваясь, падая в про-
пасть, взлетая в бездонное тусклое небо; снова летели в тесном об'ятии,
снежно прижавшись друг к другу; далеко - внизу - по земле - волочились
лохмы циклона; он встряхивал лохмами - и пушистые листья снега плавно
ложились, ложились на землю; но старый, мудрый и древний старик многое
видел; любил он лишь мимолетных любимых - - -
Бензинным дизелем зазвенел пропеллер встречного аэроплана; срыву ша-
рахнулся в сторону мудрый старик: сидя в каникульных южных тысячелетних
снегах все двенадцать последних веков, не видал он дизелей - в сторону,
в сторону, - врысссь! Вила Злочеста: о-гэй, это люди! - Люди?! Арррр-га,
- и, присев, от земли прянул прямо на аэроплан. Крылья в острых колючках
снега взметнулись, но бодрый упрямый мотор заревел, загудел, приказал, -
приказал! - и пропеллер сквозь длинные белые космы прямо в сердце цикло-
на всверлился. Упрямой бензинной струей. Где твоя мудрость? Врысссь твоя
древность, мудрый старик! - И выстрел с аэроплана, обыкновенный винто-
вочный выстрел, быстро и тускло сверкнув, потонул в нераздельных: вое
циклона и реве мотора...
С визгом взвился в извилины злобного зева, - язвя, извиваясь, старик;
и белую, длинную Вилу, так мимолетно любимую, - взвил, завил, закрутил -
- снежные, жгучие искры посыпались в стороны, вниз - веером, бурей,
метелью -
и с великанской своей высоты швырнул старикашка Вилу на снежный вос-
ток, в равнины, в равнины и вслед ей провыл:
- Смотри, потеряешься там, - дороги назад не найдешшшшь...
Второй разговор в телефонной.
- Агния Алексанна - в будке?
- Здесь. Я дежурная.
- Поговорить бы надо... только с вами...
- Пожалуйста. Виктор, ступайте на урок. Я одна запишу. Садитесь, Иван
Петрович. Только извините, буду слушать. В чем дело?
- Вот что, Агния Алексанна. Идите... за меня замуж.
- Замуж?! За вас?!
- Да что вы... так удивляетесь? Разве... непонятно было?
- Не-ет, понятно. Только... как-то сразу.
- Вот дак сразу! Ну, единым словом: идете или нет?
- Да почему вам пришло в голову?
- Па-нимаю. Я - мужик, рабочий, а вы - барышня, интеллигентка, значит
- не пара. Хорошо-с. Прощайте.
- Да погодите вы, чудак какой. Вы не то... Стойте, погодите, не ухо-
дите, тут телефонят...
Центральная телефонная (басом):
Слушай-те, слушай-те, слушай-те, алло-алло. Религия и радио. Ре-лигия
и радио. В Америке - в одной часовне, - в которой не полагается пастора
- пришли к такому - заключению. В часовне этой около органа - поставили
радио-телефонную установку...
...изголодалась... измучилась за последние годы... он хоть и грубый,
а любящий...
- с громко говорящим - аппаратом и таким образом - прихожане - этой
часовни могут слушать - проповедь пастора - другой церкви - -
...нужно согласиться... нужно-нужно-нужно согласиться.
- известны - случаи - венчания - по радио - при расстоянии - между
женихом и невестой в несколько тысяч - километров - -
...да, расстояние порядочное...
- Дак как же, Агния Алексанна?
- Ну, что же? Я... согласна.
- Значит, так. Ладно. Ну... пока. А в деревне - будете жить?
- Мне все равно.
- Учительницей. Нужно, ведь, и им... культуру.
- Идите... мне нужно остаться одной.
Вечером горбачевская дача погрузилась в темноту: не хватило керосину;
горели коптилки (каганцы) только в телефонной будке, в столовой, да в
одном из классов топилась печка. У печки:
- Ничего ты, Мара, не понимаешь. Что ты со своей литературой сдела-
ешь?.. Только языком трепать.
- А ты с математикой что сделаешь?
- Без математики - ни машин, ни паровозов, ни радио, ни аэропланов, -
ничего не было бы без математики. И дома-то построить нельзя. А с лите-
ратурой что построишь?
- Коля, ты, все-таки... говоришь глупости. Литература развивает чело-
века. Захочется тебе выразить свои чувства, ты и не можешь, а я могу. Я
вышла из дома. Было уже поздно. Луна освещала своим серебристым светом
сад, и ее нежный свет так и переливался на снегу. В воздухе чувствова-
лась нега...
- А вот и могу! А вот и могу! Я вышел из дому в семь с половиной ча-
сов вечера. Луна светила под углом в 45 градусов и освещала квадраты и
кубы усадьбы. В воздухе носились незатухающие колебания...
- Не то это. Не то, не то и не то.
- Нет, то. Если тебе охота размазывать - размазывай, а я не хочу.
- Нет, это не то. - Мара встала во весь рост - высокая, сильная,
стройная; желтый, зловещий свет печки покрыл тенью ее лоб и глаза. - В
замке был веселый бал, музыканты пели... Ветерок в саду качал легкие ка-
чели... Прелесть, правда?
- И это скажу, - с нежным упреком Коля. - В замке был бал, играла му-
зыка, и ветер скоростью в четверть лошадиной силы раскачивал качели, Ма-
ра... Милая Мара... все равно ты меня не переспоришь...
Леонид Матвеич - мимоходом - остановился, усмехнулся, бросил собесед-
никам: - "дурашки, дело во взаимном равновесии", прошел к себе, в одино-
кую темную комнату. Немного погодя, постучался Стремоухов, и, подавая
