- Оставь календарь в покое! Ты разбудишь весь город.
- Хо! Видишь свет в этом окне? И там, повыше! Слышишь, как хлопнула
дверь? Разумеется, Доусон спит! Огни? Это безутешные родственники плачут
над своими покойниками. Нет, нет, никто не собирается в поход.
Когда они сошли с горы и были уже почти в самом городе, огни мелькали
во всех окнах, всюду хлопали двери и раздавался скрип многих мокасин по
утоптанному снегу.
Малыш снова нарушил молчание.
- Черт возьми, сколько тут похорон разом!
На тропинке стоял человек и повторял громким встревоженным голосом:
- Ох, Чарли! Шевелись! Скорее!
- Заметил тюк у него за спиной? Наверное, кладбище не близко, если
факельщикам приходится брать с собой одеяла.
Когда Смок и Малыш вышли на главную улицу города, за ними уже шли
вереницей человек сто, и пока они при обманчивом свете звезд с трудом
разыскивали узенькую тропинку, ведущую к реке, сзади собиралось все больше
и больше народа. Малыш поскользнулся и с высоты тридцати футов скатился в
мягкий снег. Смок покатился туда же и упал на Малыша, который барахтался в
снегу, пытаясь встать на ноги.
- Я нашел первый! - пробурчал Малыш, снимая рукавицы и вытряхивая из
них снег.
Через минуту им пришлось бежать от лавины тел, сыпавшихся на них
сверху. Во время ледостава здесь образовался затор, и нагроможденные друг
на дружку льдины были теперь коварно прикрыты снегом. Смок, уставший
падать и ушибаться, вытащил свечу и зажег ее. Люди, шедшие сзади,
приветствовали неожиданный свет шумными возгласами одобрения. В морозном
безветренном воздухе свеча горела ярко, и Смок пошел быстрее.
- Все они спешат за золотом, - сказал Малыш. - Или, может, это просто
лунатики?
- Во всяком случае, мы во главе процессии! - сказал Смок.
- Неизвестно! Видишь огни? Что же это, по-твоему, светлячки? Погляди.
Уверяю тебя, впереди нас целая вереница таких процессий.
Весь путь по торосам до западного берега Юкона был усеян огоньками, а
позади, на высоком берегу, с которого они только что спустились, огней
было еще больше.
- Нет, Смок, это не поход за золотом, это исход евреев из Египта.
Впереди, должно быть, не меньше тысячи человек и сзади не меньше десяти
тысяч. Слушайся старших, Смок, я пропишу тебе правильное лекарство. Чует
мое сердце - ничего хорошего из этого не выйдет. Идем домой и ляжем!
- Побереги легкие, если не хочешь отстать, - оборвал его Смок.
- Ноги у меня, правда, короткие, но они сгибаются сами собою, и
потому мускулы мои не знают усталости. Бьюсь об заклад, что я перегоню
любого из здешних скороходов...
Смок знал, что Малыш не хвастает. Он давно убедился в том, что его
друг великолепный ходок.
- Я нарочно иду медленно, чтобы ты, бедненький, не отставал от меня,
- поддразнивал Смок.
- Вот потому-то я наступаю тебе на пятки. Если не можешь идти быстрее
- пусти меня вперед.
Смок пошел быстрее и скоро нагнал ближайшую кучку золотоискателей.
- Вперед, вперед, Смок! - торопил Малыш. - Обгони этих непогребенных
покойников. Тут тебе не похороны. Живо! Чтобы в ушах свистело!
В этой группе Смок насчитал восьмерых мужчин и женщин. Вскоре здесь
же, среди торосов, они обогнали и вторую группу - человек двадцать. В
нескольких футах от западного берега тропа сворачивала к югу. Торосы
сменились гладким льдом. Но этот лед был покрыт слоем снега в несколько
футов толщины. Санная колея не шире двух футов узкой лентой извивалась
впереди. Стоило шагнуть в сторону - и провалишься в глубокий снег.
Золотоискатели, которых они обгоняли, неохотно пропускали их вперед, и
Смоку с Малышом часто приходилось сворачивать в сугроб и вязнуть в
глубоком снегу.
Малыш был угрюм и неукротимо зол. Когда люди, которых он толкал,
ругали его, он не оставался у них в долгу.
- Куда ты так торопишься? - сердито спросил один.
- А ты куда? - ответил Малыш. - Вчера с Индейской реки двинулась куча
народу. Все они доберутся до места раньше тебя, и тебе ничего не
останется.
- Если так, тебе тем более незачем торопиться!
- Кому? Мне? Да ведь я не за золотом! Я чиновник. Иду по служебному
делу. Бегу на ручей Индианки, чтобы произвести там перепись.
- Эй ты, малютка! Куда спешишь? - окликнул Малыша другой. - Неужели
ты и вправду надеешься сделать заявку?
- Я? - ответил Малыш. - Да я тот самый и есть, который открыл золотую
жилу на ручье Индианки. Теперь иду приглядеть, чтобы никто из проклятых
чечако не отнял у меня моего участка.
В среднем золотоискатели по ровной дороге проходили три с половиной
мили в час. Смок и Малыш - четыре с половиной. Иногда они делали короткие
перебежки и тогда двигались еще быстрее.
- Я решил оставить тебя без ног, - сказал Смок.
- Ну, это ты врешь! - отозвался Малыш. - Я и без ног могу так
зашагать, что у твоих мокасин через час отлетят подметки. Хотя куда нам
торопиться, право не знаю. Я вот иду и прикидываю в уме. Каждая заявка на
ручье пятьсот футов. Допустим, что на каждую милю будет по десяти заявок.
Впереди шагает не меньше тысячи человек, а весь ручей не длиннее ста миль.
Вот и считай, сколько народа останется с носом. В том числе и мы с тобой.
Прежде чем ответить Малышу, Смок неожиданно пошел быстрее и опередил
своего спутника шагов на десять.
- Если бы ты помалкивал да прибавил бы шагу, мы живо обогнали бы
кое-кого из этой тысячи идущих впереди, - сказал Смок.
- Кто? Я? Пусти меня вперед, я тебе покажу, что значит ходить
по-настоящему.
Смок рассмеялся и снова перегнал Малыша. Теперь эта погоня за золотом
представлялась ему в новом свете. Ему припомнились известные слова одного
безумного философа о переоценке ценностей. И в самом деле: в эту минуту
ему гораздо важнее было перегнать Малыша, чем найти целое состояние. Он
пришел к заключению, что в игре самое важное - игра, а не выигрыш. Все
силы его души, его ума, его мускулов были направлены только на то, чтобы
победить этого человека, который за всю свою жизнь не прочел ни единой
книги и не мог бы отличить визга шарманки от оперной арии.
- Погоди, Малыш, я тебя доконаю. С тех пор как я ступил на берег в
Дайе, каждая клеточка моего тела переродилась. Мясо у меня жилистое, как
клубок струн, и горькое, как яд гремучей змеи. Несколько месяцев назад я
бы многое отдал, чтобы выдумать такую новую фразу, но не мог. А теперь она
пришла сама собой, потому что я ее выстрадал. И когда я ее выстрадал, мне
незачем стало ее писать. Я теперь настоящий мужчина и могу дать хорошую
трепку всякому, кто заденет меня. Так и быть, пропускаю тебя вперед на
полчаса. Сделай, что можешь. А потом вперед пойду я и покажу тебе, как
надо ходить.
- Ну, теперь держись, - добродушно посмеивался Малыш. - Прочь с
дороги ты, молокосос, и поучись у старших.
Каждые полчаса они сменяли друг друга, устанавливая по очереди рекорд
быстроты. Разговаривали они мало. Им было тепло, потому что они шли
быстро, но дыхание застывало у них на губах. Они почти беспрерывно терли
рукавицами нос и щеки. Достаточно было не растирать лицо одну минуту, как
щеки и нос начинали неметь, и требовался новый энергичный массаж, чтобы
ощутить обжигающее покалывание вернувшегося кровообращения.
Часто им казалось, что они уже обогнали всех, но впереди неизменно
обнаруживались путники, вышедшие из города раньше. Некоторые пытались не
отставать от Смока и Малыша, но это никому не удавалось, и, милю или две,
обескураженные соперники постепенно терялись во тьме позади.
- Мы всю зиму в дороге, - объяснил Малыш, - а они раскисли, сидя
возле печки, и туда же - хотят состязаться с нами! Другое дело, если бы
они были настоящие старатели. Настоящий старатель умеет ходить.
Смок зажег спичку и посмотрел на часы. Больше он не повторял этого:
мороз с такой злостью накинулся на его пальцы, что прошло полчаса, прежде
чем они собрались.
- Четыре часа, - сказал он, надевая рукавицы. - Мы обогнали уже
триста человек.
- Триста тридцать восемь, - поправил Малыш. - Я считал. Эй вы там,
уступите дорогу! Дайте возможность идти тому, кто умеет ходить.
Это относилось к выбившемуся из сил человеку, который еле плелся
впереди, загораживая дорогу. Этот да еще такой же были единственными
неудачниками, которые попались им на пути, потому что Смок и Малыш
двигались почти впереди всех. Об ужасах этой ночи они узнали только
впоследствии. Обессиленные люди садились в снег, чтобы отдохнуть немного,
и больше уже не вставали. Насмерть замерзли только семеро, но сколько
ампутаций ног, рук, пальцев было произведено в доусонских больницах на
следующий день! Ночь великого похода на ручей Индианки была самая холодная
за всю эту зиму. На рассвете спиртовые термометры Доусона показывали
семьдесят пять градусов ниже нуля. Участники того похода были большей
частью новички и не имели представления о том, что такое мороз.
Через несколько шагов наши путники обогнали еще одного ходока,
выбывшего из строя. Северное сияние, яркое как прожектор, охватило
полнеба, от горизонта до зенита. Он сидел у дороги на глыбе льда.
- Вперед, сестрица! - весело крикнул ему Малыш. - Шевелись, а не то
замерзнешь.
Человек ничего не ответил. Путники остановились, чтобы выяснить,
отчего он молчит.
- Твердый, как кочерга, - объявил Малыш. - Толкни его, и он
переломится пополам.
- Дышит ли он? - Смок снял рукавицу, и сквозь мех и фуфайку попытался
нащупать сердце.
Малыш открыл одно ухо и приложил его к обледенелым губам человека.
- Не дышит, - сказал он.
- Сердце не бьется, - сказал Смок.
Смок натянул рукавицу и долго хлопал рука об руку, прежде чем решился
снова снять рукавицу и зажечь спичку. На льдине сидел мертвый старик. При
беглом свете спички они разглядели длинную седую бороду, превратившуюся в
ледяную сосульку, щеки, побелевшие от холода, закрытые глаза, слипшиеся,
опушенные снегом ресницы. Спичка догорела.
- Идем, - сказал Малыш, потирая ухо. - Покойнику ничем не поможешь. А
я отморозил ухо. Теперь слезет кожа, и оно будет ныть целую неделю.
Несколько минут спустя, когда пылающая лента на горизонте неожиданно
брызнувшим светом озарила все небо, они увидели на льду, далеко впереди,
две быстро шагающие фигуры. Кроме них, кругом не было ни одной живой души.
- Те двое - впереди всех, - сказал Малыш, когда снова спустилась
тьма. - Идем скорее, перегоним их.
Но прошло полчаса, а Смок и Малыш все еще не нагнали двоих впереди.
Малыш уже не шел, а бежал.
- Догнать мы их догоним, но перегнать все равно не удастся! -
задыхаясь, проговорил Малыш. - Ну и шагают! Это тебе не чечако! Готов
поклясться, это здешние старожилы.
Они нагнали быстроногих ходоков, когда впереди был Смок. И Смок с
удовольствием пристроился к ним сзади. У него вдруг явилась уверенность,
что та из закутанных фигур, которая ближе к нему, женщина. Откуда взялась
эта уверенность, он не знал. Женщина была вся закутана в меха, и все-таки
что-то знакомое почудилось Смоку. Когда снова вспыхнуло северное сияние,
Смок успел разглядеть маленькие ножки в мокасинах и узнал походку,
которую, раз увидав, невозможно забыть.
- Здорово шагает, - хрипло произнес Малыш. - Пари держу, что она
индианка.
- Здравствуйте, мисс Гастелл! - сказал Смок.
- Здравствуйте! - сказала она, повернув голову и бросив на него
быстрый взгляд. - Темно. Я ничего не вижу. Кто вы?
- Смок.
В морозном воздухе раздался смех, и Смок почувствовал, что ни разу в
жизни не слышал такого очаровательного смеха.
- Ну как? Женились? Воспитываете детей, как тогда обещали? - И,
прежде чем он успел ответить, она продолжала: - Много ли чечако плетутся
за вами?
- Несколько тысяч. Мы перегнали больше трехсот. И они не теряют
времени.
- Старая история! - горько вздохнула девушка. - Пришлые люди занимают
самые богатые русла, а старожилы, которые так мужественно, с такими
страданиями создали эту страну, остаются ни с чем. Ведь они нашли золото
на Индианке и дали знать старожилам Морского Льва. Как об этом пронюхали
