захватили весь денежный запас государственного казначейства, что-то около
миллиона долларов золотом, но все в английской валюте, и погрузили его на
американскую шхуну "Флерт". Они собирались бежать на следующий день. А
капитан американской шхуны увел ее в ту же ночь. Теперь продолжайте вы.
- Это старая история, - подхватил Гриф. - В порту больше не было ни
одного корабля. Федеральные власти не могли бежать. Зная, что отступление
отрезано, они отчаянно защищали город. Рахас Сальсед, шедший из Кито
форсированным маршем, прорвал осаду. Восстание было подавлено, и
единственный старый пароход, составлявший весь эквадорский военный флот,
был послан в погоню за "Флертом". Они настигли шхуну неподалеку от
Ново-Гебридских островов. "Флерт" лежал в дрейфе, а на его мачтах был
поднят сигнал бедствия. Капитан умер накануне - от черной лихорадки.
- А помощник? - с вызовом спросил Пенкберн.
- Помощник был убит за неделю до этого туземцами на одном из островов
Банкса, куда они посылали шлюпку за водой. Не осталось никого, кто мог бы
вести корабль. Матросов подвергли пытке, в нарушение международного права.
Они и рады бы дать показания, но ничего не знали. Они рассказали только о
трех костылях, вбитых в деревья на берегу какого-то острова, но где этот
остров, они не знали. Он был где-то далеко на западе - вот все, что они
могли сказать. Ну, а дальше история имеет два варианта. По одному варианту
матросы все умерли под пыткой. По другому - тех, кто не умер, повесили на
реях. Во всяком случае, эквадорский крейсер вернулся на родину без
сокровищ. А что касается этих трех костылей, то Джони Блэк привез их в
Пеено-Пеенее и оставил в трактире немца Оскара, но как и где он их нашел,
он так и не рассказал.
Пенкберн жадно посмотрел на бутылку виски.
- Налейте хоть на два пальца, - взмолился он.
Гриф подумал и налил ему чуть-чуть. Глаза Пенкберна засверкали, он
снова ожил.
- Вот здесь на сцену появляюсь я и сообщаю вам недостающие
подробности, - сказал он. - Джонни Блэк рассказал все! Рассказал моему
отцу. Он написал ему из Левуки, еще до того, как приехал в Пеено-Пеенее, и
умер. Мой отец однажды в Вальпараисо спас ему жизнь во время пьяной драки
в трактире. Один китаец, скупщик жемчуга с острова Четверга, разыскивавший
новые места для ловли к северу от Новой Гвинеи, выменял эти три костыля у
какого-то негра. Джонни Блэк купил их на вес, как медный лом. Он, так же
как и китаец, понятия не имел об их происхождении. Но на обратном пути он
сделал остановку, чтобы половить морских черепах, у того самого берега,
где, как вы говорите, был убит помощник капитана с "Флерта". Да только он
вовсе не был убит. Туземцы островов Банкса держали его в плену, и он
умирал от некроза челюсти: во время стычки на берегу его ранили стрелой.
Перед смертью он рассказал Джонни Блэку всю историю. Джонни написал из
Левуки моему отцу. Дни его уже тогда были сочтены: рак. Через десять лет
мой отец, плавая капитаном на "Перри", забрал эти костыли у немца Оскара.
А по завещанию отца - это была его последняя воля - я получил костыли и
все сведения. Я знаю, где находится остров, знаю широту и долготу того
побережья, где были вбиты в деревья костыли. Костыли сейчас у Лавинии.
Широта и долгота у меня в голове. Ну, что вы мне теперь скажете?
- Сомнительная история, - сказал Гриф. - Почему ваш отец сам не
отправился за этим сокровищем?
- В этом не было надобности. Скончался его дядя и оставил ему
состояние. Отец вышел в отставку, путался все время в Бостоне с целой
оравой сиделок, и моя мать с ним развелась. Она тоже получила наследство,
дававшее ей тысяч тридцать годового дохода, и переехала в Новую Зеландию.
Я был поделен между ними: жил то в Новой Зеландии, то в Штатах, до смерти
отца. Он умер в прошлом году. Теперь я целиком принадлежу матери. Отец
оставил мне все свои деньги - так, миллиона два, - но мать добилась того,
что надо мной учредили опеку - из-за пьянства. У меня уйма денег, а я не
могу тронуть ни цента, кроме того, что мне выдается. Зато папаша, которому
все это было известно, оставил мне три костыля и все относящиеся к ним
сведения. Он сделал это через своего поверенного, и мать ничего не знает.
Он говорил, что это обеспечит меня на всю жизнь, и если у меня хватит
мужества отправиться за этим сокровищем и добыть его, я буду иметь
возможность пить, сколько влезет, до самой смерти. У меня миллионы - в
руках опекунов, кучу денег я получу от матери, если она раньше меня угодит
в крематорий, еще миллион ожидает, чтобы я его выкопал, а тем временем я
должен клянчить у Лавинии две рюмки в день. Это черт знает что! Особенно,
если учесть мою жажду...
- Где находится остров?
- Далеко отсюда.
- Назовите его.
Ни за что на свете, капитан Гриф! Вы на этом деле легко заработаете
полмиллиона. Вы поведете шхуну по моим указаниям, а когда мы будем далеко
в море, на пути к острову, я вам его назову. Не раньше!
Гриф пожал плечами и прервал разговор.
- Я дам вам еще рюмку и отправлю на лодке на берег, - сказал он.
Пенкберн опешил. Минут пять, по крайней мере он не знал, на что
решиться, затем облизал губы и сдался.
- Если вы даете слово, что поедете, я вам скажу все сейчас.
- Конечно, поеду. Потому-то я вас и спрашиваю. Назовите остров.
Пенкберн посмотрел на бутылку.
- Я сейчас выпью эту последнюю рюмку, капитан.
- Нет, не выйдет. Эта рюмка предназначалась вам, если бы вы
отправились на берег. А раз вы намерены назвать мне остров, вы должны
сделать это в трезвом состоянии.
- Ну, ладно: это остров Фрэнсиса. Бугенвиль назвал его остров
Барбура.
- Знаю. Уединенный остров в Малом Коралловом море, - сказал Гриф. -
Он находится между Новой Ирландией и Новой Гвинеей. Сейчас это
отвратительная дыра, но это было недурное местечко в те времена, когда
капитан "Флерта" вбивал костыли, да и тогда еще, когда их выменял китаец,
скупщик жемчуга. Два года назад там был уничтожен со своей командой
пароход "Кастор", вербовавший рабочих для плантаций на Уполу. Я хорошо
знал его капитана. Немцы послали крейсер, обстреляли из орудий заросли,
сожгли полдюжины деревень, убили несколько негров и множество свиней - и
все. Тамошние негры всегда были опасны, а особенно опасны они стали сорок
лет назад, когда перерезали команду китобойного судна. Как, бишь, оно
называлось? Постойте, сейчас узнаем.
Он подошел к книжной полке, снял толстый "Южно-Тихоокеанский
справочник" и перелистал страницы.
- Ага, вот он, "Френсис, или Барбур", - прочел он скороговоркой. -
Туземцы воинственны и вероломны... Меланезийцы, каннибалы. Захватили и
уничтожили китобойное судно "Уэстерн"... Вот как оно называлось! "Мели...
мысы... якорные стоянки... ага, Красный утес, бухта Оуэна, бухта
Ликикили..." Вот это вернее! "Далеко вдается в берег. Болота с мангровыми
зарослями. На глубине девяти саженей грунт хорошо держит якорь в том
месте, от которого на вест-зюйд-вест находится отвесная белая скала". -
Гриф поднял глаза. - Голову даю на отсечение, что это и есть ваш берег,
Пенкберн!
- Вы едете? - с живостью спросил тот.
Гриф кивнул.
- Теперь мне эта история кажется правдоподобной. Вот если бы речь шла
о ста миллионах или другой столь же невероятной сумме, я ни на минуту бы
этим не заинтересовался. Завтра мы отплывем, но при одном условии: если вы
обещаете беспрекословно мне повиноваться.
Его гость радостно и выразительно закивал головой.
- А это значит, что не будете пить.
- Это жестокое требование, - жалобно сказал Пенкберн.
- Таковы мои условия. Я достаточно разбираюсь в медицине, и под моим
надзором с вами ничего дурного не случится. Вы будете работать - делать
тяжелую работу матроса. Вы будете нести вахту наравне с матросами и делать
все, что им положено, но есть и спать вместе с нами на корме.
- Идет! - Пенкберн в знак согласия протянул руку Грифу. - Если только
это меня не убьет, - добавил он.
Дэвид Гриф великодушно налил в стакан виски на три пальца и протянул
стакан Пенкберну.
- Это ваша последняя порция. Пейте.
Пенкберн протянул уже было руку. Но вдруг с судорожной решимостью
отдернул ее, расправил плечи и поднял голову.
- Я, пожалуй, не стану, - начал он, затем, малодушно поддавшись
мучившему его желанию, поспешно схватил стакан, словно боясь, что его
отнимут.
4
От Папеэте на островах Товарищества до Малого Кораллового моря путь
неблизкий: идти приходится от 150° западной долготы до 150° восточной
долготы. Если плыть по прямой, то это все равно, что пересечь
Атлантический океан. А "Морская Чайка" к тому же шла не по прямой. Из-за
многочисленных дел Дэвида Грифа она не раз отклонялась от курса. Гриф
сделал остановку, чтобы заглянуть на необитаемый остров Роз и узнать,
нельзя ли его заселить и устроить там кокосовые плантации. Затем он
вздумал засвидетельствовать свое почтение Туи-Мануа, королю Восточного
Самоа, и тайными происками добивался там доли в монопольной торговле на
трех островах этого умирающего монарха. В Апии он принял на борт для
доставки на острова Гилберта нескольких новых агентов, ехавших на смену
старым, и партию товаров для меновой торговли. Потом он зашел на атолл
Онтонг-Ява, осмотрел свои плантации на острове Изабель и купил землю у
вождей приморских племен северо-западной Малаиты. И на всем протяжении
этого извилистого пути Дэвид Гриф старался сделать из Алоизия Пенкберна
настоящего человека.
Этот вечно жаждущий мученик, хотя и жил на юте, принужден был
выполнять обязанности простого матроса. Он не только стоял вахту на руле,
крепил паруса и снасти; ему поручалась самая грязная и тяжелая работа. Его
поднимали в "беседке" высоко вверх, и он скоблил мачты и промазывал их до
самого низа. Он драил песчаником палубу и мыл ее негашеной известью. От
этого у него болела спина, но зато развивались и крепли его дряблые
мускулы. Когда "Морская Чайка" стояла на якоре и матросы-туземцы скоблили
кокосовой скорлупой медную обшивку ее днища, ныряя для этого под воду,
Пенкберна тоже посылали на эту работу наравне со всеми.
- Посмотрите на себя, - сказал ему однажды Гриф. - Вы вдвое сильнее,
чем были. Вы все это время капли в рот не брали и вот не умерли же, и
организм ваш почти избавился от отравы. Вот что значит труд. Он оказался
для вас куда полезнее, чем надзор сиделок и управляющих. Если хотите пить
- вот, пожалуйста! Нужно только поднести ко рту.
Он вынул из ножен свой тяжелый нож и несколькими ловкими ударами
вырезал треугольный кусок в скорлупе кокосового ореха, уже очищенного от
верхней волокнистой оболочки. Жидкий, прохладный сок, похожий на молоко,
шипя запенился через край. Пенкберн с поклоном принял эту изготовленную
природой чашу, запрокинул голову и выпил все до дна. Каждый день он
выпивал сок множества орехов. Чернокожий буфетчик, шестидесятилетний
туземец с Новых Гебридов, и его помощник, одиннадцатилетний мальчик с
острова Ларк, аккуратно снабжали его ими.
Пенкберн не протестовал против тяжелой работы. Он не только никогда
не увиливал от нее, но хватался за все с какой-то жадностью и мигом
исполнял приказание, всегда опережая матросов-туземцев. И все то время,
пока Гриф отучал его от спиртного, он переносил эти муки с истинным
героизмом. Даже, когда организм его отвык от отравы, Пенкберн все еще был
одержим постоянным маниакальным желанием выпить. Однажды, когда он под
