чена, так измучена!
Она уткнулась лицом мне в плечо, рыдания сотрясали ее тело. Она была
как перышко в моих объятиях, такая тоненькая, хрупкая. "Нервы не выдер-
жали, - подумал я. - А что я буду делать без ее помощи?"
Но я успокаивал и ободрял ее, пока она мужественным усилием воли не
взяла себя в руки; крепость ее духа была под стать ее физической вынос-
ливости.
- Как мне только не совестно! - сказала она. И через минуту добавила
с лукавой улыбкой, которую я так обожал: - Но я ведь всего-навсего ма-
лышка!
Услышав это слово, я вздрогнул, как от электрического тока. Ведь это
было то дорогое мне, заветное слово, которым выражал я втайне мою неж-
ность и любовь к ней.
- Почему вы назвали себя так? - взволнованно вырвалось у меня. Она
взглянула на меня с удивлением.
- Как "так"? - спросила она.
- "Малышка".
- А вы не называли меня так?
- Да, - ответил я. - Называл про себя. Это мое собственное словечко.
- Значит, вы разговаривали во сне, - улыбнулась она.
И снова я уловил в ее глазах этот теплый, трепетный огонек. О, знаю,
что мои глаза говорили в эту минуту красноречивее всяких слов. Меня неу-
держимо влекло к ней. Помимо воли я склонился к ней, как дерево под вет-
ром. Как близки были мы в эту минуту! Но она тряхнула головой, словно
отгоняя какую-то мысль или грезу, и сказала:
- Я помню это слово с тех пор, как помню себя. Так мой отец называл
мою маму.
- Все равно оно мое, - упрямо повторил я.
- Вы, может быть, тоже называли так свою маму?
- Нет, - сказал я; и больше она не задавала вопросов, но я готов был
поклясться, что в ее глазах, когда она смотрела на меня, вспыхивали нас-
мешливые и задорные искорки.
После того как фок-мачта стала на свое место, работа наша быстро пош-
ла на лад. Я сам удивился тому, как легко и просто удалось нам устано-
вить грот-мачту в степс. Мы сделали это при помощи подъемной стрелы, ук-
репленной на фок-мачте. Еще через несколько дней все штаги и ванты были
на месте и обтянуты. Для команды из двух человек топселя представляют
только лишнюю обузу и даже опасность, и поэтому я уложил стеньги на па-
лубу и крепко принайтовил их.
Еще два дня провозились мы с парусами. Их было всего три: кливер, фок
и грот. Залатанные, укороченные, неправильной формы, они казались урод-
ливым убранством на такой стройной шхуне, как "Призрак".
- Но они будут служить! - радостно воскликнула Мод.
- Мы заставим их служить нам и доверим им свою жизнь!
Прямо скажу: из всех новых профессий, которыми я понемногу овладевал,
меньше всего удалось мне блеснуть в роли парусника. Управлять парусами,
казалось, было мне куда легче, нежели сшивать их, - во всяком случае, я
не сомневался, что сумею привести шхуну в какой-нибудь из северных пор-
тов Японии. Я уже давно начал изучать кораблевождение с помощью учебни-
ков, которые отыскались на шхуне, а кроме того, в моем распоряжении был
звездный планшет Волка Ларсена, - а ведь, по его словам, им мог пользо-
ваться даже ребенок.
Что касается самого изобретателя планшета, то состояние его всю эту
неделю оставалось почти без перемен, только глухота усилилась да еще
слабее стали движения губ. Но в тот день, когда мачты "Призрака" оделись
в паруса, Ларсен последний раз уловил какой-то звук извне и в последний
раз пошевелил губами. Я спросил его: "Вы еще здесь?" - и губы его отве-
тили: "Да".
Порвалась последняя нить. Его плоть стала для него могилой, ибо в
этом полумертвом теле все еще обитала душа. Да, этот свирепый дух, кото-
рый мы успели так хорошо узнать, продолжал гореть среди окружающего его
безмолвия и мрака. Его плоть уже не принадлежала ему - он не мог ее ощу-
щать. Его телесная оболочка уже не существовала для него, как не сущест-
вовал для него и внешний мир. Он сознавал теперь лишь себя и бездонную
глубину покоя и мрака.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ
Настал день отплытия. Больше ничто не задерживало нас на Острове Уси-
лий. Куцые мачты "Призрака" стояли на местах, неся на себе уродливые па-
руса. Все, что выходило из моих рук, не отличалось красотой, но держа-
лось крепко. Я знал, что эти мачты и паруса еще послужат нам, и погляды-
вал на них с безотчетным сознанием своей силы.
"Я сам сделал это! Сам! Своими руками!" - хотелось крикнуть мне.
Не раз уже случалось, что Мод высказывала вслух мои мысли или я уга-
дывал, о чем думает она; на этот раз, когда мы готовились поднять грот,
она сказала:
- Подумать только, Хэмфри, что все это сделали вы, своими руками!
- Здесь, мне кажется, потрудилась еще пара рук, - ответил я. - Две
крошечные ручки. Только не говорите, пожалуйста, что это выражение ваше-
го отца!
Она рассмеялась, покачала головой и принялась разглядывать свои руки.
- Мне ни за что не отмыть их теперь, - жалобно проговорила она. - И
кожа так обветрилась и загрубела - уже, должно - быть, навеки.
- В таком случае эта обветренная кожа и въевшаяся во все поры грязь
всегда будут делать вам честь, - сказал я, взяв ее руки в свои. Я, вер-
но, не удержался бы и, несмотря на все мои торжественные решения, расце-
ловал эти дорогие руки, если бы она поспешно не отняла их.
Наши товарищеские отношения теперь все чаще находились под угрозой. Я
долго и успешно смирял свою любовь, но она начинала брать надо мной
верх. Она сломила мою волю и своенравно подчинила себе мои глаза и от-
части мой язык и даже губы, ибо в эту самую минуту мне неудержимо хоте-
лось расцеловать эти маленькие ручки, которые трудились вместе со мной
так преданно и упорно. Я терял голову. Все мое существо рвалось к Мод, и
все во мне громко кричало о моей любви. Любовь налетела, подобно урага-
ну, и я уже не в силах был ей противиться. И Мод видела это. Она не мог-
ла не видеть этого, потому так поспешно и выдернула она свои руки из мо-
их. И все же что-то заставило ее - прежде чем она отвела глаза - бросить
на меня быстрый, пытливый взгляд...
При помощи хват-талей я взял гардель и дирик-фал на брашпиль и теперь
мог одновременно поднять передний и задний углы грота. Парус полз вверх
довольно неуклюже, но быстро, а вскоре и фок расправился и затрепетал на
ветру.
- В такой маленькой бухточке мы ни за что не успеем поднять якорь, -
сказал я. - Прежде чем нам это удастся, шхуну разобьет о скалы.
- Что же делать? - спросила Мод.
- Вытравить цепь совсем, - отвечал я. - Пока я буду травить, вам при-
дется стать к брашпилю. А как только я покончу с якорем, так побегу к
штурвалу, а вы поднимете кливер.
Десятки раз я изучал и подробно разрабатывал этот маневр снятия с
якоря. Я знал, что при помощи брашпиля Мод сумеет поднять кливер - самый
необходимый сейчас парус. Свежий ветер задувал в бухту, и, хотя волнение
еще не поднялось, нужно было действовать быстро, чтобы благополучно вы-
вести шхуну в море.
Я выбил болт из скобы, и якорная цепь загрохотала в клюзе, падая в
воду. Я бросился на ют и положил руль под ветер. Паруса затрепетали, на-
полнились ветром, шхуна накренилась и ожила. Кливер пополз вверх. Когда
и он забрал ветер, нос "Призрака" стало сносить, и мне пришлось еще по-
ложить руля, чтобы удержаться на курсе.
Я придумал особый автоматический кливер-шкот, который сам переносил
кливер, когда это требовалось, так что Мод не надо было заботиться об
этом. Но я уже положил руль круто на ветер, прежде чем Мод закончила
поднимать кливер. Момент был напряженный: шхуну несло прямо к берегу,
который находился от нас на расстоянии броска камня. Но, сильно накре-
нившись, "Призрак" повернул и послушно привелся к ветру Я услышал столь
приятное для моего слуха громкое хлопанье и трепетанье парусов и
риф-штертов, и шхуна забрала ветер уже на другом галсе.
Мод закончила свое дело и, поднявшись на ют, стала рядом со мной. Ще-
ки ее разрумянились от работы, ветер развевал светло-каштановые волосы,
выбившиеся изпод зюйдвестки, широко раскрытые глаза горели от волнения,
а ноздри вздрагивали, жадно вбирая рвавшийся нам навстречу соленый морс-
кой ветер. Ее карие глаза были как у испуганной лани. Затаив дыхание,
она встревожено и зорко смотрела вперед. Губы ее приоткрылись. "Призрак"
несся прямо на отвесную скалу у выхода из внутренней бухты, но в послед-
нюю минуту привелся к ветру и вышел на безопасное место.
Моя работа старшим помощником во время промыслового плавания пошла
мне впрок. Я благополучно обогнул мыс первой бухты и направил шхуну
вдоль берега второй. Еще один поворот на другой галс, и "Призрак" взял
курс в открытое море. Мощное дыхание океана овеяло шхуну, и она плавно
закачалась на высокой волне. С утра погода была пасмурная и облачная, но
тут солнце проглянуло сквозь тучи, как бы в предзнаменование нашего
счастливого плавания, и осветило изогнутый дугою берег, где мы воевали с
владыками гаремов и били "холостяков". Весь Остров Усилий ярко засиял в
лучах солнца. Даже мрачный югозападный мыс уже не казался таким мрачным;
на влажных от прибоя прибрежных скалах играли солнечные блики.
- Я всегда буду испытывать гордость, вспоминая о нем, - сказал я Мод.
Она откинула назад голову, - что-то царственное было в этом движении.
- Милый, милый Остров Усилий, - сказала она. - Я всегда буду любить
его!
- И я тоже, - быстро проговорил я.
Мы читали в душе друг у друга, как в раскрытой книге. Еще миг - и
взгляды наши должны были встретиться, но, сделав над собой усилие, мы
отвели глаза.
Наступило неловкое молчание; я первым прервал его:
- Поглядите, какие тучи собираются на горизонте с наветренной сторо-
ны. Помните, еще вчера вечером я говорил вам, что барометр падает.
- И солнце скрылось... - сказала она. Глаза ее были устремлены на наш
остров, где мы доказали судьбе, что умеем постоять за себя, и где прек-
раснейшие узы дружбы и товарищества накрепко связали нас друг с другом.
- Ну что ж, потравим шкоты, и курс на Японию! - весело крикнул я. -
Как это: "Попутный ветер, потравленный шкот!.."
Закрепив штурвал, я спрыгнул с юта, дал слабину на фока - и гро-
та-шкоты, выбрал тали гиков и поставил паруса так, чтобы принять добрый
попутный ветер.
Ветер был свежий, даже слишком свежий, но я решил идти под всеми па-
русами, пока это не станет опасно. К сожалению, при попутном ветре
нельзя закрепить штурвал, и поэтому мне предстояла бессменная вахта до
утра. Мод требовала, чтобы я позволил ей сменить меня, но вскоре сама
убедилась, что ей будет не под силу держать курс при такой высокой вол-
не, даже если б она и сумела в столь короткий срок овладеть этой премуд-
ростью. Открытие это чрезвычайно огорчило ее, но вскоре она утешилась,
свертывая в бухты тали, фалы и подбирая концы, валявшиеся на палубе. Да
к тому же ей ведь нужно было еще готовить еду, стелить постели, ухажи-
вать за Волком Ларсеном. Свой трудовой день она закончила генеральной
уборкой кают-компании и кубрика.
Всю ночь я бессменно простоял у штурвала. Ветер понемногу крепчал, и
волнение усиливалось. В пять утра Мод принесла мне горячего кофе и ле-
пешку, которую испекла сама, а в семь часов плотный горячий завтрак при-
дал мне новые силы.
Целый день ветер крепчал и крепчал. Казалось, он был преисполнен уп-
рямой решимости дуть и дуть безостановочно и все сильнее и сильнее.
"Призрак" мчался вперед, пеня волны и глотая мили, и я был уверен, что
теперь мы делаем не меньше одиннадцати узлов. Мне до смерти жаль было
терять такой ход, но к вечеру я изнемог. Хоть я и очень закалился и ок-
реп, но тридцатичасовая вахта за рулем была пределом моей выносливости.
Мод уговаривала меня положить шхуну в дрейф, да я и сам понимал, что,
если ветер и волнение за ночь еще усилятся, мне будет уже не под силу
сделать это. Поэтому, когда на море пали сумерки, я с чувством досады и
