А может быть, все она понимала, но, подвластная моему
замыслу, не пыталась обрести свободу? Я мог бы поискать
эти стихи в Интернете, наверняка они там где-то лежали,
ведь я не собирался, осваивая виртуальное пространство,
позволить ей отстать от меня. Мы начали бы
переписываться, потом договорились бы о встрече. Но я не
торопил события. Мне не хватало каких-то мельчайших
деталей, чтобы сказать: готово, можно начинать. И эти
мелочи не получались наспех. А, значит, время терпело.
А потом пришел этот день, такой же неопределенно-
мутный день недовесны, как был тринадцать лет назад. Я
перечитал все, что теперь знал о ней. То есть, знал я,
конечно, гораздо больше написанного. Знал ее страхи. Ее
маленькие победы. Привычки и вкусы. Любимые цвета и
запахи. Безошибочно мог повторить ее выбор на книжном
развале и в продуктовом супермаркете. Знал, как все
сильнее в последние месяцы становится неодолимый зуд
творчества. Как приходят и уходят образы и сюжеты.
Накапливаются силы. Возможно, когда я приду к ней, она
уже будет во власти этой стихии, и строка за строкой на
экране будут наполняться силой Логоса, когда я наклонюсь
прочитать их.
Я так и не стал потрошить ее жизнь день за днем. Какая
разница, в какой реальности она дожидалась меня. Эта
пустота заполнится. Я узнаю при встрече, кем она работает
и как ее зовут... А сейчас я дописал последний абзац. И
переставил телефон поближе к компьютеру, в ожидании
звонка Орлякова. Он должен попросить меня отвезти что-
то срочное одной его давней знакомой. Если ее не
окажется дома, мне предстоит открыть квартиру запасным
ключом и положить сверток на видное место. Ключ отдать
соседке.
Орляков повторил мой текст без изменений. Логос
набирал силу, ведь каждый новый кусок я отправлял
прямиком в Сеть. Там всегда ждут новых набросков,
возможных начал будущих книг. До прихода Александра я
оделся. Волнение было как легкая прохладная дрожь в
груди, в горле. Эта встреча важнее визитов к издателям и
творческих вечеров с читателями, гораздо больше, чем
свидание с женщиной. Когда я брал сверток, ключ упал у
меня из рук и отлетел глубоко под книжный шкаф.
Орляков сострил что-то про мои дрожащие руки. Но,
встретившись со мной глазами, посерьезнел.
- Если бы я не был с ней знаком уже лет шестнадцать... -
начал он и запнулся. Видимо, ему только что пришла в
голову мысль, что для Логоса это не имеет значения. Я мог
написать ее от рождения до сегодняшнего дня за одну
ночь, и поутру он был бы уверен, что сидел с ней на
соседних горшках в яслях.
- Сергей, ты же не... - он мотнул головой, уже зная
ответ, - Прямо сейчас?
- Да, - ответил я, опуская ключ в карман куртки. -
Иначе она уйдет на работу.
- На работу? - переспросил Орляков, как будто впервые
услышав, что люди ходят на работу.
- Ерунда. - у меня не оставалось сил на этот разговор.
То, что предстоит, важнее. - На работу, в магазин. Я иду.
Не знаю, ждал ли я от Александра какой-нибудь особой
реакции, вопросов или речей. Но он молча спустился со
мною в лифте и так же молча направился в сторону
трамвая.
Я шел к метро, и что-то происходило. Все, что я видел,
на глазах менялось, плыло в невидимом мареве, будто
стоял июльский полдень. Лица, цвета и звуки составляли
огромный медленный калейдоскоп, вращавшийся вокруг
единой неизменной точки - меня. Я не запоминал ничего
специально, но некоторые картинки откладывались: вот
автобус из желтого ЛИАЗа с драным кожаным
"намордником" стал новым зеленым "Икарусом". Вот
исчез черный сугроб из снега пополам с мусором, на сухом
асфальте сидела и умывалась полосатая кошка. Наверное,
та, чей трупик провалялся здесь всю осень, пока не исчез
под снегом. Прервался ритмичный скрежещущий вой из
динамиков на ларьке с кассетами, поплыла смутно
знакомая мелодия, только слова не долетали. Я мог бы их
вспомнить, но не хотел задерживаться. Я шел и в то же
время продолжал писать. Гудели машины и шуршал винт
компьютера, я привычно крутил уставшей кистью правой
руки, я спускался к переходу. Пальто женщины передо
мной поменяло цвет с бурого на светло-брусничный. В
буром обычно ходила вокруг ларьков охотница за
стеклотарой - опухшая баба с пустыми глазами. Я
оглянулся, обгоняя ее. Спокойное лицо, задумчивая
улыбка, мягкий взгляд учительницы рисования... Я мог бы
узнать, как ее зовут - вот так, не останавливаясь, не
открывая рта. Я просто набрал бы это имя и прочел его. Но
я не хотел. И так хорошо.
Не знаю, как вы, а я верю в Бога. Трудно не верить в
самого себя, особенно когда ткань реальности послушно
ложится тебе в ладони. Я приближался к цели, совершенно
не думая, какая это будет станция, какая улица. Дорога
длилась и длилась, метро, автобус - но только потому, что
я наслаждался этим движением. Я тянул удовольствие.
Потом будет работа, много-много работы, а сейчас я мог
не спешить. Ведь если я пожелаю, я смогу войти в любой
дом - и это окажется тот дом, который мне нужен. Но
лучше соблюдать правила игры - так интереснее. Я
вышел из автобуса. Одновременно я сидел за
компьютером, спускался под музыку к переходу возле
своего дома - вслед мне долетело-таки: "...но что они
сделают нам, мы с тобою бессмертны...",** ехал в метро,
ждал автобуса...
Ключ повернулся в замке совершенно бесшумно.
Потому что я знал, что эту дверь нужно немного потянуть
на себя. Компьютер у нее стоял в дальней комнате.
Длинный коридор, запах мыла, молока и мимозы, гудение
кулера, скрип стула. Где я? Кто я? Яркими стеклышками
переворачивались во мне то армейский плац - разве я
служил? - то операционная, свет лампы в глаза, далекий
потолок. Женщина, которую я тяну снизу за вышитый
фартук, улицы странного, но знакомого города, дыхание
близких гор, тугой, забивающий горло воздух, когда
парашют еще не раскрылся, неестественно бледное,
неподвижное личико грудного ребенка, резкие контуры
фотоснимков в красном колыхании проявителя, северное
сияние в полярном небе, полуденное море, теплое и
соленое. Меня растворяло в потоке судеб, ни одну из
которых я уже не мог назвать чужой. Меня несло среди
срезов моих жизней, мягко и властно. Это не важно, пусть
я тоже меняюсь в свершающемся мироздании, я сумею
овладеть этой мощью, я смогу ее направить.
Невольно задержав дыхание, я подошел к ней вплотную,
не различая очертаний фигуры, только два пятна -
футболку и волосы. Я боялся увидеть ее? Легкий запах,
живое дыхание, взмах затекшей правой руки, неровные
щелчки клавиатуры... Сейчас она обернется и мы войдем
друг в друга, как последние детали огромной головоломки.
Невольно бросив взгляд на экран, я прочитал:"... как
последние детали огромной головоломки." И калейдоскоп
реальности взорвался зелеными осколками ее взгляда...
Авторская благодарность обладателям копирайтов:
* (с) Тэлиэль, стихи взяты на HarryFan SF Laboratory:
FIDO 2:463/2.5
** (с) И. Кормильцев
======================================================
Удачи!
Сергей Болгов
Алексей Кравецкий.
Три рассказа
-==Чистая наука==-
Я перепробовал все возможные методы заставить программу работать, но она
с упорством, которого я так и не обнаружил в моих сотрудниках, отказывалась
строить этот чертов график. Я сам лично мог бы построить его на бумажке. И
если бы
не необходимость перестраивать его каждые пятнадцать секунд с новыми
параметрами, я бы не раздумывая нарисовал бы его самостоятельно и оттащил
биохимикам. Черт! Почему же эта падла его не строит?!! Так, эф от икс равно...
Гад!!!
"Неустранимая ошибка"? Падла! Я тебя щас навечно устраню!
Я занес руку над телефоном, но меня опередили.
- Виталий Павлович, - заныл из трубки Торопов, - Виталий Павлович, ну,
получилось у вас?
- Нет, - ответил я, стараясь успокоиться.
- Виталий Павлович, а что же делать? Мы же продолжать не можем. Структура
то... того. А мы не знаем когда. Виталий Па...
- Я вижу только один выход. Записывайте...
- Сейчас, - старательный Торопов зашуршал в трубке.
- Пойти в отдел программной поддержки. Записываете? Найти Ленчика...
Леонида Матвеевича Рясова. Записали? Не забыть с собой ксерокс. У вас
настольный
ксерокс? Отлично! Так вот, захватить с собой ксерокс. И дать ему ксероксом по
морде!
- Виталий Павлович, у нас же работа стоит...
- Я не знаю чего делать, - вдруг я понял, что не выдерживаю - на экране
снова
появилась "неустранимая ошибка", - я убью эту суку! Ленчик, ты - покойник!
Я в бешенстве бросил трубку и сразу же снова ее схватил. Палец не попадал
по
кнопкам, но через десять секунд я услышал наглый голос Рясова:
- Алло.
- Ленчик, где программа?
- Какая программа?
- Биохимики свою клетку оживить не могут. Она дохнет! Нужна программа! Ты
что написал, сволочь?!!
- А что я написал?
- Ты меня спрашиваешь? Я думал, ты - начальник отдела.
- Да, и что?
- Ленчик, мне не до шуток, скажи, пожалуйста, где программа?
- А что, не работает?
- Не то слово... Сука! Опять "неустранимая ошибка"!
- А-а-а. Это так и должно быть.
- Правда? Да что ты говоришь! - я добавил в голос немного слащавой иронии.
- У нас она тоже все время слетала.
- Гений, твою мать! Зачем же ты ее дал биохимикам?
- А мы ее не успевали дописать. Скажи им, пусть Мат-Кад поставят.
- Ленчик, Мат-Кад не строит графики прямо из пробирки!
- Тогда надо ставить плату.
- Сволочь, зачем мы тебя держим?!! Я сам буду ее ставить? Тебе сказали:
нужен график не отходя от кассы. Как ты этого достигнешь не мое дело!
- Мы написали программу, - сказал Ленчик.
- Падла!!! Она же не работает!
- Я что, господь Бог?
- Ленчик, два дня. Либо программа работает, либо сам будешь графики
строить. Раз в пятнадцать секунд!
В трубке раздался отчетливый выстрел и крик подыхающего монстра, я
услышал, как Ленчик, зажимая трубку ладонью, стучит по клавишам, пытаясь на
ощупь найти "паузу".
- Сука! - сказал я и бросил трубку.
Всегда найдется один человек, которому больше всех надо. Его назовут
организатором проекта, или еще каким-нибудь ругательным словом, и заставят
бегать
по этажам, звонить, требовать, просить, писать программы, ходить в
лаборатории, не
спать ночами, считать на бумажке, сидеть часами в библиотеках, в общем пытаться
сделать так, чтобы хоть кто-то хоть что-то сделал. Такой человек знает по
чуть-чуть
из каждой области, в то время как все остальные участники знают чуть-чуть из
своей.
Он не пьет чай и вообще не обедает, так как все сотрудники делают это, когда
хотят,
а он должен договариваться лично с каждым. Он приходит на работу, когда еще
темно, потому что отдельные энтузиасты работают по ночам. Он уходит оттуда
заполночь, ведь сотрудники по сильной необходимости задерживаются. Иногда он
сидит там круглыми сутками, когда эксперименты продолжаются несколько дней. У
него ответственейшая должность, он должен пересказывать слова одних другим. Он
-
мальчик на побегушках, с полномочиями царя при конституционной монархии. Ленчик
может играть в три-д-экшн, Вячеслав может глушить пиво, Козырев может спать
четырнадцать часов в сутки, потому что если программа не будет написана, то
Ленчика все равно оставят, он - первоклассный программист и мой личный друг.
Если
сустав не получится, то Вячеслав сошлется на астрологический прогноз и
перенесет
сроки еще на две недели, и его тоже оставят! И если Козырев не придет, то
добренький начальник лаборатории искусственной клетки, Геннадий Дмитриевич
Торопов проведет эксперимент сам! А у меня нет помощников! Я сам должен все
знать, потому что, стоит координационную деятельность распространить на двоих,
и
никто не будет знать о том, что творится с проектом.
Зато, нашему директору все по-барабану. Иногда его спрашивают о чем-
нибудь, он отвечает. Ведь у него право решающего голоса. Но чтобы сохранить
авторитет, он не вмешивается. Все знают, что он ничего не знает, но молчат,
