что Охо и Дина занялись любовью. Ясно было и то, что коричневый
оттенок - оттенок насилия - принадлежит хозяину дома. Негодовать по
этому поводу было бессмысленно, но Джонатан сделал вывод, что
прибор действует и на расстоянии. А это в свою очередь заставляло
гостя дома быть осторожным вдвойне, чтобы не давать хозяину повода
делать выводы о своих желаниях и мыслях по тем астральным клише,
появление которых тот мог наблюдать в лаборатории.
Между тем, охающие облака, проникли сквозь стену, и исчезли из
лаборатории, потянув за собой аналогичные по цвету и вздохам ленты,
направляясь, очевидно, к своим создателям. Пирс вернулся к
размышлениям:
- Если же я оставлю все как есть, то Охо в конце концов захочет
власти над всей планетой, если и не подальше, а эти жертвы не идут
ни в какое сравнение с теми, что останутся теперь, если я отдам
приказ о самоуничтожении пирамиды. Ну что ж: из двух зол
выбирают меньшее...".
... Лежа в постели, Пирс трясся в нервной лихорадке, пока,
наконец, ему не пришла в голову мысль об отмене своего приказа-
желания, и тогда сразу все прекратилось. Он лежал обессиленный,
в холодном поту, вспоминая события последнего часа.
В первые несколько секунд после приказа вообще ничего не
произошло, и это молчание уже само по себе было жутким. Пирсу
показалось, что он свидетель затишья перед бурей, во время которого в
комнате скопилась психическая сила, сопоставимая по мощи с
ядерным взрывом. Более того, он мог поклясться, что прибор начал
думать, а потом в него, в Пирса полетело все, что только можно себе
вообразить: змеи, кляксы, ленты, пилы, ножи, горшки, облака - все это
было кашей всевозможных цветов и оттенков. Он приказал прибору
уничтожить это месиво, но тот выполнил приказ не полностью:
большая часть астральных клише вливались в Пирса потоком. Он
упал на пол и забился в истерическом припадке, пока силы не
оставили его, измотав нервную систему, и когда через некоторое
время все эти штуковины уже не могли основательно на него влиять -
настолько он отключился от происходящего, тогда вернулось
самосознание: он, абстрагировав свое внимание от земного тела,
усилием воли Высшего "Я" заставил его подняться, как мешок с
костями, и довел до кровати, куда, бросив там в лихорадочном
состоянии.
Уже теперь, отменив приказ, он понял, что Охо застраховался от
подобных вмешательств в свою жизнь и жизнь пирамиды, отдав
приказ об уничтожении всякого, кто посягнет на него лично или на
прибор. Однако, Охо не понял того, что информация подобного рода
является алгоритмической, последовательной, а это уже область
рассудочной, а не астральной деятельности. Поэтому приказ Пирса об
уничтожении заставил "Демиурга-1" думать. Эта способность и вовсе
испугала гостя, ибо неизвестно, как и что мог надумать этот самый
"творец". После этой мысли, получив напоследок потрясшую его
кляксу, сквозь стену проникшую в комнату, гость понял, что уже не
может ни о чем больше думать и впал в тяжелое забытье.
-==ГЛАВА 6.==-
Утром Пирса разбудил ужасный крик Охо. Поскольку гость так и
уснул в спортивном костюме, то мгновенно бросился в лабораторию.
То, что он увидел, заставило его задрожать от ужаса, но, сжавшись в
ожидании полка клякс, он с удивлением понял, что их нет. Тогда он
еще раз оглядел, что предстало перед ним. Всю лабораторию
заполняло жуткое месиво - разноцветное, орущее, пахнущее,
воняющее и постоянно меняющее свою форму.
Прижатый к стене, истерически выкрикивая приказ об
уничтожении этой быстро разрастающейся твари, стоял с
искаженным лицом Охо, но монстр словно и не думал исчезать.
Пирс подошел и выключил прибор. Монстр вздрогнул и стал
распадаться на части, которые вылетели в окно, а небольшая их доля
досталась хозяину и его гостю.
- Что?... Что?... Что ты сделал? - задыхаясь от ярости, кинулся Охо к
Пирсу.
Тот остановил его одним движением руки и холодным взглядом:
- Остынь!
Охо задрожал, потом весь обмяк, и, сев прямо на пол, зарыдал:
- Ты убил меня. Его нельзя было выключать. Там все мои желания
и мечты, вся моя жизнь.
- Успокойся, Охо. Прибор цел, а это чудовище было небезопасно.
- Это ты его сделал! Ты! - Лицо Охо снова исказилось яростью, -
пока тебя не было, все шло как надо.
В лабораторию вошла Дина:
- Дорогой, что случилось?
- Убирайся отсюда! - заорал Охо на жену, - только тебя здесь не
хватало! Подстилка! Дрянь! Шлюха!
- Хорошо, хорошо: я уйду, - женщина вышла.
Пирс, молча наблюдавший эту сцену, не спеша подошел к Охо, и,
взяв его за локоть, сказал:
- Вставай, вставай. - И, когда тот встал, Джонатан продолжил: -
знаешь, твои отношения с Ди не мое дело, но вот ..., - и он от души
врезал старому приятелю в челюсть. Тот отлетел к окну и несколько
минут лежал с ошеломленным видом, не понимая, как это с ним -
творцом творца - могут так обращаться.
Затем он поднялся и сел, посмотрев на Пирса долгим,
многообещающим взглядом.
- Вот что, дружок, - заговорил он, наконец, - ты мне уже успел
поднадоесть за эти несколько часов. А не свалить ли тебе отсюда?
- Нет проблем, старик, - в тон ему откликнулся Пирс. - Только я
кое-что с собой прихвачу, чтобы тебе не повадно было превращать
людей в зомби.
- Что? Что ты сделаешь? - Охо привстал.
- А вот что, - вытаскивая из розетки штепсель и засовывая пирамиду
под мышку, ответил Пирс, и быстро пошел двери.
- Я... Да мне... Да... Я убью тебя! - Пока глаза Охо рыскали по
сторонам в поисках чего-нибудь тяжелого, Пирс юркнул за дверь, и
захлопнул ее, предварительно прихватив с собой ключи, оброненные
Охо на пороге.
В сопровождении боя тамтамов, которыми хозяин дома награждал
дверь лаборатории, Пирс побросал вещи и пирамиду в чемодан и, не
попрощавшись с Диной, готовящей на кухне завтрак, бросился к
выходу их дома. Уже в гостиной по прекратившемуся стуку он понял,
что Охо покинул лабораторию через окно, и неминуемо встретиться с
ним на пороге дома. Поэтому, открывая парадную дверь, он уже
занес ногу для пинка, и стоявший там с молотком в руке Охо, отлетел
от удара в грудь, не успев даже замахнуться.
Доехав до излюбленного обрыва, Пирс по привычке остановил
машину. Ему было ясно, что Охо не может сделать тех выводов,
которые даны ему, поскольку незадачливый ученый не обладает для
этого необходимой информацией. Это успокаивало, явно указывая на
тактическое преимущество. Он начал перебирать четки. Ясно, что
после того, как он выключил пирамиду, ничего особенного не
произошло, то есть все, что было сделано прибором до сих пор, не
вернулось на свои места. Второй вывод был не менее важен: прибор
увеличивал ауру своего действия, как бы включая в свое поле
материализации всех существ, на которых ему указали. Об этом
говорило появление монстра в лаборатории Охо после того, как тот
отдал приказ о подчинении всей долины себе. Однако, Пирс был
убежден, что это не все. Монстр был безусловно порожденьем не
только астрального мира, но и разума. И вот этого-то Пирс боялся
больше всего, ибо было совершенно неясно как, почему, а главное -
зачем, прибор начал думать, накапливая, сортируя и оформляя
эмоции, страсти и чувства в единый клубок.
Ведь его этому никто не учил, а привести это могло к созданию
целой астрально-материальной, живой планеты, копирующей все
астральные импульсы с настоящей Земли. Появление такого тела
рядом с ней или на ее поверхности грозило совершенно
непредвиденными событиями, а ситуация, выпущенная из под
контроля, контролирует того, кто ее выпустил. Это и означало, что
человечество вполне могло оказаться под колпаком этой самой
"небывальщины", как мысленно окрестил ее Пирс.
После столь плачевного вывода, Пирс энергично встал, потянулся и
снова уселся за руль автомобиля. Не приняв окончательного решения,
он избрал простое ожидание, пока Охо сам чего-либо не предпримет.
А в том, что это произойдет, Пирс был уверен абсолютно.
-==ПЕРВЫЙ СОН АЛЕКСАНДРЫ.==-
Свет померк, затихли и звуки. Ночь накатывалась волной
человеческого небытия. Уплывали вдаль мысли и чувства, слабо
пахнущее духами тело упало в никуда вместе с памятью. Нет меня, нет
его, нет мира - не было ничего. Лишь тьма, объявшая наконец свет,
окружила мое "Я", а оно - маленькое и беспомощное пред этой
Довселенской Никчемностью все же билось и пульсировало
бессознательно, отчаянно, упрямо.
Тьма и "Я" - кто осветит, кто потушит. Сгущающаяся ночь
отбирала последние ощущения-отражения, словно поставила себе
целью не дать, не позволить, пресечь любую точку опоры, в которой
могло бы увидеть, осознать себя "Я". Одна пустота - до разрыва, до
смерти, До Забвения - начало паники, ужаса, Страха.
Страха...?
Тьма свернулась в кольцо, в спираль, в жгут, скрученный из клубов
туч разноцветных, мрачных, бездумных. Вращающийся мир Тьмы
звал, обволакивал, затягивал в эпицентр-центр, гипнотизируя
медлительностью-мерностью своего вращения.
"Неужели в Ничего? Неужели в Никуда?" - замерло в оцепенении
"Я", забыв о последней своей принадлежности - пульсе.
Теперь "Я" было лишь Страх.
Страх...?
Из центра спирали Абсолютного Ничего поверх клубящихся, но
неколебимых туч Тьмы, появился цветок. Он приближался-
распускался, занимая собой все пространство Пустоты. Пестики-дыры
и лепестки-туманы - сизые, коричневые, серые длились-текли,
образуя Легионы Тьмы, Легионы Ничего, и было лишь "Я" - Страх-
иллюзия и Тьма-ужас-иллюзия - Сон!
Сон...?
Клубы-тучи-туманы втянулись туда, откуда взялись - в Ничего, и
предстало небо - бездонное, лазурное, неподвижное. Ни облачка для
ищущего взора, будто чудесный летний день, но ... солнца не было.
Лишь однородная, ясная Беспредельность до горизонта и за ним.
За ним, за горизонтом небо сливалось с морем. Океан Вечности
состязался с небом в Беспредельности и их жгучие объятия покидали
неподвижную реальность. Даже штиля не было в этом единстве, но
вот корабль...
Посреди океана и неба, прямо на границе меж ними высилась,
парила, вздымалась величественная бригантина. Полыхают на палубе
блики золота, раздуваются паруса, увлекая корабль в путешествие по
Океану Покоя, и начертано на борту Имя Его.
Имя?..
Корабль "Вечность" разрезал воды Океана Жизни, и округлые
паруса указывали на стремительный его бег. Но корабль оставался
недвижим, ибо на всем горизонте и за ним не было даже точки,
чтобы узнать, сравнить, понять маршрут, скорость, курс. А за, под
кормой застывший как слеза янтаря океан - бездонный и все такой же
неподвижный как небо - хранил свои тайны. И было совершенно
неясно куда и зачем глядят глаза красавца-рулевого.
Рулевого...?
Высокий брюнет в капитанской треуголке, красном камзоле,
ботфортах и при шпаге твердо сжимает позолоченные рукоятки
штурвала, не глядя на компас. Что видит он в безбрежной дали
покоя? По каким ориентирам прокладывает маршрут необычного
судна?
Или не кораблем вовсе правит брюнет?
Не кораблем...?
Быть может, он управляет тем, что вокруг корабля.
Вокруг...?
Неожиданно я оказываюсь на палубе в виде красивейшей из
женщин, одетой в бальное платье, сливающееся оттенком с небесами,
солнце-волосы убраны на верх, а голову венчает диадема из черных
алмазов, наибольший из которых спадает на лоб.
Брюнет в красном камзоле изящным движением закрепляет
румпель и направляется ко мне. Он чрезвычайно любезен, что-то
рассказывая мне о Вселенной, о Вечности и своей власти. Он говорит,
что корабль, где мы находимся, ни что иное как центр мира и вокруг
него в Океане Жизни разбросаны мириады миров-планет и звезд. Он
рассказывает так, что я ощущаю на себе гипнотическое воздействие
