приказы. Иной раз, конечно, услышишь не предназначенное твоим ушам, так
это лучше забыть. Опасно раздражать сильных мира сего.
- Может быть это прочистит твою память? - спросил Ист, подавая
вторую монету.
- Говорят, хозяйка якшалась с колдунами, - невпопад сообщил
распорядитель, - а колдуны народ злопамятный, можно пострадать.
Ист достал третью монету.
- Если и она не поможет тебе вспомнить, я поищу иной способ освежить
твою память.
- Что вы, почтеннейший!.. - всполошился старик, - я всего лишь
прошу, чтобы вы не говорили другим, откуда вам стало известно...
- Я не скажу.
- Мне довольно вашего обещания. Куда уехала сама госпожа никто не
знает, а вот ковры, редкости и картины были ещё до нападения пиратов
переданы купцам, отправившимся в Соломоники. Понимаете? Ещё ДО
нападения.
- Нет, не понимаю, - сухо произнёс Ист. - И тебе я тоже советую
забыть, что ты мне наболтал.
Четвёртая, притягательная, но явно чародейная монета весомо подкрепила
последние слова.
Так Ист попал в древний город Соломоники, о котором столько слышал,
где даже учился, но въявь ещё ни разу не бывал.
Город удобно лежал в долине, где степенный Артонум принимал в свои
волны сбегающую с предгорий светлоструйную Валику. Две реки орошали
поля и множество виноградников, всползавших едва ли не к самому
хребту, откуда брала своё начало Валика. Город был богат: с севера по
Артонуму сгоняли барки с хлебом, шли табуны ахидских коней и
бесчисленные гурты овец, в горах плавили серебро и тягучий свинец, а
снизу по реке доходила до Соломоник и морская торговля. И эта
жемчужина принадлежала двум шкодливым парням, потасканным жизнью и
озабоченным, кажется, только как бы похитрее досадить друг другу.
Изображения ветреных братьев встречалось здесь на каждом углу. Важный
пышнобородый Нот и юный красавец Зефир с детской улыбкой на пухлых
губах. Каменные и вырезанные из светлого явора боги ничуть не
напоминали самих себя в натуре.
И лишь потом Ист заметил, что не так велика власть слабосильных
братьев. Слишком часто среди каменных домов в самом городе и в
окрестностях, привыкших не опасаться чужеплеменных набегов,
попадались капища, храмы и базилики, посвящённые иным богам, порой
таким, чьё имя Ист прежде и не слыхивал. Кажется не было такого бога,
божка или духа, которому бы не поклонялись в Соломониках. Может быть
поэтому веротерпимые жители и выбрали в покровители себе братьев,
которые, хочешь - не хочешь, вынуждены были терпеть всех прочих
богов. А возможно, дело обстояло ещё проще: ведь непостоянные ветры
покровительствовали не только мореходам, развратникам и учёным, но
также ворам и торговцам.
Ист прибыл в город в разгар весенних сатурналий, когда не только
общедоступные девы, но и всякий благополучный человек теряет голову и
совершает такие поступки, о каких потом и самому неловко вспоминать. И
хорошо, что принято в эти дни ходить в масках и наряжаться арапами,
иноземцами и лесными духами, чтобы потом, когда вновь настанет время
носить коричневое сукно, никто не мог сказать, будто видел тебя среди
непотребного скакания в местах недостойных доброго семьянина.
Разумеется, безнадёжно искать в городе человека во время карнавала, но
зато не бывает более удобного случая, чтобы осмотреться и понять, куда
попал. Какую бы глупость ты по незнанию ни совершил, - маскарад всё
спишет и скроет среди своих безумств.
В такие дни томные монашки из печально знаменитого монастыря, обычно
предающиеся своему служению под строгим присмотром анактотелестов,
выходят на улицы, и многие добродетельные девы, юные жёны и матери
семейств, скрывшись под пёстрым домино, стараются превзойти их в
изощрённейшем разврате, столь милом сердцу мудрых покровителей города.
Хотя до вечера было ещё далеко, а весной темнеет поздно, на улицах уже
вовсю трещали факела, на перекрестках дымным пламенем разгорались
бочонки со смолой, и отчаянные чумазые и прокоптелые мальчишки на спор
прыгали через гудящее пламя. Где-то глухо рокотали литавры, стонала
волынка и тянул надрывную песнь монохорд. Улицы быстро заполнялись
разряженным народом, глаза призывно блестели сквозь прорези масок,
улыбки на пунцовых от вина и похоти губах, выдавали ожидание стыдной
радости и чувство удивительной легкости и свободы, которое иначе было
бы невозможно испытать. Сегодня дуют все ветры, и в умах смятение.
Ист постоял неподалеку от ворот монастыря, но зайти внутрь не решился.
Здесь начинаются чужие владения, туда открыт путь всем, кроме него.
Девственные потаскушки в белых, алых и лимонных платьях выходили за
ворота, направляясь в город. Цвет платья указывал, какую именно форму
разврата предпочитает девственница. Лица красавиц были скрыты масками,
но мыслей они скрыть не умели, Ист ощущал чувства каждой проходившей
мимо блудницы: истеричную радость, подогретое вином оживление и вялые
скуденькие мысли, какие только и остаются у шлюх, занявшихся своим
ремеслом в слишком юном возрасте. Казалось, что если сорвать маску с
любой монашенки на выбор, под черным шёлком откроется лицо безнадёжной
идиотки с пустыми глазами, капризным ртом и струйкой слюны, стекающей
по подбородку. Впрочем, Ист уже знал, что добрую половину послушниц
ожидает в будущем дом скорби.
Ист развернулся и круто пошел прочь. Разумеется, здесь Роксаланы быть
не могло. Теперь Ист ясно понял, что она имела в виду, признаваясь в
ненависти и вражде ордену девственных блудниц. Всякой нормальной
женщине проще иметь дело с законченной и прожжённой проституткой, чем с
таким невинным созданием.
По дороге к Исту не меньше десятка раз приставали разряженные девушки.
Когда это оказывались окрестные крестьянки или мещаночки из
предместий, ждущие легкого флирта или в крайнем случае тревожащего и
притягательного любовного приключения, Ист отзывался на их заигрывания,
произносил двусмысленные комплименты, и отшутившись, шел дальше. К
истеричным призывам профессионалок Ист оставался глух, они не вызывали
у него ничего, кроме тягостного недоумения и рвотного привкуса в горле.
В самом городе было не меньше полутысячи каменных домов, и по меньшей
мере столько же в предместьях и окрестностях. Осмотреть всё это за
один день просто не представлялось возможным, но Ист продолжал бродить
по переулкам и площадям, не оставляя надежды. Он проходил улицу за
улицей, сворачивал в тупики, заглядывал в крошечные дворики, отмечая
те дома, что были заперты и тихи. Ясно ведь, что Роксалана не станет
принимать участия в игрищах. Потом, когда праздник пойдет на убыль,
надо будет всего лишь ещё раз обойти молчаливые дома. Те из них, в
которых объявятся купеческие конторы и многодетные семьи, можно будет
откинуть, и тогда останутся лишь те особняки, которые и в будни и в
праздники живут жизнью скрытой от посторонних глаз.
В какое-то мгновение в голову Исту пришла шальная, недостойная мысль,
что быть может все его построения не верны, и вовсе не потому
Роксалана враждует с монастырём, что сама она добродетельна. Ведь он
не знает о ней ровным счётом ничего. Знает лишь, что она богата, а
богатство так просто не дается. Знает, что были у неё счёты с храмом
Гунгурда, а это тоже недоступно простому человеку.
Ист затряс головой, стараясь изгнать отвратительные рассуждения. В
конце концов, учитель открыл, что в её душе были страх и любовь, но не
было обмана. А Хийси каждого человека видит насквозь, и он не станет
лгать ни из ложной жалости, ни ради высокой цели. А то, что
Роксалана... то есть Рита изменила свое имя, так сперва она не знала,
насколько можно доверять Исту, а потом ей, должно быть, стало неловко
признаваться...
Додумать мысль до конца Исту не дали.
На этот раз к нему пристала не искательница пикантных приключений и не
одуревшая от разврата и листьев коки монашенка. Иста ухватил за руку
мужчина, прекрасно одетый, завитой и напомаженный, в легкой маске,
которая не скрывала лица, а лишь обводила большие карие глаза траурной
каймой. Одет волоокий незнакомец был излишне тщательно, незаметно
перейдя ту границу, за которой модная изысканность превращается в свою
противоположность.
- Юноша, - проникновенно зарокотал он, - вы приезжий, не пытайтесь
скрыть. Вы благородны, богаты, вы любимец фортуны в самом высоком
смысле этого слова, но ваша любознательность выдаёт вас. Это не слова
осуждения, избави меня мудрый Нот! Город и праздник воистину достойны
вашего благородного внимания! Но позвольте предупредить вас: для
чистой юности здесь расставлено немало ловушек. Вы можете обмануться в
своих ожиданиях и сохранить прескверные воспоминания об этом дивном
празднике. Если вы согласитесь, я был бы счастлив стать вашим
проводником в сладостном лабиринте весенних мистерий.
- Но я не собирался...
- Понимаю! - вскричал лощёный. - Понимаю и целиком поддерживаю! Эти
потаскухи воистину омерзительны и могут отвратить от радостей любви
даже метельщика, не говоря уже о человеке утонченном, ценителе
прекрасного. Но я собираюсь предложить вам нечто иное. Никакой грязи,
уверяю вас! Наслаждения, которые вам станут доступны, не имеют к
никакого отношения к вульгарной пошлости, клянусь бородой премудрого
Нота!
Ист усмехнулся, вспомнив голую прыщавую мордочку бога, чьей бородой
клялся чичисбей, и развернувшись хотел отойти в сторону. Однако,
лощёный совершил какое-то неуловимое движение и уже вновь стоял перед
ним, проникновенно глядя коричневыми глазами, в которых светилось одно
лишь искреннее желание услужить клиенту, облагодетельствовать его,
пусть даже против воли.
- Вы можете провести вечер в обществе несовершеннолетних красавиц,
которые никогда в жизни не видели мужчины и даже не знают, что это
такое! Понимаете? Никогда в жизни! Они покорны, послушны и прекрасно
воспитаны. И сегодня вы сможете делать с ними всё, что угодно, хотя бы
это и запрещалось установлениями богов. Вы поразили меня в самое
сердце своим благородством, так что ради вас и готов нарушить любую
присягу и клятвенное обещание...
Ист задёргался, пытаясь высвободиться из клейких объятий незнакомца.
Тот не отпускал.
- Сегодняшний вечер не будет стоить вам ни обола... - журчал он. -
Ведь сегодня карнавал, самый его пик!
- Я не хочу...
- Вы абсолютно правы... - ваша бесподобная деликатность, истинная
жантильность, в жизни я не встречал никого разумней вашей светлости!
- захлебнулся восторгом самозваный гид, но всё же послушайте совета:
не отвергайте моего предложения. Вас ждёт тихая изящная музыка, ничуть
не напоминающая терзающую слух какофонию улиц. Изысканная кухня и
неповторимый аромат благородного общения умных людей...
Ист осторожно попытался поникнуть в мысли нежданного собеседника, и это
удалось удивительно легко. Но там действительно не было ничего кроме
восторженного обожания клиента и желания угодить ему любым способом.
Лощёный несомненно был сводником, но сводником странным, каких не знал
ни один бордель мира. Неужели правда всё то, что рассказывают о тайных
наслаждениях монастыря девственных блудниц? Ист не верил.
- ...вы тот, кого я всю жизнь мечтал встретить. Такой человек как вы
не может быть клиентом, я вижу в вас друга. Юноша, вы подлинное
произведение искусства и мне хотелось бы подобрать вам достойное
обрамление. Как бы вы отнеслись к тому, чтобы провести пусть не весь
вечер, но пару часов в одном из лучших особняков города, куда закрыт
вход непосвящённым и где...
Настойчивый собеседник безумно тяготил Иста, но избавиться от него не
было никакой возможности, тот держался цепко как репей. В лесу Ист
просто свернул бы на одну из тайных троп, так что удивленному своднику
почудилось бы, что Ист попросту бесследно растворился в воздухе. Но
тут был город, с безжизненными булыжными мостовыми, не умеющими
хранить память о прошедших по ним. В городе всюду была одна тропа -
та, что заставляла кружить по городу. И эту тропу пронырливый
служитель священного вертепа знал досконально, словно постель любой из
своих нимфеток.
