изваляли в куриных перьях. Мол, нечего измываться над больными! В течение
последующих двух дней обесчещенный поручик бегал нагишом по окрестным холмам
и усиленно кукарекал.
Мучения Лизочки Мировой оказались напрасными. Через две недели после
начала болезни она встретилась с г-ном Туманяном и в момент соития нащупала
на его шее точно такие же белые перышки, как и у нее самой. В самый
ответственный для г-на Туманяна момент девушка неистово захохотала, ее лоно
сжалось в судорогах, и скотопромышленник испытал невероятное наслаждение.
- Какая девушка! Какая удача!.. А не жениться ли мне?" - подумал он,
чувствуя скользящие ноготки на своей груди.
Лизочка испытывала по отношению к судьбе чувство благодарности, а потому
с душой ласкала своего любовника. По телу г-на Туманяна бежали мурашки
блаженства...
27
Гераня Бибиков возвращался в интернат украдкой, всматриваясь в темноту.
Несмотря на некоторую боязнь ночи, настроение его было приподнятым.
Сегодня ему удалось проследить за Джеромом, и теперь он спешил поделиться
увиденным с г-ном Теплым. Бибиков предвкушал, как учитель выйдет из себя,
немедленно вызовет Ренатова и на его, Герани, глазах произведет экзекуцию
ремнем, а еще лучше кулаками в самую морду. От представленной картины
Бибиков ускорил шаг, а затем и вовсе пошел вприпрыжку, блаженно улыбаясь.
Неожиданно возле самого интерната мальчик споткнулся о какой-то корешок и
упал лицом в сырую землю. Впрочем, он не очень от этого расстроился, а
постарался скорее подняться на ноги и продолжить свой путь.
- Бибиков? - услышал Гераня за спиной вопрос, заданный почему-то шепотом.
- Ах, Бибиков!..
Мальчик испугался так, что подкосились ноги, а в животе шарахнуло
холодом. Он повернулся на голос и узнал своего учителя.
- Ох! - произнес Гераня. - Господи, ну и напугали вы меня!.. Ох!.. Фу!..
Чуть струю не пустил!..
- Чем же это я вас напугал? - спросил Теплый, подходя вплотную к
мальчику.
- Да это я от неожиданности!.. Вообще-то я не трус, вы же знаете, мой
отец - герой войны! Но и герои иногда боятся!.. Я, кстати, вас ищу!
- Меня?! - удивился Гаврила Васильевич.
- Ага.
- Зачем?
- Надо что-то решать с Ренатовым! - деловито сказал Бибиков. - Это уже ни
в какие ворота не лезет, в самом деле!
- Да?.. А что такое? - участливо поинтересовался славист и, взяв его под
руку, повел от интерната в сторону самой глубокой темноты.
- Ну я все могу понять, все простить! - с пафосом продолжал Гераня. - Но
садизм, простите меня!
- Так-так! - поддержал Теплый.
- Этот Ренатов сегодня на моих глазах свернул шеи дюжине кур! Как это,
по-вашему, называется?!
- Да-да...
- За это нужно карать, немилосердно искоренять такие вещи! - почти
прокричал Бибиков, но тут почувствовал на своем рту учительскую ладонь,
пахнущую какой-то гадостью. Его глаза недоуменно раскрылись, он замычал
что-то нечленораздельное, стараясь вздохнуть, и в ту же секунду понял, что
смерть совсем уже рядом и что он вскоре встретится со своим отцом, героем
войны, павшим в боях за Отечество.
- Геранечка, ах, Геранечка!.. - страстно зашептал Теплый. - Да что же ты
так перепугался? Не надо так меня бояться. Разве я страшный такой? Да ты
посмотри на меня внимательнее!
Силы оставили Бибикова. Он безмолвно вращал глазами, пуская слюни между
пальцев учителя, накрепко сжимавших его пухлый рот.
- Ну что же ты, милый мой, так колотишься? - с неистовством шептал
Гаврила Васильевич. - Взгляни, какое красивое небо! Какое безмерное
количество звезд смотрит на тебя!.. - Теплый склонился к самому уху
Бибикова, почти касаясь его губами. - А насчет Ренатова ты абсолютно прав.
Садистов надо искоренять безжалостно! Ишь ты, курам шеи сворачивает! Поверь
мне, я тебе клятвенно обещаю принять меры!.. Можешь умереть спокойно, я
расправлюсь с Джеромом.
Тело Герани слегка дернулось, он совсем обмяк в учительских объятиях,
смирившись с обстоятельствами, но тут в его мальчишеском мозгу возник
славный образ отца-героя, чья грудь, от погон до ремня, была забронирована
орденами и медалями. Бибиков-младший собрал все свои силы и, напрягши ляжку,
пнул мыском ботинка под самое колено слависта. От неожиданности и резкой
боли в ноге Гаврила Васильевич взвыл, клацнул зубами и чуть было не выпустил
мальчишку из своих объятий. В бешенстве он вырвал из кармана нож и отчаянно
полоснул им по толстой шее Герани, рассекая горло от одного уха до другого.
Хлынула кровь, разбрызгиваясь в разные стороны, как вода из лопнувшей трубы,
труп мальчика рухнул в траву, а Теплый стоял над ним, широко расставив ноги,
и трясся в гневе от того, что все так быстро кончилось...
Все же ему особенно хорошо работалось в эту ночь. Мысль протекала
спокойно и плавно, а количество исписанных листов аккуратной стопочкой
ласкало глаз. В кухне, на полке в миске, лежали сердце и печень, а также
куриные перышки, выдранные в сердцах Теплым из затылка Бибикова.
Позже, лежа в своей постели, Гаврила Васильевич вдруг отчаянно загрустил.
То ли боль в ноге, то ли еще какой дискомфорт заставили его почти заплакать.
Теплый вдруг задумался, отчего он всю жизнь гоним, отчего так нелюбим
окружающими и почему ему ломают ребра, а также бьют под коленную чашечку.
Ответ пришел скоро - страдают лишь те, кому положено страдать. Муки, они
как разные химические жидкости, слившись воедино, дают свой результат.
- Результат моих мук, - решил славист, - это вспышки прозрений, мое
Лазорихиево небо, мой гений". Теплый заплакал, осознав, что за гений нужно
платить страданиями.
- Я не хочу быть гением! - зашептал он, садясь в кровати. - Я хочу быть
обычным человеком! Я не хочу страдать и мучиться ради двух строчек
откровений, которые нужны вовсе не мне, а кому-то другому, кого я не люблю,
кого я отчаянно ненавижу!..
Слезы заливали лицо учителя, он размазывал их по щекам и смотрел в
потолок, стараясь получить какойнибудь знак, какое-нибудь успокоение оттуда,
откуда к нему приходили страдания.
- Ах, я хочу быть пахарем! Вставать ежедневно в пять утра, запрягать
лошадь и идти за плугом навстречу солнечному дню. Я хочу так уставать в
работе, чтобы испытывать физическое изнеможение и засыпать как убитый!..
Слегка успокоившись, Гаврила Васильевич решил, что работа пахаря - не
лучший выход из положения. Славист также признался себе, что желание быть
землепашцем
- все же кокетство перед самим собой, что быть гением, хоть и
непризнанным, гораздо приятнее, чем копаться в черноземе.
- Я докажу вам! - затряс кулаками Теплый. - Вы у меня все поймете, кто я
таков! Время всех расставит по своим местам! Уж поверьте!..
Он вскоре заснул сном пахаря. В эту ночь ему ровно ничего не снилось. Но
в это же время, быть может, небеса готовили ему новые страдания, новые
изысканные мучения души, дабы стимулировать то дарование, которое Гаврила
Васильевич называл гением.
28
- Во времена монгольского нашествия, кольцом блокады сковавшего Чанчжоэ,
городское население потеряло от голода половину своего живого веса. Особенно
тяжко недоедание сказалось на Протуберане. Только что родившая и нуждающаяся
в усиленном питании, она очень мучилась и страдала от отсутствия пищи. В ее
грудях кисли капли калорийного молока; она решила его сцеживать и,
преодолевая отвращение, пила дважды в день из маленькой кружечки. В эти
минуты ее лицо, волосы, плечи ласкали порывы прохладного ветерка,
забиравшегося через отворенную форточку. Свежие и чистые, они несли с собою
запахи далеких стран с их цветами и фруктами, с криками базарных торговок,
мангалыциками, крутящими шампуры с дымным шашлыком, морем, накатывающим на
белый песок, вздохами влюбленных, прячущих свои обнаженные тела за скалами,
со всем тем, что способно вызвать в человеке чувство ностальгии по
безвозвратно утерянному прошлому. В такие мгновения из глаз Протубераны
катились слезы, которые, впрочем, тут же испарялись благодаря все тому же
ветерку; молодая женщина безмерно грустила, не понимая своего предназначения
и недоумевая, чья же воля забросила ее в этот город.
Шло время. Обстановка не менялась. Монгольское войско по-прежнему
окружало город, и каждый выживал, как мог. Из грудей Протубераны исчезли
последние капли молока, соски истрескались, и молодая женщина поняла, что
скоро наступит ее конец.
Нарядившись в платьице, которое она носила, будучи беременной,
Протуберана вышла из дома и побрела на окраину города. Там, на холме, за
которым маскировалась в тумане монгольская орда, она встала на самую высокую
его точку, опершись спиной о высохший дуб, и простерла руки к небу.
- Ты мой сын, - тихо сказала она. - Любим ты мною или нелюбим,
долгожданный или ненужный, но я твоя мать, и ты должен помочь мне. Я
страдаю, и со мною мучаются тысячи людей. Это нужно изменить!
Протуберана увидела, как после ее слов возле самых ног закружился
маленькой воронкой песок.
- Помоги. Ценою моей жизни - помоги!
Ветерок забрался по ее ногам под юбку и надул платьице колоколом. Он
безобразничал, словно подросток - терся об ягодицы, холодил впалый живот и
забирался в самое лоно, как будто желал укрыться в нем от жизненных невзгод.
Протуберана не сдержала улыбки и хлопнула ладошкой по животу, выгоняя из
себя шаловливые порывы.
- Так можешь ты помочь мне?! - спросила она. - Или ты еще настолько глуп,
что способен лишь на баловство?! Есть ли в тебе силы, чтобы разогнать наших
врагов?!
После своего вопроса Протуберана вдруг почувствовала, как завибрировал за
ее спиной ствол старого дуба, как напряглась его вековая кора. Она успела
только шарахнуться в сторону и едва не сорвалась с холма.
Какая-то могучая сила вырвала столетний дуб из земли, словно сорную
траву, закружила его цирковым эквилибром, затем кинула в поднебесье играючи,
а после опустила в свободном падении на землю. Сухое дерево с грохотом
рухнуло и раскололось на части, взметая взрывом комья чернозема. Полетели в
разные стороны щепки, и одна из них, самая маленькая, самая ничтожная,
вонзилась острием в висок Протубераны. Молодая женщина потрогала голову,
увидела на пальцах капельки крови, опустилась в сухую траву, легла и,
произнеся слово - ребенок", умерла.
На какое-то мгновение все в природе замерло. Смолкли птичьи голоса,
полегшая от ветра трава выпрямилась, даже плывущие по небу облака остановили
свой бег.
Возле головы мертвой Протубераны крутился волчком маленький вихрь. Он
засасывал в себя пряди материнских волос, лаская их, спутывая и распутывая,
как будто хотел разбудить случайно заснувшую женщину. Скользнула в
завихрение маленькая капелька крови с виска Протубераны и закрутилась в
воронке, уходя в самое ее основание. Движение вихря замедлилось, он улегся
возле бледной щеки матери и тонко запищал, будто плакал.
Прошло еще несколько времени. Тело Протубераны остыло, отдав все свое
тепло земле. Вихрь оторвался от материнской щеки и, убыстряя свое кружение,
взлетел ввысь. Что-то треснуло в поднебесье, разорвало тишину грохотом, и
жители Чанчжоэ увидели, как в предместье города, между небом и землей,
образовался длинный стержень смерча. Черный своим нутром, пугающий
безмолвной завертью, он двинулся на становище монгольского войска и разметал
его по бескрайней степи.
- На все нужно везение! - сказал Бакши-хан, предводитель монгольский,
взлетая выше самых высоких деревьев. - Нам не повезло! - и рухнул замертво
на землю, расколов себе череп о камни.
Но на том дело не кончилось. В глупости своей смерч налетел на город и
