25
Генрих Иванович закончил читать очередную порцию рукописи и вернулся к
страницам, на которых излагался перечень имен и фамилий переселенцев,
прибывших в город в тот период... Но к превеликому ужасу, троекратно его
перечитав, он не обнаружил в нем ни себя, ни даже упоминания о своих
родителях.
Оттолкнув бумаги, Шаллер откинулся на спинку кресла, стараясь совладать с
нервами. Но закудахтала жирная курица, запрыгнув на подоконник и стуча о
него клювом. Полковник в сердцах запустил в птицу подстаканником и пожалел,
что ранее не согласился на предложение Контаты возглавить охрану куриного
производства. Уж он бы их охранял, уж он бы им посворачивал головы!
- Я не мог так поздно родиться! - говорил себе Генрих Иванович. - Это
идиотизм какой-то! Мне уже почти пятьдесят лет, а городу всего лишь сорок!..
И потом, получается так, что почти всех детей в городе родила мадмуазель
Бибигон! И почему-то все недоношены!.. К тому же я никогда не слышал, чтобы
Чанчжоэ находился в монгольской осаде! Где монголы, а где мы!..
- Все эти записки - бред!" - решил Шаллер и немножко успокоился.
Он еще немного посидел в кресле, затем вышел в сад проведать жену. К
своему изумлению, он обнаружил ее бездвижно сидящей перед машинкой.
Исписанные листы лежали рядом, сложенные в аккуратную стопку. Белецкая в
недоумении хлопала глазами, как будто сама не понимала, почему ее пальцы
более не бегают по клавишам машинки.
В первый миг Шаллеру показалось, что Елена пришла в полное сознание, но
позвав негромко, а затем поводив ладонью перед ее глазами, он убедился, что
жена по-прежнему находится в эмпиреях, но в этом, другом измерении что-то у
нее сломалось, разладилось.
- Елена! - еще раз позвал он. - Что же это такое получается!..
Полковник вплотную подошел к жене, приподнял с плеч волосы и поглядел на
белые перышки, ровным рядком пробивающиеся у основания черепа. Перышки
изрядно подросли, закудрявились на кончиках и волновали Генриха Ивановича
чем-то сладостным, запретным.
- Что же это такое получается, Елена?! - заговорил Шаллер негромко. - Что
же я, без роду без племени? Откуда, по-твоему, я взялся?! Каким образом я
появился на свет?!
Генрих Иванович перебирал перышки пальцами, затем ухватился за одно и
дернул его. Перышко легко поддалось, проскользнуло между пальцев и, медленно
кружась, стало падать на осенние листья. Полковник подхватил его возле самой
земли, сжал в ладони, а затем, бережно расправив, спрятал в портмоне между
бумажных денег.
- Из-за этих твоих бумаг я пошел на преступление! - продолжал Шаллер. - Я
покрываю убийцу! Я покрываю его только потому, что он единственный может
расшифровать все то, что ты написала!.. Ответь мне, что происходит?! Ради
чего ты все это пишешь?! Ведь я мучаюсь в недоумении!
Белецкая не отвечала. Она сидела все в той же позе и кукольно хлопала
глазами.
- Ответь же мне! - закричал Генрих Иванович. - Ответь, сука!!! Я воткну
тебе в спину длинную спицу, чтобы она убила твое сердце!!! Ответь же!
Полковник схватил жену за плечи и в отчаянии стал трясти ее так, что
голова Елены стукалась о ее же плечи.
- Ответь!!!
Неожиданно Белецкая заплакала. Она завыла так отчаянно, что полковник
испугался и отпрянул.
- А-а-а-а! - голосила Елена.
Шаллер стоял чуть в стороне и, оцепенев, смотрел на рыдающую жену. Чем
больше он ее разглядывал, тем более испытывал желание. Одновременно он
анализировал причины возникновения эротического настроения в столь
неподобающее время, в столь необыкновенной ситуации.
Генрих Иванович медленно приблизился к Елене, положил свои большие ладони
ей на плечи, стал поглаживать их, с каждым разом все напористее, с моложавой
страстью. Его пальцы проникли под выцветшее платье со стороны подмышек,
слегка царапнувших его кожу порослью, ухватились за маленькие грудки, сжали
мягкие соски...
Елена перестала завывать и просто сидела с чуть приоткрытым ртом,
уставясь большими глазами в пустоту.
Генрих Иванович подхватил жену на руки и положил ее тут же, на ворох
кленовых листьев, мумифицированных в своем многоцветий. Белецкая не
сопротивлялась, но и никак не реагировала на ласки мужа, глядя на лунную
половинку, повисшую между корявых яблоневых веток.
Шаллер задрал платье жены до самого подбородка и проник в ее бесцветное
тело с напором молодого жеребчика...
Позже, сидя на веранде, хлебая липовый чай и просматривая газеты,
полковник наткнулся на маленькую заметку в еженедельнике - Курьер",
рассказывающую о странном пациенте доктора Струве. Молодой кореец обратился
к врачу с жалобами на то, что у основания его черепа выросли перья, похожие
на куриные. Доктор Струве не смог прокомментировать этот факт, ссылаясь на
то, что науке такие прецеденты неизвестны.
Генрих Иванович отставил чашку с чаем и, сняв телефонный рожок, попросил
телефонистку соединить его с г-ном Струве.
- Да мало ли чего с корейцами бывает, - сказал медик. - Это же корейцы -
таинственный народ!.. Впрочем, факт так или иначе достойный любопытства!..
Как себя чувствует госпожа Елена?
- Спасибо.
- Старайтесь ее беречь! - И мысленно Струве добавил: - Для меня".
Все последующие дни Шаллер усиленно размышлял над тем, как так могло
случиться, что его фамилия не фигурирует в списках Белецкой. У него подчас
возникали любопытные теории, например, что он человек Вселенной и поэтому
его душа не зафиксирована в мирских списках, а значится где-то в космических
анналах. В такой момент к Генриху Ивановичу возвращалось спокойствие, и он
подолгу играл двухпудовыми гирьками, подбрасывая их к потолку, а затем
подставляя спину так, чтобы железяки приземлялись между лопаток.
Но иной раз полковник вдруг пугался, что его теории ошибочны, что это
волюнтаризм жены лишил его фамилию права на существование в летописи или что
он, Генрих Иванович Шаллер, вовсе не существует в этом мире, что он нечто
сродни Летучему Голландцу: вроде видим, а на самом деле - оптический обман.
В такие минуты, лелея свое депрессивное состояние, он уходил к китайскому
бассейну и часами сидел в нем, словно кабан, загнанный в воду кусающимся
гнусом.
В один из таких дней, напоенных меланхолией, около бассейна появился
Джером.
Он сел на корточки возле самой головы Шаллера, покоящейся на бортике, и
долгое время молча наблюдал, как минеральные пузырики щекочут тело
полковника.
- Фигово? - спросил подросток, разглядывая гениталии Генриха Ивановича,
искривленные слоем воды. Они казались мальчику втрое меньше обычного.
- Что? - спросил полковник.
- Плохое настроение?
- Ты давно здесь?
- Я?.. Минут пять сижу.
- Я не слышал.
Джером не спеша разделся и спустился в воду рядом с Шаллером.
- Никак не могут найти убийцу Супонина!
Генрих Иванович ничего не ответил.
- Тебе не скучно?
- Почему ты спрашиваешь? - удивился полковник.
- Потому что мне кажется, что тебе не скучно.
- Да, я не скучаю.
- Как ты думаешь, скучают ли животные?
- Право, не знаю.
- Я не спрашивал, знаешь или нет, мне интересно, что ты думаешь. Вот
лоси, например?
- Думаю, что нет, - ответил Шаллер.
- И я так думаю. Грустить могут, а вот скучать - нет. Ты бы хотел стать
лосем?
Генрих Иванович расхохотался так, что к противоположному бортику пошла
волна от его сотрясающейся груди.
- Ты чего ржешь! - обиделся Джером. - Чего смешного!
- Прости меня, это я так! - сквозь смех отвечал полковник. - Лосем,
говоришь!..
- Почему люди бывают иногда такими омерзительными?
- Прости!.. Ну а чего, можно и лосем... Лосем даже интересно!..
- Ты похож на борова! - сказал сердито Джером. - Тебе никогда не стать
лосем!
- И, оттолкнувшись ногами от дна, поплыл по-собачьи на середину бассейна.
- Будешь тонуть, не спасу! - со смехом пригрозил Шаллер.
- Да пошел ты! - огрызнулся мальчик и, всем ртом хлебнув воды, заколотил
руками по поверхности.
Полковник поймал его за ногу и притянул обратно к бортику:
- Не суетись.
-Чего хватаешься!
- Могу отпустить, - сказал Генрих Иванович и отпустил. Джером тут же
пошел ко дну.
- Да ты меня утопишь! - закричал он, выныривая.
- Как котенка, - подтвердил полковник и слегка ткнул ладонью макушку
Джерома, словно мячик.
Мальчик вновь погрузился под воду, а вынырнув, что есть мочи заорал:
- Да ты чего!!! Совсем озверел, боров проклятый!
- А ты не груби! - И вновь шлепок по голове, как по мячику...
Позже, когда мальчик окончательно отдышался, они беседовали, упершись
спинами в стенку бассейна.
- Я не боюсь смерти, - говорил Джером.
- Потому что она далека от тебя, как... - Генрих Иванович запнулся. - Как
Млечный Путь от Земли.
- Никто не знает, как далека от него смерть, - возразил Джером.
- Это - философия. Вероятность того, что ты проживешь намного дольше
меня, гораздо выше, нежели та, что твоя смерть придет раньше моей.
- Ты ошибаешься.
- Почему?
- Ты же знаешь, кто убил Супонина?
- Тебя не убьют.
- Откуда такая уверенность?
- Потому что я не позволю этого.
- Ты самонадеян.
- Нет, я уверен.
- Ты зависишь от него?
- От кого?
- От убийцы.
- Ты чего-то ждешь от него. Он что-то делает для тебя. Я чувствую... И
пока он не доделает этого, ты в его власти. Я прав?
- Ты не умрешь.
- Он недавно опять избил меня.
- За что?
- Ведь я убиваю кур. Пришел отец Гаврон и пожаловался на меня. Он меня и
избил.
- Почему ты убиваешь кур?
- Честно?
- Хотелось бы.
- Понимаешь, я сам не знаю... Какое-то влечение... Я сам сначала боялся,
что это нездоровое чувство. Но потом я представил, что убиваю кошку, собаку,
человека... Ничего такого приятного... Только куры... Я их ненавижу!
Сворачиваешь голову - и облегчение...
- Поплаваем?
- Не хочется что-то... Ты знаешь, когда я сегодня пришел сюда, мне
показалось, что в бассейне убывает вода. Видишь полоску темную на бортике?
- Вижу.
- В прошлый раз вода доходила до нее. Это ее след.
- Сухо. Вода и испаряется.
- А как твои женщины?
- Никак.
- Что, старый стал?
- Наверное.
Они некоторое время помолчали, щуря глаза от солнца.
- Кого он убьет следующего? - спросил Джером.
- С чего ты взял, что он будет убивать?
- Это ты ему ребра сломал?
- Было такое.
- В его глазах - желание...
Генрих Иванович ничего не ответил, выбрался из бассейна, растерся
полотенцем, махнул Джерому рукой и пошел своей дорогой.
- Испаряется бассейн, - сказал Джером, глядя на полоску, свидетельницу
предыдущего уровня...
26
Лизочка Мирова собиралась ложиться спать. Она сидела перед зеркалом в
шелковом пеньюаре, подаренном ей г-ном Туманяном, и неторопливо расчесывала
волосы. Она делала это уже сорок минут и размышляла подевичьи.
- Как все в жизни переплетено, - думала девушка. - Ах, какие витиеватости
уготавливает судьба! Ждешь одного, а случается другое. И подчас это другое
гораздо приятнее и лучше, нежели то, чего ты ждала. Причудлива жизнь!"
Лизочка наконец отложила в сторону гребень, полюбовавшись пушистостью своих
волос в зеркале, скинула с себя пеньюар, оставаясь в ночной рубашке, и легла
в постель.
Генрих Иванович Шаллер ласкал ее на этой кровати. Здесь, в этой комнате,
он сделал ей впервые больно, отобрав то, без чего девушка становится
женщиной. В этой же комнате он причинил ей еще большую боль, отвергнув
любовь.
- А была ли любовь? - задумалась Лизочка. - Поди разберись сейчас!.."
После, в этой же комнате, уже совсем по-другому, купец Ягудин любил ее тело
и клялся душными ночами, что любит и душу. Но строитель счастья Ягудин
