молоко, стекая к животу.
- Не хочет выходить! - констатировал доктор Струве. - Вполне вероятно
неправильное положение плода! - И он осторожно ввел правую руку в лоно. -
Ничего не понимаю!
- Что такое? - заволновалась мадмуазель Бибигон.
- Никак не могу нащупать плод!
- Может быть, послед мешает?
- Странное дело, моя рука глубоко в матке, а плода нет!
- Не говорите глупостей!
- Да так и есть. Хотя постойте!..
- Ну?!
- Что-то нащупал, ужасно холодное!
Доктор Струве почти выдернул руку и посмотрел на нее, посиневшую, всю в
инее.
- Господи! Что это?!
Тело роженицы еще раз вывернуло, она закричала и закусила до крови губы.
- Рожает! - громко сказала мадмуазель Бибигон и взяла в руки чистую
пеленку.
В этот миг живот приезжей вздыбило, она вцепилась руками в матрас, опять
закричала, и плод пошел.
То, что появилось из ее лона, привело в оцепенение как доктора Струве,
так и мадмуазель Бибигон, которая только и сделала, что всплеснула руками и
оттопырила нижнюю губу.
Незнакомка в нечеловеческих муках родила небольшой вихрь, который завис
посреди комнаты, втягивая в свою воронку мелкие предметы. Вихрь постепенно
дви- гался к стене, кружа своим нутром пинцет и сумочку мадмуазель Бибигон.
Затем воздушная воронка приблизилась к лицу роженицы, перебрала ее
слипшиеся во- лосы, прошлась по грудям, втягивая в себя молочные струи, а
затем резко метну лась к окну, с жутким грохотом выбила оконные рамы и
устремилась в поднебесье.
- Где мой ребенок? - спросила Протуберана, слегка отдышавшись.
Доктор Струве и мадмуазель Бибигон переглянулись.
- У вас была, э-э, ложная беременность, - соврал доктор. - Но теперь все
кончилось, и вы скоро придете в себя. Так, знаете ли, бывает..
- Не расстраивайтесь, милая! - поддержала доктора мадмуазель Бибигон. -
Всяко в жизни бывает...
На следующее утро жители Чанчжоэ проснулись и обнаружили в природе
некоторые изменения.
В городе появился ветер. Легкий, он трепыхал листву деревьев, сдувал с
фасадов домов пыль, теребил волосы прохожих и рождал на городских прудах
мелкую рябь.
- Она родила ветер, - прошептал доктор Струве, разглядывая в
восстановленное окно качающиеся верхушки деревьев. - Теперь у нас есть
ветер!
- А что такое ветер? - размышлял про себя г-н Контата. - Ветер - это поля
пшеницы, которая с помощью его будет опыляться. Ветер - это мельницы,
перемалывающие зерно в муку. Значит, у нас появится свой хлеб!.. - Г-н
Контата сидел в кресле возле своего дома, с удовольствием подставляя лицо
свежим порывам молодого ветерка. - А мы прогнали мельника Иванова! Эка
недальновидность! А ведь он обещал подсоединить к ветряку динамо-машину и
обеспечить город электричеством!.. Следует выписать с большой земли другого
мельника!" - решил г-н Контата и, успокоенный найденным решением, задремал
на солнышке.
Генрих Иванович читал новую порцию страниц, расшифрованную учителем
Теплым и присланную им с оказией. Он уже закончил знакомиться с рождением в
Чанчжоэ ветра, как услышал треньканье телефона.
Звонил доктор Струве. Он поинтересовался здоровьем Елены Белецкой, но
что-то было в его голосе странное и поспешное, из-за чего Шаллер понял, что
цель звонка эскулапа совсем другая, а вопросы о здоровье жены лишь обычная
дань вежливости.
- Что-нибудь случилось? - спросил полковник.
- Не буду от вас скрывать! - затараторил доктор. - Произошло нечто
ужасное!
Прямо в голове не укладывается! Просто ужас какой-то!
- Так что же случилось?
- В городе прошлой ночью произошло убийство! Представляете, я только что
оттуда!
- Откуда?
- С места происшествия. Убит пятнадцатилетний подросток! И знаете, что
самое ужасное в этом деле?
- Что же?
- Из тела подростка вырезаны сердце и печень! По всей видимости, мы имеем
дело с маньяком! Со страшным маньяком! Вся общественность возмущена!
Последуют газетные публикации!.. Шериф обещал бросить все силы на поиски
убийцы, и наш долг помочь ему в этом!
- Где было совершено убийство? - спросил Генрих Иванович и вдруг
вспомнил, что вчера перед сном, закрывая окно от сквозняка, различил в
ночном небе редкостное сияние, которое звал про себя Лазорихиевым небом.
- Неподалеку от Интерната для детей-сирот имени Графа Оплаксина,
погибшего в боях за собственную совесть. Там много густого кустарника...
Лицо подростка обезображено до неузнаваемости! Но я полагаю, что это дело не
рук убийцы, а рук... Господи, что я говорю! По моему мнению, это куры
постарались. Они выклевали мальчику глаза и объели все мясо со щек и
подбородка! Надо что-то делать с дикими курами! Нужно принять какое-то
решение и всем городом бороться с ними!
- Сначала нужно поймать преступника!
- Да-да, конечно, - согласился доктор. - Самое поразительное, что
внутренние органы вырезаны из тела мальчика самым профессиональным образом!
- Значит, нужно искать убийцу среди медиков и патологоанатомов .
- Вы ведь знаете, что я единственный доктор в городе! Я и патологоанатом!
- А приезжие?
- Это не исключено. Я поделюсь с шерифом вашими соображениями!.. Мне еще
нужно писать заключение о вскрытии, так что, дорогой Генрих Иванович, я
прощаюсь и обещаю информировать вас о ходе следствия.
- Буду вам весьма признателен, - поблагодарил полковник, повесил трубку
на рычаг и придвинул к себе листы с расшифровками...
- ...В последующие десять лет, - прочитал Шаллер, - в город прибыли
следущие жители: Андриано Питаев со своей семьей, семейство Грыжиных,
потомственных сапожников, Клюевы, Лупилины, физик Гоголь с собачкой по
кличке Брызга, военный Бибиков, Степлеры, Гадаевы, Миттераны, господа
Мировы, чета Коти..." Генрих Иванович перелистнул страницу. Далее также шел
список приезжих:
- Ягудин, Преславлин, Слухов, Чикин, Концович..." Шаллер перевернул еще
страницу, но вереница имен и фамилий не кончалась. То же самое продолжилось
и на тридцати других страницах. Лишь на последней, в самом ее конце,
начинался другой перечень.
- В последующие десять лет в городе родились: Елизавета Мирова, близнецы
Сухомлинские, Евстахий Бутаков, Иван Иванов, Елена Гоголь, Пласидо Фальконе,
Андрей Степлер..." Генрих Иванович внимательно вчитывался в список
рожденных, разместившийся на пятидесяти трех страницах. Он не упускал ни
одного имени и фамилии, произнося их вслух четко и раздельно, как будто ему
необходимо было заучить все наизусть.
- Где же моя фамилия? - произнес полковник, когда перечень закончился. -
Где же мое имя?
Он отложил прочитанное в сторону, зашагал взадвперед по комнате,
удрученный и расстроенный, судорожно размышляя; то и дело он выглядывал в
окно и рассматривал сквозь опадающую листву силуэт жены, склоненный над
пишущей машинкой.
- Чертовщина какая-то! -o- произнес Генрих Иванович вслух. - Мне сорок
шесть лет! Я тоже живу в этом городе! Тогда почему моего имени нет в списках
прибывших или рожденных?! Господи, абсурд какой-то!
Шаллер с силой ударил кулаком по столу, так что опрокинулась чашка с
недопитым чаем, вывалив горку размоченных чаинок на пачку листков.
- Да в этой писанине ничего не сходится! Здесь все вкривь и вкось! Все
расползается по швам! - Полковник смахнул разбухшие чаинки прямо на пол. -
Это мистификация! Ни одна дата не сходится с официальной! Почти все дети
рождены гораздо раньше положенного срока, и чрево, из которого они вышли,
принадлежит какой-то плодовитой, мистической мадмуазель Бибигон! За
исключением ветра, который родила неизвестная Протуберана!
Мысли Генриха Ивановича были прерваны появившейся в окне головой Джерома,
который скалился во весь рот, показывая зубы и свое хорошее расположение.
- Эй! К тебе можно? - спросил мальчик, забрасывая ногу на подоконник. - Я
не помешал тебе?
- Помешал, - ответил Шаллер, раздосадованный тем, что, вероятно,
подросток слышал те мысли, которые он в волнении высказывал вслух.
- Экий ты неприветливый! Ну, раз уж я пришел, то зайду. Не уходить же мне
обратно!
Джером ловко закинул на подоконник вторую ногу и через мгновение уже был
в комнате. Он неторопливо огляделся, как будто ему предстояло прожить здесь
всю жизнь, даже подпрыгнул несколько раз на одном месте, словно проверяя, не
прогнили ли доски пола и не пора ли их перестилать.
- Знаешь новость? - спросил мальчик, удостоверившись, что пол не
провалится, по крайней мере сегодня.
- Какую?
- Помнишь, я рассказывал тебе про своего соседа, Супонина?
- Не помню.
- Ну, который старше меня на два года и которому тоже нравилось
проделывать с женщинами то же, что и тебе.
- Ах да, что-то припоминаю.
- Так вот, его вчера убили, - с каким-то удовлетворением произнес Джером.
- Представляешь, вырезали сердце и печень!
- Значит, это был твой сосед?
- Так ты уже знаешь... - разочарованно протянул Джером.
- Да, мне звонил доктор Струве.
- Жаль! Мне хотелось донести до тебя эту новость первым.
- Почему? - удивился Генрих Иванович.
- Потому что я люблю приносить новости. И плохие, и хорошие.
- Странное удовольствие.
- Не думаю, что в этом вопросе я исключение. Ведь тебе уже позвонил
доктор Струве. Ему совсем не обязательно было тебе звонить. Ты же не
следователь.
Просто человек любит приносить новости первым. Ему нравится потрясти,
послушать в ответ: - Да что вы! не может быть! как это произошло?.." Шаллер
не мог отказать мальчику в наблюдательности и вследствие этого не нашелся,
что ответить, а потому лишь улыбнулся и предложил Джерому чаю.
- К сожалению, ничем не могу тебя угостить. Есть только варенье и хлеб.
Зато варенья много. Грушевое, яблочное, вишневое, клубничное... Какое
хочешь?
- Всего понемногу попробую, - скромно ответил Джером и уселся за стол.
Генрих Иванович запалил самовар, вставил трубу в печное отверстие и, пока
тот гудел, разогревая воду, выставил на стол банки с вареньем.
- Как ты думаешь, - спросил мальчик, - если Супонина убили, а он был моим
соседом по комнате, могу я его вещи забрать себе? Как бы в наследство?
Шаллер перенес самовар, густо пахнущий сосновыми шишками, на стол, закрыл
трубное отверстие медной крышкой, чтобы не коптил, и заварил в китайском
чайничке чай.
- А у него больше никого нет? - спросил полковник.
- Кого? - не понял Джером.
- Разве у Супонина нет родственников?
- Мы все - сироты, А я с Супониным прожил водной комнате три года. Я его
родственник. Даром, что-ли, нюхал испорченный воздух! У него с желудком было
не в порядке, - пояснил Джером. - Так что, могу?
- А велико ли наследство?
- По тебе, может, и ничтожно, а по мне - велико.
Мальчик, запустил ложку в банку с вишневым вареньем, потом отправил ее в
жадный рот, при этом чавкая и цокая, как бы стараясь лучше распробовать,
затем повторил ту же самую процедуру с остальными банками и запил
проглоченное глотком душистого чая.
- Хорош-ш-шее варенье! - сладко проговорил Джером, закатывая глаза. - И
чаек неплохой.
- Угощайся, угощайся! - подбодрил полковник.
- Я угощаюсь, угощаюсь... Знаешь, сегодня утром встретил учителя Теплого,
- сказал мальчик, глубокозачерпывая из банки с клубничным. - Ты его
знаешь...
Так вот, от него пахло духами. - Бешеный мул" называются.
- И что же?
- Да ничего особенного. Просто этими духами пользовался мой сосед,
родственничек Супонин. Они мне так осточертели, что я их за версту чую. Не
- Бешеный мул", а бычья моча! Едкие-едкие! Раз помажешься - неделю воняешь!
Неожиданно в голове Шаллера все сложилось. Несколько картинок мгновением
