Через некоторое время Квенекс позвал их, и они один за другим
повернулись к нему, словно с неохотой отводя взгляды от моря. Мы
потащились сквозь дождь параллельно обрыву. Я спотыкалась о белые выступы
известняка. Мы шли по кривой и вверх, и внезапно впереди вырос белый
силуэт, приземистый, потрепанный, и мы добрались до обвалившейся башни,
открытой дождю и с брешами в сотне мест. Наверное, в былые дни она была
сторожевой или маячной. У нее имелось что-то общее с той башней на болоте,
где я впервые нашла их крарл.
Дождь начал стихать так же быстро, как и полил. При последней мороси
племя образовало кольцо в нескольких фугах от башни вокруг ее основания и
стояло совершенно неподвижно, словно ожидая. Воцарилось молчание. Над
небом мерцали грязновато-розовые огни. Было что-то тайное, загадочное и
даже мистическое в том, как они стояли вокруг башни. Я, дрожа, вышла из их
круга и тоже ждала.
Квенекс поднял руку, один лишь узкий черный силуэт на фоне бледных
обвалившихся руин. Он отдал честь башне. А затем двинулся к одному из
проломов, нагнулся и зашел внутрь.
Далеко в море свирепо кричала чайка. И никакого иного звука.
Квенекс вышел из башни, в руках он нес деревянный бочонок, покрытый
белой крошкой от лежавших на нем сверху камней.
С помощью ножа он отковырнул крышку. Крышка отвалилась. Внутри -
тусклый отблеск, какой-то предмет - металлический?
Он вынул его на свет, и предмет оказался большой книгой,
переплетенной сплошь листовым золотом. Сперва во мне шевельнулась лишь
память об Эзланне, За, Белханноре и книгах Асрена Джавховора, украшенных
множеством самоцветов, сверкающих при пламени свечей и бесценных. Квенекс
вынес книгу и обошел круг, подходя по очереди к каждому из них, и каждый
мужчина, женщина, ребенок очень осторожно прикасались к книге, словно она
была для них слишком горячей или слишком холодной. Тут я и вспомнила, что
мне рассказывала Уасти, целительница караванщиков, о бродячем племени и
золотой книге, содержавшей легенды о Сгинувшей Расе. Сердце мое ударилось
о ребра. Я потянулась через круг и положила свою ладонь на поверхность
золотой книги. Квенекс посмотрел на меня. Он позволил мне прикоснуться к
священному предмету, но большего он сделать не разрешит. Уж это-то я
видела. Что там сказала Уасти? Никакой женщине не дозволялось заглядывать
в нее. Однако я почувствовала надпись, смазанную временем и множеством
прикосновений, ощупав ее ладонью, словно ползущей змеей. Я подняла руку и
увидала те слова, какие были написаны по зеленой пыли на полу фургона.
БЕФЕЗ - ТЕ - АМ. В этом - Истина.
Затем Квенекс отошел от меня, поднося книгу другим, ждавшим не
двигаясь и томясь.
Я содрогнулась и, прежде чем смогла остановить себя, рассмеялась.
Они, казалось, не заметили этого. Они, мирные черные из болот, которые
носили грех и печаль того, что создало меня, которые поклонялись анналам
гордыни и глупости; анналам, которые, наверное, являлись ключом к моей
утраченной Силе, к тому, что я должна узнать о себе, и даже к
местонахождению зеленого утешения, сродственника моей души, Нефрита.
Огромный красный гонг, быстро опускавшийся на луга в глубине суши,
был первым и последним появлением солнца, увиденным нами в тот день. Свои
черные палатки они разбили между морем и башней и по тянувшейся за ней
кремнистой поросшей кустарником местности. Их бивачные костры протестующе
шипели и коптили на мокрой транс. Они занялись своими обычными делами, за
которыми я видела их каждый вечер, и все же я пробыла с ними достаточно
долго, чтобы ощутить в их действиях нечто иное. Женщины болтали больше
обычного, а мужчины - меньше. Дети бегали и кувыркались по лугам, где козы
щипали траву и таращились на них яркими и безумными глазами, улавливая
носившееся в воздухе предвкушение чего-то необычного. Когда полностью
стемнеет, будет какая-то церемония, пир или ритуал. Какое-то ликование,
имевшее отношение к морю и древней книге.
К_н_и_г_а_. Я была одержима ею. Она лежала сейчас в палатке Квенекса,
и вокруг нее стояло кольцо воинов-охранников. Охрана эта диктовалась
больше традицией, чем чем-либо иным; в конце концов, кто же в племени
нарушит покой Книги? Однако я не могла прорваться сквозь цепь из копий и
людей. Я рыскала по лагерю, переходя от костра к костру, пытаясь уловить
обрывки их разговоров и понять их. И ничего не узнала.
Овальная луна пронзила тучу, и море под ней вспыхнуло белым от края
до края. Под нами разбивались с легким содроганием могучие валы.
Их трапеза закончилась. Женщины смеялись. С козьих пастбищ прибежала
стайка детей с охапками бледных цветочков. Они бросили их, и я увидала
лежащие на траве бессчетные гирлянды. Их подбирали женщины и надевали на
головы себе и своим мужчинам. Что-то заставило меня стать напряженной и
испуганной, и я отступила от них вдоль утеса. Я видела слишком много
церемоний, непонятных, ненавистных и пустых, чтобы приветствовать эту. Ко
мне подошла Хуанхад, а чуть позади нее шел воин, оба в гирляндах. Она
протянула цветы и мне тоже.
- Ты - не из наших, - медленно произнесла она так, чтобы я поняла, -
но ты вполне можешь порадоваться вместе с нами, если желаешь.
Моя рука оставалась, словно примерзшая к боку, но я подумала о Книге.
Протянув руку, я взяла цветы, надела их поверх волос и поблагодарила ее.
Они повернулись и пошли обратно в стан, и я последовала за ними.
На лугу развели новый костер, немного поодаль от башни, и теперь они
образовали вокруг его дымного пламени новое кольцо, взявшись за руки.
Высокий мальчик, лет эдак пятнадцати, заиграл на длинной узкой дудке,
сделанной из прочного стебля какого-то камыша. Из этой дудки полились
странные тонкие звуки, не имевшие ничего общего с мелодией. Кольцо
принялось раскачиваться то в одну, то в другую сторону. Хуанхад, ее воин и
я проскользнули в круг. Руки расцепились, чтобы принять нас, а потом снова
сжались. Я раскачивалась вместе с ними, и костер замельтешил в глазах, вой
камышовой дудки спутал мои мысли и чувства. Круг тронулся налево и вокруг
костра, сперва рысью, а вскоре и бегом. Я видела за пламенем смазанные
лица. Топот ног перекрывал потрескивание влажных прутьев и шум гремящего
внизу моря. Внезапно мужской голос закричал за пределами круга. Круг
распался, руки расцепились, мужчины, женщины и дети отступили от костра и
побежали вперед, вслед за мальчиком с дудкой и Квенексом, который опять
нес в руках золотую Книгу.
На небе холодно горела луна, и на фоне все еще голубого неба я
увидела тонкие очертания бегущих фигур, растянувшихся вереницей, с
развевающимися под серебряными брызгами летних цветов волосами.
Я не знала, ни куда они бежали, ни что все то для них значило. Я
слепо следовала за ними, без их экстаза, продираясь сквозь высокие травы и
спотыкаясь на острых камнях. Казалось, прошло много времени, и дыхание у
меня стало частым, а под грудью покалывало. Я боялась потерять их - я и
так уже бежала последней и сильно отстала. Тяжело дыша, я перелезла через
белые камни и увидела, что они пропали. Я вгляделась вдоль линии утеса, но
никого впереди не было. Я задержала дыхание и прислушалась, надеясь
услышать звуки дудки, но и та умолкла. Они могли исчезнуть с таким же
успехом.
А затем я догадалась взглянуть вниз с края утеса и увидела, что валы
разбивались теперь далеко впереди, оставляя длинный участок открытого
берега. Вот на этом берегу и лежало племя, словно люди, отдыхающие после
трудного пути, на спине, соединив руки, совершенно неподвижно; сочетание
их тел опять же представляло собой круг, выражающий бесконечность, ибо у
него нет ни начала, ни конца. На мгновение мне подумалось, что они
ринулись туда вниз с утеса и погибли, а затем в центре я увидела
высвеченную луной ступицу этого колеса, которой служила Книга.
Я полезла по скалам в поисках пути вниз. Он оказался ненадежным
известняковым спуском, прерываемым естественными террасами. Я рискнула
воспользоваться им, цепляясь за расщелины и длинную траву; из-под моих ног
со стуком сыпались на берег камни. Вся в синяках и царапинах я
приземлилась на последнем отрезке пути, где камень уступил место песку. Я
обогнула утес, выбирая тропу рядом с его нижней частью, покрытой зелеными
пятнами. Они, казалось, не услышали меня, и я снова гадала, не мертвы ли
они. Однако приблизившись, я увидела, что они дышат, хотя и лежат с
закрытыми глазами, словно в трансе. Я коснулась плеча одной женщины, и та
не шелохнулась. Перепрыгнув через ее тело, я очутилась внутри круга.
Из-под моих ног разлетелся песок. Я посмотрела на них, но они не
очнулись. Во мне снова проснулся зверь, дикое немыслящее существо. Я
осквернила какое-то их тайное священнодействие, не посчитавшись ни с чем,
кроме собственной потребности.
Я подбежала к Книге и опустилась рядом с ней на колени. От волнения
глаза мои пронзили черные стрелы. Я распахнула обложку.
И вскрикнула. Я неистово листала страницы - одну за другой. Я не
могла поверить своим глазам, не желала им верить. Ибо страницы Книги были
чистыми.
О, да, письмена в ней когда-то были, уж это-то я увидела, но чернила
выцвели. Теперь остались лишь слабые следы на желтизне. И по ним я ничего
не могла определить.
Я раскачивалась всем телом, все еще стоя на коленях у Книги, уставясь
на черное отступающее море.
Я быстро сообразила, что это племя не то, о котором говорила Уасти,
горное племя целителей, обучавших ее. Затем я рассудила, что и эта Книга
не та, о которой она мне рассказывала, а другая, наверное, копия, или даже
иное произведение. И все же она носила то же самое название и почиталась;
должно быть, и она была _к_а_к_о_й_-_т_о_ реликвией Сгинувших - каким-то
ключом для меня. Я надеялась. А здесь в результате ничего не оказалось.
Я поднялась на ноги, оставив Книгу раскрытой, ночной бриз слабо
ворошил пустые страницы. Я выпрыгнула из круга и пошла на юг вперед по
берегу. Если не Книга, то руины рухнувших городов. По крайней мере, они
должны здесь быть, ибо где же еще племя обнаружило бы свою реликвию?
Я устала, шла с полузакрытыми глазами, еле волоча ноги. По краю моря
я оставляла свои следы, кружевные веера пены холодили мне кожу, рос
древний рыбный запах воды. Песок сменился галькой, а потом - более грязным
песком. Я бросила гирлянду в море и смотрела, как волны уносят ее, а затем
приносят обратно ко мне.
До меня дошло наконец, как горька была ирония Книги, провозгласившей:
"В этом - Истина". Ибо в ее выбеленных страницах и заключалась истина. Что
такое истина, кроме как нечто выцветшее, потерявшее свой облик, ставшее
нечитаемым и неразличимым, чистый лист, где люди могут написать все, что
пожелают.
Под ногами теперь - сплошная галька и осколки белого камня. Ночь
подходила к концу и меня настиг жестокий холод приморского рассвета.
Большую часть ночи я прошла под нависающими гончарными изделиями великана
- утесами, в то время как море дышало, то накатывая в приливе, то отступая
в отливе. Один раз мне пришлось забраться на место повыше, за пределами
досягаемости воды и спать там, пока снова отступающие волны не разбудили
меня, и я продолжила путь. Я шла по узкому участку между длинной полоской
воды и высокими неровными каменными стенами.
Из моря поднялись бледно-желтые ноготки солнца, роняющего капли
своего цвета на серебряные валы. Кружили и кричали морские птицы.
Я обогнула еще один утес и обнаружила, что он был последним. Передо
мной лежал широкий и открытый залив, простирающийся до террас невысоких
