Матильда молча опустила голову. С беспощадной жестокостью, которую я
лично не мог ему извинить, Рультабийль продолжал:
- Когда я вспоминаю каждое движение госпожи Дарзак после вашего
возвращения из Сан-Ремо, мне становится ясно, что в них все время
проглядывали страх и постоянная тревога... Нет, позвольте я буду говорить,
господин Дарзак. Я должен объясниться, да и все должны. Нам нужно поставить
точки над "i". Итак, поведение мадемуазель Стейнджерсон выглядело
неестественно. Даже готовность, с какою она уступила вашему желанию поскорее
обвенчаться, указывала на то, что ей хочется поскорее покончить с душевными
муками. Я помню ее глаза, они ясно говорили тогда: "Неужели возможно, чтобы
я продолжала видеть Ларсана повсюду, даже в человеке, который рядом со мною,
который ведет меня к алтарю и увозит с собой?" На вокзале же, сударь, ее
прощание было душераздирающим. Тогда она уже звала на помощь - ее нужно было
спасти от нее самой, от ее мыслей.., а быть может, от вас? Но она не
осмеливалась открыться кому-либо: конечно, она боялась, что ей скажут...
Тут Рультабийль спокойно нагнулся к уху г-на Дарзака и тихо договорил -
недостаточно тихо, чтобы я не расслышал, так, чтобы не расслышала Матильда:
"Вы что, снова сходите с ума?" Затем, отойдя немного назад, он продолжал:
- Теперь, думаю, мой дорогой господин Дарзак, вы поняли все: и странную
холодность, с которой к вам стали относиться, и самое нежное внимание,
которым вдруг принималась вас окружать госпожа Дарзак, - к этому толкали ее
угрызения совести и постоянная неуверенность. И наконец, позвольте вам
заметить, что вы и сами временами казались очень мрачным и мне приходило в
голову: а вдруг вы тоже заметили, что госпожа Дарзак, глядя на вас,
разговаривая с вами или замыкаясь в молчании, в глубине души никогда не
расстается с мыслью о Ларсане. Поэтому поймите меня правильно: мысль о том,
что, займи ваше место Ларсан, дочь профессора Стейнджерсона сама заметила бы
это, не могла рассеять моих подозрений - ведь вопреки своему желанию она
видела его повсюду. Нет, мои подозрения рассеялись по другой причине.
- Но ведь вы могли их рассеять, - насмешливо и вместе с тем отчаянно
вскричал г-н Дарзак, - легко могли их рассеять, если бы рассудили следующим
образом: если я Ларсан и раз я добился того, что мадемуазель Стейнджерсон
стала моей женой, то в моих интересах, чтобы все продолжали верить в смерть
Ларсана. Тогда бы я не стал воскресать. Разве в тот день, когда Ларсан
появился вновь, я не потерял Матильду?
- Прошу прощения, сударь, - возразил Рультабийль, побелев как мел. - Вы
опять забываете о здравом смысле. Он же указывает нам как раз на обратное. Я
рассуждаю так: раз женщина верит или близка к тому, чтобы поверить, что вы -
Ларсан, то в ваших интересах доказать ей, что Ларсан находится где-то в
другом месте.
При этих словах Дама в черном скользнула вдоль стены, встала, задыхаясь,
рядом с Рультабийлем и пристально всмотрелась в лицо г-ну Дарзаку, которое
сделалось вдруг невероятно суровым. Мы же были так потрясены неожиданностью
и неопровержимостью первых рассуждений Рультабийля, что хотели только, чтобы
он продолжал; боясь его прервать, мы спрашивали себя, куда может привести
столь неслыханное предположение. Молодой человек невозмутимо продолжал:
- Но если в ваших интересах было доказать, что Ларсан находится где-то в
другом месте, то в одном случае эти интересы становились уже настоятельной
потребностью. Представьте... Я говорю, представьте, мой дорогой господин
Дарзак, на один только миг, наперекор себе, представьте, что в глазах дочери
профессора Стейнджерсона вы и в самом деле воскресший Ларсан и у вас
действительно появилась потребность воскресить его еще раз, но уже в другом
месте, чтобы доказать жене, что воскресший Ларсан - это не вы... Ах, да
успокоитесь же, дорогой господин Дарзак, умоляю вас! Говорю вам, мои
подозрения рассеялись, рассеялись совершенно. Давайте порассуждаем немного,
позабыв о всех этих ужасах, когда казалось, что для рассуждений уже нет
места. Итак, вот к чему я пришел, считая доказанной гипотезу - это из
математики, вы как ученый разбираетесь в этом лучше меня, - считая
доказанной гипотезу, что в вашем обличье скрывается Ларсан. Стало быть, вы и
есть Ларсан. Тогда я спросил себя: что могло произойти на вокзале в Буре,
когда вы показались вашей жене в облике Ларсана? Факт воскрешения
неопровержим. Он налицо. Но тогда его нельзя было объяснить вашим желанием
предстать в облике Ларсана.
Г-н Дарзак больше Рультабийля не прерывал.
- Как вы сказали, господин Дарзак, - продолжал репортер, - именно из-за
этого воскрешения вы лишились счастья. Значит, если оно не было намеренным,
то оставалось одно: это воскрешение произошло случайно. Теперь вы видите -
все стало на свои места. Я долго раздумывал над происшествием в Буре.., и,
не пугайтесь, пожалуйста, продолжал рассуждать. Итак, вы в Буре, в буфете.
Вы считаете, что ваша жена, как и обещала, ждет вас на привокзальной
площади. Когда вы покончили с письмами, вам захотелось вернуться в купе,
немного привести себя в порядок, проверить взглядом мастера свои грим. Вы
думаете: "Еще несколько часов комедии, и после границы, когда она будет
по-настоящему моя, я сброшу маску..." Ведь вы устали от этой маски, ей-богу,
так устали, что, придя в купе, позволили себе несколько минут отдохнуть.
Понимаете? Вы снимаете накладную бороду, очки, и в этот миг дверь в купе
открывается. Ваша жена, едва завидев в зеркале лицо без бороды, лицо
Ларсана, с испуганным криком убегает. Да, вы поняли, какая опасность вам
грозит. Если жена тотчас же не увидит где-то в другом месте своего мужа,
Дарзака, - вы проиграли. Вы надеваете маску, через окно купе спускаетесь на
соседний путь и прибегаете в буфет раньше жены, которая поспешила туда к
вам. Когда она входит, вы еще стоите. Вы не успели даже сесть. Все в
порядке? Увы, нет. Ваши беды только начинаются. Страшная мысль, что вы - и
Дарзак и Ларсан, больше ее не оставляет. На перроне, проходя под фонарем,
она бросает на вас взгляд, вырывает руку и как безумная летит в кабинет
начальника вокзала. Но вы все поняли. Нужно немедленно прогнать эту ужасную
мысль. Вы выходите из кабинета и тут же захлопываете дверь, словно
столкнулись нос к носу с Ларсаном. И чтобы успокоить ее и сбить с толку нас
- на случай, если она решится все же поделиться с кем-нибудь своей тайной, -
вы предупреждаете меня первым, вы посылаете мне телеграмму. Дальше уж,
наученный опытом этого дня, вы действуете безукоризненно. Уступаете жене и
присоединяетесь к ее отцу. Ведь она и без вас поехала бы к нему. И поскольку
еще ничто не потеряно, у вас остается надежда все поправить. В дороге ваша
жена то верит вам, то приходит в ужас. Она отдает вам револьвер, поддавшись
своим горячечным мыслям, которые можно свести к одной фразе: "Если он -
Дарзак, пусть меня защитит; если Ларсан - пусть убьет. Только бы наконец
знать!" В Красных Скалах вы видите, что она снова отдалилась от вас, и,
чтобы вернуть ее, опять показываетесь под видом Ларсана. Вот видите, мой
дорогой господин Дарзак: у меня в голове все прекрасно встало на свои места,
и даже ваше появление перед нами в Ментоне в обличье Ларсана, в то время как
Дарзак ехал в Кан, - даже это объяснялось очень просто. На глазах у друзей
вы сели в поезд в Ментоне-Гараване, однако на следующей станции, в Ментоне,
вышли, и, зайдя там ненадолго в свою гардеробную, уже в виде Ларсана
появились перед друзьями, которые пешком добрались до Ментоны. На следующем
поезде вы вернулись в Кан, где встретились с нами. Однако, услышав в этот же
день из уст господина Артура Ранса, приехавшего в Ниццу встретить нас,
неприятно поразившее вас известие, что на этот раз госпожа Дарзак не
заметила Ларсана, и поняв, что ваша утренняя уловка оказалась
безрезультатной, вы решили в тот же вечер показаться ей в обличье Ларсана и
прокатились под окнами Квадратной башни на лодке Туллио. Теперь вы видите,
мой дорогой господин Дарзак: запутанные на первый взгляд вещи стали вдруг
простыми и объяснимыми - если мои подозрения верны.
При этих словах я, видевший и трогавший недавно "Австралию", невольно
вздрогнул и посмотрел на г-на Дарзака чуть ли не с жалостью, как порой
смотрят на какого-нибудь несчастного, который вот-вот станет жертвой
ужасающей судебной ошибки. Остальные также не смогли удержать дрожь,
поскольку доводы Рультабийля казались настолько неоспоримыми, что каждый
задавал себе вопрос: каким образом, доказав столь блестяще его виновность,
Рультабийль сможет доказать обратное? Робер Дарзак сначала было помрачнел и
забеспокоился, но потом, слушая молодого человека, постепенно остыл, и мне
показалось, что взгляд его выражает изумление и смятение; такой взгляд
бывает у обвиняемого, когда тот внимает блестящей речи прокурора, уличающего
его в преступлении, совершенном тем не менее не им. Голос, которым заговорил
Робер Дарзак, звучал не гневно, а скорее испуганно, словно он только что
сказал про себя: "Боже, я и не знал, какой опасности мне удалось избежать!"
- Но раз этих подозрений у вас больше нет, - необычайно спокойно проговорил
он, - мне, сударь, хотелось бы знать, как вы от них избавились?
- Чтобы от них избавиться, сударь, мне нужна была уверенность. Простое,
но неопровержимое доказательство, которое бы ясно продемонстрировало, кто из
двух Дарзаков - Ларсан. По счастью, такое доказательство предоставили мне
вы, сударь, в ту минуту, когда замкнули круг, тот круг, в котором находился
лишний труп. Совершенно честно заявив, что, вернувшись в комнату, вы сразу
же заперлись на задвижку, вы нам солгали - утаили, что вошли к себе около
шести часов, а вовсе не в пять, как говорил папаша Бернье и как мы сами
могли убедиться. Стало быть, только вы и я знали: вошедший в комнату в пять
часов Дарзак, о котором мы вам говорили, имея в виду вас, был вовсе не вы. А
вы ничего не сказали. И не надо убеждать меня, что вы не обратили внимания
на время - именно оно-то все вам и объяснило, именно благодаря ему вы
узнали, что другой Дарзак, настоящий, вошел в это время в Квадратную башню.
И как после притворного удивления вы вдруг замолчали! Вы лгали нам своим
молчанием. Зачем подлинному Дарзаку было скрывать, что до вас в Квадратной
башне спрятался другой Дарзак - ведь это мог быть Ларсан! А вот Ларсану как
раз и был смысл скрывать появление второго Дарзака. Из двух Дарзаков
Ларсаном был тот, который лгал. Эта уверенность и избавила меня от
подозрений. Ларсаном были вы. А человек, находившийся в шкафу, был Дарзак.
- Ложь! - зарычал и бросился на Рультабийля тот, кто - я никак не мог в
это поверить! - был Ларсаном.
Мы оттащили его, а Рультабийль все так же невозмутимо указал рукой на
шкаф и проговорил:
- Он и сейчас там.
***
Неописуемая, незабываемая минута! После жеста Рультабийля чья-то
невидимая рука толкнула дверцу шкафа - точно так же, как и в тот вечер,
когда столь таинственно появился "лишний труп".
И "лишний труп" предстал перед нашими глазами. Возгласы удивления,
радости и ужаса наполнили Квадратную башню. Дама в черном душераздирающе
вскрикнула:
- Робер! Робер!
Это был крик радости. Перед нами стояли два Дарзака, столь похожие друг
на друга, что не ошибиться могла лишь Дама в черном. Сердце не обмануло
Матильду, хотя после такого потрясающего вывода Рультабийля рассудок ее
легко мог опять пошатнуться. Простирая руки, она подошла ко второму Дарзаку,
вылезшему из пресловутого стенного шкафа. Лицо Матильды сияло новой жизнью,
