навстречу. Он оборвал первый же мой вопрос и сразу поинтересовался, хорош ли
у меня улов. Меня не обманул его пристальный взгляд, и, желая показать, что
я тоже не промах, я ответил:
- Улов прекрасный! Я поймал Старого Боба. Рультабийль подскочил. Я пожал
плечами, так как полагал, что он продолжает ломать комедию, и проговорил:
- Да ладно вам! Вы же прекрасно знаете, куда направляли нас вашей
запиской насчет моллюсков! Он удивленно уставился на меня:
- Вы, должно быть, не понимаете, что говорите, дорогой Сенклер, иначе не
заставили бы меня опровергать подобное обвинение.
- Какое обвинение? - вскричал я.
- Обвинение в том, что я мог оставить Старого Боба в пещере Ромео и
Джульетты, зная, что он умирает.
- Да успокойтесь же, - отозвался я. - Старый Боб вовсе не умирает. У него
вывихнуты нога и плечо, но не сильно, а история его исчезновения - самая что
ни на есть добропорядочная: он утверждает, что хотел похитить череп князя
Галича.
- Что за бредовая мысль! - усмехнулся Рультабийль.
Он наклонился ко мне и, глядя прямо в глаза, спросил:
- А вы верите в эту историю? И что, это все? Других ран у него нет?
- Есть. У него есть еще одна рана, но врач нашел ее неопасной. У него
разбита грудь.
- Разбита грудь? - переспросил Рультабийль, в волнении сжимая мне руку. -
А как она у него разбита?
- Не знаем, не видели. Старый Боб невероятно стыдлив. Он не хотел снимать
при нас сюртук, а тот так хорошо закрывал рану, что мы о ней и не
подозревали, пока нам не признался Уолтер, напуганный видом крови.
Придя в замок, мы сразу наткнулись на м-с Эдит, которая нас разыскивала.
- Дядюшка не желает, чтобы я дежурила у его постели. Это совершенно
необъяснимо! - воскликнула она, глядя на Рультабийля с несвойственной ей
тревогой.
- Сударыня! - ответил репортер, церемонно раскланявшись с нашей милой
хозяйкой. - Уверяю вас, ничего необъяснимого тут нет, если дать себе труд
хоть немножечко поразмыслить.
Затем он поздравил м-с Эдит с тем, что она вновь обрела своего чудесного
дядюшку, которого уже считала погибшим.
М-с Эдит, поняв мысль моего друга, только собралась ему ответить, как к
нам подошел князь Галич. Узнав о несчастном случае, он явился проведать, как
поживает его друг Старый Боб. М-с Эдит успокоила его относительно
последствий вылазки своего чудака дядюшки и попросила у князя прощения за
слишком пылкую любовь ее родственника к самым древним черепам в мире. Когда
она ему рассказала, что именно хотел похитить Старый Боб, князь мило и
учтиво улыбнулся.
- Вы найдете ваш череп, - продолжала она, - на дне пещеры, куда дядюшка
свалился вместе с ним. Во всяком случае, так он мне сказал. За свою
коллекцию, князь, можете не беспокоиться.
Князь очень заинтересовался происшествием и попросил рассказать
поподробнее. И м-с Эдит поведала, в чем дядюшка ей признался: он ушел из
замка через колодец, который сообщается с морем. Как только она это сказала,
я сразу вспомнил опыт с ведром воды, который провел Рультабийль, а также
железные засовы на крышке колодца, и выдумки дядюшки Боба приняли у меня в
голове гигантские размеры. Я был убежден, что, если ему верят, он лжет всем
подряд. В заключение м-с Эдит сказала, что у выхода из подземного хода,
ведущего из колодца, его ждал Туллио, который и доставил дядюшку в своей
лодке к пещере Ромео и Джульетты.
- Зачем такие сложные маневры, когда можно было просто выйти через дверь?
- не удержавшись, воскликнул я. М-с Эдит бросила мне горестный взгляд, и я
тут же пожалел, что оказался не на ее стороне.
- Все это весьма странно, - заметил князь. - Позавчера утром Морской
Палач пришел со мною проститься, так как уезжал отсюда, и я был уверен, что
в пять вечера он сел в поезд на Венецию, свой родной город. Так как же тогда
он вез господина Старого Боба в своей лодке следующей ночью? Здесь его уже
не было, да и лодку он продал, потому что решил сюда больше не возвращаться,
- так он мне сказал.
Помолчав, князь Галич продолжил:
- Впрочем, все это неважно, сударыня: главное, чтобы ваш дядя как можно
скорее поправился и, - добавил он с еще более очаровательной улыбкой, -
чтобы вы помогли мне отыскать в пещере некий несчастный камень, который
выглядит следующим образом: острый, двадцати пяти сантиметров длиной,
сточенный с одной стороны, использовавшийся в качестве скребка, короче,
самый древний скребок в мире. Я очень им дорожу, - подчеркнул князь, -
поэтому вы, быть может, соблаговолите узнать у дядюшки, что с ним стало.
Несколько высокомерно, что мне понравилось, м-с Эдит пообещала, что
приложит все усилия, чтобы столь ценный скребок не затерялся. Князь
попрощался и ушел. Когда мы повернулись, рядом с нами стоял Артур Ранс.
Похоже, он слышал весь разговор и теперь обдумывал его. Приложив свою трость
с загнутой ручкой к губам, он по своему обыкновению насвистывал и смотрел на
м-с Эдит столь пристально, что она раздраженно проговорила:
- Да знаю я, знаю, о чем вы, сударь, думаете, и меня это вовсе не
удивляет - уж поверьте!
Затем, весьма раздосадованная, она повернулась к Рультабийлю и вскричала:
- Что бы там ни было, вы никогда не сможете мне объяснить, как, находясь
за пределами Квадратной башни, он очутился в шкафу!
- Сударыня, - ответил Рультабийль, глядя в лицо м-с Эдит так, словно
хотел ее загипнотизировать, - терпение и отвага! Если господь меня не
оставит, я еще до вечера объясню вам то, о чем вы спрашиваете.
Глава 18
Самый страшный полдень
Немного спустя я сидел в зале "Волчицы" наедине с м-с Эдит. Мне
показалось, что она не находит себе места от беспокойства, и я попытался ее
ободрить, однако она провела ладонями по своим растерянным глазам, и с
дрожащих губ у нее сорвалось:
- Я боюсь.
На мой вопрос, чего она боится, прозвучало:
- А вы сами не боитесь?
Я промолчал. Это была правда: я и сам боялся. Она проговорила:
- Вам не кажется, что что-то происходит?
- Где?
- Где, где? Вокруг нас, - поежилась она. - Я совсем одна, совсем! Мне
страшно.
С этими словами она направилась к двери.
- Куда вы?
- Пойду поищу кое-кого - не хочу оставаться совсем одна.
- Кого же?
- Князя Галича.
- Этого вашего Федора Федоровича? - вскричал я. - Зачем он вам? Разве я
не с вами?
Беспокойство ее, однако, становилось тем сильнее, чем старательнее я
пытался его развеять; без особых усилий я понял, что вызвано оно закравшимся
к ней в душу страшным подозрением относительно личности ее дядюшки.
Она сказала: "Пошли!" - и увлекла меня за собой, прочь из "Волчицы".
Приближался полдень; весь двор был залит благоуханным сиянием. Так как
темных очков мы не взяли, нам приходилось заслонять глаза рукой от
ослепительно ярких цветов, однако гигантские герани все равно проплывали
перед нашими взорами кровавыми пятнами. Привыкнув немного к этому сиянию, мы
прошли по иссушенной земле и, держась за руки, ступили на раскаленный песок.
Но наши руки были еще горячее, чем все, что нас окружало, чем даже жаркое
пламя этого полдня. Мы смотрели под ноги, чтобы не замечать бескрайнего
зеркала вод, а быть может, и затем, чтобы не видеть, что происходит в
сияющем просторе. М-с Эдит твердила свое: "Мне страшно!" Мне тоже было
страшно, особенно после моих ночных похождений, я боялся этого необъятного,
изнурительного и сверкающего молчания полдня. Дневной свет, когда ты знаешь,
что в нем происходит что-то невидимое, еще страшнее мрака. Полдень! Все и
замирает, и живет, и молчит, и шумит. Прислушайтесь: у вас в ушах, словно в
морских раковинах, гудят звуки куда более таинственные, чем те, что
поднимаются с земли с наступлением вечера. Закройте глаза: вы увидите
множество серебристых видений, куда более тревожных, чем ночные призраки.
Я посмотрел на м-с Эдит. По ее бледному лицу стекали ручейки холодного
пота. Вслед за нею дрожь проняла и меня: я знал, что, увы, ничем не могу
помочь и что все, чему суждено случиться, случится помимо нашей воли и
желания. М-с Эдит повела меня в сторону потерны. Арка потерны чернела в
ярком свете дня, а по ту сторону этого прохладного туннеля виднелись фигуры
Рультабийля и г-на Дарзака, которые, словно белые статуи, стояли у входа во
двор Карла Смелого. Рультабийль держал в руке трость Артура Ранса. Не знаю
почему, но эта подробность меня встревожила. Концом трости он указал сначала
на что-то, не видное нам, на своде арки, а потом на нас. О чем они говорили,
мы не слышали. Их губы едва шевелились, словно у сообщников, ведущих
секретный разговор. М-с Эдит остановилась, но Рультабийль, позорив движение
тростью, дал ей знак подойти.
- Боже, что еще ему от меня нужно? - воскликнула она. - Господин Сенклер,
мне очень страшно! Я скажу дяде все, и будь что будет.
Мы вошли под арку; те двое неподвижно следили за нами. Их неподвижность
удивила меня, и, когда я задал вопрос, мой голос гулко раскатился под
сводом.
- Что вы тут делаете?
Мы подошли ближе, и они предложили нам повернуться спиной к двору, чтобы
увидеть то, что они рассматривали. Это был расположенный на своде арки
геральдический щит с гербом семейства Мортола и прибавочным знаком младшей
ветви рода. Камень, на котором был вырезан герб, расшатался и, казалось,
готов был вот-вот обрушиться на головы проходящих под ним. Рультабийль
заметил этот расшатанный герб и теперь спросил у м-с Эдит, не стоит ли
выломать его, чтобы потом поставить на место более надежно.
- Я уверен, что, если до него дотронуться кончиком трости, он упадет, -
заявил он и, протянув трость м-с Эдит, попросил: - Вы повыше меня,
попробуйте сами.
Мы принялись по очереди пробовать достать тростью до камня, но тщетно: он
находился слишком высоко; я уже начал было задаваться вопросом, какой смысл
в этом необычном упражнении, как вдруг позади меня раздался предсмертный
крик!
***
Все как один обернулись: у каждого вырвалось восклицание ужаса. Ах, этот
предсмертный крик! Сейчас он долетел до нас сквозь солнечный полдень, а
несколько дней назад донесся в ночи. Когда же прекратятся эти крики? Впервые
я услышал такой крик в ночном Гландье - когда же они перестанут возвещать о
новой жертве, о том, что кто-то снова пал от руки преступника, нанесшей удар
внезапно, исподтишка и таинственно, как настигает человека чума. Да, даже
нашествие эпидемии не так незаметно, как движения этой беспощадной руки! И
вот мы стоим вчетвером, дрожа и вопросительно вглядываясь расширенными от
ужаса глазами в яркий свет дня, еще трепещущий от предсмертного крика.
Кто-то умер? Или вот-вот умрет? Из чьих уст вырывается последний вздох? Как
нам войти в этот свет, который, кажется, сам стонет и вздыхает?
Больше всех напуган Рультабийль. Я видел, как при самых неожиданных
обстоятельствах ему удавалось сохранить поистине нечеловеческое
хладнокровие; как, заслышав предсмертный крик, он бросался в опасную
темноту, словно герой, спасающий в морской пучине чью-то жизнь. Так почему
же сейчас, в ярком свете дня он так дрожит? Он вдруг оробел, словно ребенок,
а он и есть ребенок, хотя и пытается всегда оставаться на высоте положения.
Значит, он догадывался, что такая минута наступит, минута, когда при свете
дня кто-то будет умирать? К нам подбежал Маттони, который проходил по двору
и тоже услышал крик. Движением руки Рультабийль заставляет его застыть на
месте, тот застывает под потерной, словно часовой, а сам молодой человек
движется в сторону, откуда раздаются стоны, точнее, к источнику этих стонов,
потому что пылающий воздух наполнен ими повсюду. Мы следуем за ним, затаив
