нечеловеческого несчастья на плечах.
А потом вдруг - не знаю даже по какой причине, быть может, из-за жеста
Дарзака - страшная мысль снова пришла мне в голову, и я в упор спросил:
- А как получилось, что мешок оказался пустым? Дарзак невозмутимо
ответил:
- Возможно, об этом расскажет Рультабийль. Затем пожал мне руку и
задумчиво пошел в глубину двора.
Я смотрел ему вслед. Кажется, я схожу с ума.
Глава 16
"Открытие Австралии"
В лицо ему светит луна. Возможно теперь, полагая, что остался один, он
сбросит свою дневную маску. Днем его неуверенный взгляд заслоняют темные
стекла очков. И если он, играя комедию, устал горбиться и опускать плечи, то
теперь настала минута, когда Ларсан может дать отдых своему массивному телу.
Скорее бы он расслабился! Я слежу за ним из кулисы - притаившись за фиговыми
деревьями, откуда мне видно каждое его движение.
Вот он стоит, словно на пьедестале, на западном валу, луна заливает его
холодным и мертвенным светом. Это ты, Дарзак? Или это твой призрак? А быть
может, это тень Ларсана, восставшего из мертвых?
Я схожу с ума... Ей-богу, всех нас нужно пожалеть - все мы сходим с ума.
Нам повсюду видится Ларсан, и, быть может, Дарзак однажды тоже смотрел на
меня и думал:
"А вдруг это Ларсан?" Однажды! Я говорю, словно мы заперты в замке уже
невесть сколько, а прошло-то всего четверо суток. Мы приехали сюда 8 апреля,
вечером.
Когда я задавал себе этот ужасный вопрос относительно других, сердце мое
не билось так сильно - быть может, потому, что и вопрос звучал не так
ужасно, когда речь шла о других. И потом, со мной делается что-то странное.
Мой ум не только не сопротивляется изо всех сил столь невероятному
предположению; напротив, он тянется к нему, поддается его страшному
очарованию. Он буквально помутился, и спасения от этого нет. Он заставляет
меня не сводить глаз с этого призрака, стоящего на западном валу, отыскивать
знакомые позы и жесты - сначала когда тот стоит спиной, потом в профиль,
потом - лицом ко мне. Вот так он очень похож на Ларсана... Да, но вот этак
он похож на Дарзака...
Почему эта мысль впервые пришла ко мне только сегодня ночью? Ведь если
поразмыслить как следует, это - первое, что должно было прийти нам на ум.
Разве во времена событий, связанных с тайной Желтой комнаты, Ларсана не
принимали несколько раз за Дарзака? Разве Дарзак, пришедший в 40-е почтовое
отделение за ответом м-ль Стейнджерсон, не был на самом деле Ларсаном? Разве
этот король перевоплощений уже не выдавал себя за Дарзака, притом с таким
успехом, что ему удалось обвинить в своих преступлениях жениха м-ль
Стейнджерсон?
Да, конечно... Но если я все же прикажу своему беспокойному сердцу
замолчать и прислушаюсь к голосу разума, он мне скажет, что это мое
предположение безумно. Безумно? Но почему? Постойте-ка: вон призрак Ларсана
зашагал своими длинными ногами, зашагал походкой Ларсана. Да, но плечи у
него - как у Дарзака.
Я сказал, что мое предположение безумно, и вот почему: если он не Дарзак,
то должен стараться быть все время в тени, в укрытии, как тогда, в Гландье,
а тут мы все время сталкиваемся с этим человеком, живем рядом с ним!
Живем рядом с ним? Нет!
Во-первых, среди нас он показывается нечасто - то сидит у себя в комнате,
то корпит над своей никому не нужной работой в башне Карла Смелого. Честное
слово, рисование - прекрасный повод отвечать на вопросы, не оборачиваясь,
так, чтобы твоего лица не было видно.
Но ведь не все же время он рисует. Да, но, выходя из помещения, он всегда
надевает темные очки. Вообще этот несчастный случай в лаборатории - выдумка
остроумная. Можно подумать - мне, например, всегда так казалось, - что эта
взорвавшаяся горелка знала, какую услугу окажет она Ларсану, если тот станет
выдавать себя за Дарзака. Теперь он может избегать яркого света, ссылаясь на
слабое зрение. Ну как же, как же! Даже м-ль Стейнджерсон и Рультабийль
стараются выбрать для него местечко в тени, где его глазам не причинит вреда
яркий дневной свет. Если вдуматься, то он чаще всех нас ищет тени, и мы
видим его мало, причем всегда в полутьме. В нашем зале военного совета очень
темно, в "Волчице" темно, в Квадратной башне он выбрал комнаты, в которых
всегда царит полумрак.
И все же... Ладно, посмотрим. Так просто Рультабийля не проведешь, водить
его за нос три дня подряд не удастся никому. Однако, как говорит
Рультабийль, Ларсан родился раньше него, он ведь его отец...
Но вот что я вспомнил: когда в Кане Дарзак зашел к нам в купе, он первым
делом задернул занавески. Полумрак, всегда полумрак!
Вот призрак на западном валу повернулся в мою сторону. Я хорошо его вижу,
очков на нем нет. Он неподвижен, словно стоит перед фотокамерой. Не
двигайтесь. Готово: это Робер Дарзак! Робер Дарзак!
Он снова двинулся. Не знаю, но все же его походка чем-то отличается от
походки Ларсана. Только вот чем?
Разумеется, Рультабийль заметил бы. Заметил бы? Да он больше рассуждает,
чем смотрит. И было ли у него время понаблюдать?
Нет! Не нужно забывать, что Дарзак пробыл три месяца на юге. Это верно.
Тут можно рассуждать так: три месяца его никто не видел. Он уехал недужным,
вернулся здоровым. Не удивительно, что лицо у человека изменилось: уехал он
тяжело больным, вернулся ожившим.
И сразу же состоялась свадьба. Все это время он редко показывался на
людях, да и длилось все это лишь неделю. Семь дней Ларсан мог бы выдержать.
Человек (Дарзак? Ларсан?) спустился с пьедестала на западном валу и
направился в мою сторону. Неужели он меня заметил? Я еще сильнее сжался за
своим фиговым деревом.
За три месяца Ларсан мог изучить все привычки и повадки Дарзака, а потом,
убрав несчастного, занять его место, похитить его жену - и дело сделано!
Голос? Имитировать голос человека с юга - чего проще! Выговор заметен
чуть больше или чуть меньше, и все. Мне показалось, что сейчас у него южный
выговор слышен немного больше. Да, у теперешнего Дарзака акцент чуть
сильнее, по-моему, чем до свадьбы.
Но вот он уже рядом, проходит мимо, хотя меня не замечает...
Это Ларсан! Говорю вам, это Ларсан!
На секунду остановился, в отчаянии огляделся - все вокруг спит, не спит
лишь его горе - и вздохнул, как вздыхают глубоко несчастные люди...
Это Дарзак!
Он ушел, а я остался стоять за фиговым деревом, совершенно уничтоженный
тем, о чем осмелился подумать.
***
Сколько времени провел я в этом состоянии? Час? Два? Когда я очнулся,
поясница у меня разламывалась, голова отказывалась работать. В своих
ошеломительных предположениях я дошел до того, что подумал: а вдруг Ларсан,
лежавший в мешке из-под картошки, засунул на свое место Дарзака, который,
запрягши в двуколку Тоби, повез его к кастийонской расселине? Я даже
представил себе, как агонизирующий полумертвец воскресает и предлагает г-ну
Дарзаку занять его место. Однако, чтобы отбросить столь идиотское
предположение, мне понадобилось вспомнить о доказательстве его
невозможности, которое я получил во время разговора один на один с г-ном
Дарзаком. Разговор этот состоялся утром, после нашего бурного собрания в
Квадратной башне, во время которого были четко определены условия задачи о
"лишнем трупе". Меня тогда занимал нелепый образ князя Галича, и я задал
г-ну Дарзаку несколько вопросов, касающихся этого человека; он сразу ответил
на них, причем сослался на другой, весьма ученый разговор на ту же тему,
который состоялся между ним и мною накануне и о котором никто, кроме нас
двоих, физически не мог знать. Об этом разговоре знал он один, и поэтому у
меня не осталось сомнений, что Дарзак, занимающий мой ум сегодня, и Дарзак,
с которым я беседовал накануне, - одно и то же лицо.
Как ни абсурдна была мысль о подмене, меня все же следует простить. В
том, что она у меня возникла, немного виноват Рультабийль, говоривший о
своем отце как о гении перевоплощения. И я вернулся к единственно возможному
- для Ларсана, который занял место Дарзака, - предположению о том, что
подмена произошла во время свадьбы, когда жених м-ль Стейнджерсон вернулся в
Париж после трехмесячного пребывания на юге.
Даже душераздирающая жалоба, вырвавшаяся недавно у Дарзака, когда он
считал, что рядом никого нет, - даже она не смогла прогнать эту мысль. Я
вспомнил, как он вошел в церковь Сен-Никола дю Шардонне, церковь, выбранную
им самим... Не потому ли, что это самая темная церковь в Париже?
Удивительно, до какого вздора можно дойти, когда в лунную ночь стоишь за
фиговым деревом и размышляешь о Ларсане!
Сущий вздор! - говорил я себе, тихонько идя по двору и мечтая о постели,
которая ждала меня в одинокой комнатке Нового замка. Вздор, потому что - как
хорошо объяснил Рультабийль, - займи Ларсан место Дарзака, ему достаточно
было бы увести свою прекрасную добычу, а представать перед Матильдой в своем
подлинном обличье и пугать ее, появляться в замке, и себе же на беду снова
показываться в лодке Туллио в виде грозного Русселя - Балмейера - все это
ему было вовсе ни к чему.
К тому же в таком случае Матильда уже принадлежала бы ему, он уже обрел
бы ее снова. А появление Ларсана явно оттолкнуло ее от Дарзака - стало быть,
Дарзак не Ларсан. Господи, как болит голова! Это все луна, которая так давит
на мозг. У меня лунный удар.
И потом, разве не видел его Артур Ранс в ментонском саду, в то время как
Дарзак уже сидел в поезде, доставившем его в Кан раньше нас? Если Артур Ранс
не солгал, я могу спокойно отправляться спать. А зачем было Артуру Рансу
лгать? Артур Ранс, еще один человек, влюбленный до сих пор в Даму в черном.
М-с Эдит не дурочка - она все замечает... Впрочем, ладно, надо идти спать.
Я как раз проходил под потерной и собирался войти во двор Карла Смелого,
как вдруг мне показалось, что раздался какой-то звук, словно где-то закрыли
дверь, словно железо стукнуло по дереву, словно щелкнул замок. Я быстро
высунул голову из-под потерны и заметил у входа в Новый замок неясный
человеческий силуэт; взведя курок револьвера, я в три прыжка оказался у
двери, но там никого не было. Дверь в Новый замок была затворена, хотя я
помнил, что оставил ее приоткрытой. Я чрезвычайно встревожился, чувствуя
рядом чье-то присутствие, но кто это мог быть? Очевидно, если силуэт не был
плодом моего разгоряченного воображения, находиться этот человек мог лишь в
Новом замке, так как двор был пуст.
Я осторожно открыл дверь и вошел. Минут пять я неподвижно стоял и
прислушивался. Ни звука! Должно быть, мне померещилось. Тем не менее я не
стал зажигать спичку и в темноте, стараясь производить как можно меньше
шума, поднялся по лестнице и дошел до своей комнаты. Только закрыв за собой
дверь, я облегченно вздохнул.
Это видение беспокоило меня больше, чем я признавался самому себе, и,
хотя я сразу лег, заснуть мне не удалось. Наконец по непонятной для меня
причине силуэт и мысль о Дарзаке - Ларсане странным образом смешались в моем
растревоженном мозгу.
Я дошел до того, что сказал себе: не успокоюсь, пока не удостоверюсь, что
Дарзак - это не Ларсан. И сделаю это при первом же удобном случае.
Да, но как? Дернуть его за бороду? Если я ошибаюсь, он примет меня за
сумасшедшего или догадается, о чем я думаю, что отнюдь не утешит беднягу в
его несчастьях. Оказаться под подозрением, что он - Ларсан, - только этого
ему не хватает.
Внезапно, отбросив одеяло, я сел и воскликнул:
- Австралия!
Дело в том, что мне на ум пришел эпизод, о котором я упоминал в начале
этого повествования. Вы, должно быть, помните, что, когда в лаборатории
произошел нечастный случай, я отправился вместе с Робером Дарзаком к
