- Да, дорогой. Как русские говорят жизнь прожить - не поле перейти.
Верно?
- Верно, Отари, верно. Стареть не хочется, дорогой. Очень.
Отари понял, что Артеменко открылся, говорит правду.
- Любишь?
Артеменко махнул рукой, подошел к окну. Во дворе Кружнев с милицейским
сержантом менял у машины колесо. "А они нашего бухгалтера проверяют. Ох, не
простые работают ребята. Гуров - подполковник МУРа. Они успели с ним
переговорить. Возможно, в этом кабинете театр. И меня этот бритоголовый
сыщик просто разматывает. Зачем? Почему? За всем этим стоит мощный
талантливый режиссер вот так, спонтанно, не разобраться. Не показать, что
догадываюсь, уйти интеллигентно, и думать, думать..."
Отари знал, что именно видит Артеменко во дворе. Если ты, москвич, в
деле замазан, то догадаешься и испугаешься. А испугаешься - начнешь
защищаться, действовать. Ты только человек, можешь и ошибиться. Отари
рассуждал правильно, но не знал, что подполковник Гуров известен, открыт, и
факт этот сильно менял позицию, соотношение сил.
- Отари Георгиевич, пойду я, не торопясь, в гостиницу, - сказал
Артеменко. - Поразмыслю дорогой, как Майю умилостивить.
- Если бы вы знали, Владимир Никитович, как много в моем кабинете врут.
- В чем я вру? - искренне удивился Артеменко.
- Скажу. - Отари взял Артеменко за локоть, подвел к двери. - Тебе не
надо улаживать с этой женщиной. Она из твоих рук ест и пьет. Скажи, у нее
деньги на билет до Москвы есть? Скажи. Быстро скажи.
Артеменко, поморщившись, освободил затекшую под железными пальцами
майора руку.
- Ты упрощаешь, Отари. Я не знаю, сколько у Майи денег. Если она
позвонит в Москву, то через несколько часов у нее будут деньги, и серьезные.
- Значит, умеешь говорить правду? Хорошо. А вчера вечером, в ресторане?
- Я сказал.
- Не знаю. Верю, не верю, не знаю. Но ты на всякий случай береги себя,
дорогой. Гостиница. Ресторан. Набережная. В горы не ходи, там и сорваться
можно. Случается. А сейчас попроси своего бухгалтера подняться. Он гайки
крутить умеет, мы видели.
- До встречи. - Артеменко поклонился и вышел. "Прав Гуров. Я тоже прав.
- Отари вернулся к столу. - Плохо. Пахнет совсем плохо. Смертью. Кто? И
кого? Пустяка не знаем. Главного пустяка. Если бы этот человек был чистый,
никогда бы не разрешил разговаривать с собой на "ты". Никогда".
Когда Кружнев. тихо постучав, вошел, Отари вяло сказал:
- Садитесь, пожалуйста. Спасибо, что пришли, Леонид Тимофеевич, - он
потер свою голову. - Ох, так зачем же я вас пригласил?
Кружнев взглянул виновато, пожал плечами, еще больше ссутулился.
- Не знаю, но я чем могу.
- Так, дорогой. - Отари сосредоточился. - Вы вчера ужинали в ресторане
гостиницы. Кто находился за столом?
- Ужинали. - Кружнев виновато кивнул. - За столом? Майя, был,
естественно, и Владимир Никитович, ну и Толик, куда от него денешься.
- А Лев Иванович?
- Отсутствовали.
- А что он за человек, этот Лев Иванович? Куда подавался дорогой? Все
вместе были, а вчера пропал?
- Этого не знаю. - Кружнев смущенно улыбнулся, старался не рассмеяться,
так как тоже знал, где и кем работает Лев Иванович Гуров.
Вчера вечером Артеменко, слегка захмелев, рассказывал о Гурове, его
профессии и непонятной конспирации.
Отари об этом не догадывался, но почувствовал, что начал беседу
неправильно, и круто свернул.
- Между Майей и Артеменко был разговор, мол, утром вместе ехать на
машине?
- Вместе? Нет. Днем они о какой-то поездке спорили. А вечером Владимир
Никитович сказал, мол, утром поеду, привезу все в лучшем виде.
- Точно?
- Абсолютно.
- Значит, ехать должен был Артеменко?
- Он хотел ехать, а поехал бы я, - ответил Кружнев. - Понимаете, чуть
позже Майя пригласила меня танцевать. Я смутился, она красавица, высокая,
статная, а я вот, - он повел плечами, для большей убедительности встал. -
Понимаете? Танцуем, она мне шепчет "Ленечка, миленький... - она так меня
порой называет, - давай этого самодовольного типа разыграем. Я тебе дам
ключи от машины и деньги, смотайся на базар, купи огромный букет роз".
Отари поднес к лицу растопыренную пятерню и сказал.
- Вах! - И почему-то добавил: - Мама мия!
КРУЖНЕВ
Леонид Тимофеевич
Когда первого сентября Леню Кружнева привели к празднично украшенной
школе, его не хотели пускать.
- Мамаша, не морочьте мне голову, мальчику от силы пять лет, - шипела
директорша, одновременно улыбаясь другим детям и родителям. - Все желают
вырастить вундеркиндов, не калечьте ребенка!
- Но мы же подали документы, прошли собеседование, - шептала Ленина
мама.
Тщедушный Леня, придавленный огромным ранцем, крутил стриженой головой,
уши у него торчали прозрачными розовыми лопухами.
- Не знаю, кто у вас принял документы! Мамаша, отойдите! Здравствуйте,
ребята, поздравляю...
- Мама! - тонким звенящим голосом сказал Леня. - За мной не приходи, я
вернусь сам! - Он подошел к директрисе, запрокинул голову так, что затылок
уперся в ранец: - Мне восемь лет, я умею читать и писать! Вы не имеете
права... - и прошел мимо растерявшейся руководительницы.
Дети, как известно, бывают жестоки, и одноклассники попытались над
Леней подшучивать и издеваться. Но быстро отказались от своей затеи. Леня
был мал и тщедушен, но отважен и неукротим, как дикий звереныш. Стоило ему
почувствовать опасность, он бросался в атаку, не думая о соотношении сил и
последствиях, вцеплялся в волосы, впивался в лицо ногтями, хватал зубами,
стремясь причинить обидчику боль.
Леню не любили и одноклассники, и преподаватели, однако все признавали
его незаурядность.
И в десятом он походил на семиклассника, но учился, как бог, дрался,
как дьявол, первым никого не трогал, на девчонок не обращал внимания, но при
необходимости защищал их. Разговаривал с ними сухо, покровительственно,
называл всех одинаково "Дульсинеями", будто не знал имен и фамилий.
Никто не догадывался, какие страсти бушевали в этом маленьком человеке,
о чем он думал, о чем мечтал. С пятого класса Леня ежедневно делал
гимнастику. И хотя плечи у него не раздались, но тело стало твердым.
В десятом, на уроке физкультуры, признанные богатыри класса затеяли
соревнования по подтягиванию на кольцах. Девчонки, естественно, болели, а
Леня молча стоял в стороне. Когда чемпиону победно подняли руку, Леня принес
табурет - иначе он достать кольца не мог - и подтянулся на одной руке
больше, чем чемпион на двух.
- Он и весит в два раза меньше меня! - ломающимся голосом воскликнул
чемпион. - Элементарно! Закон земного тяготения.
Леня пальцем поманил его, сел за стол, упер в него локоть, вызывая на
борьбу.
- Леня, я тебя и так уважаю, не надо. - Мальчик был великодушен и не
хотел унижать товарища. - Ты мне дашь сто очков в математике, физике - тут
не надо.
Класс притих, Леня сидел и ждал, смотрел на противника, не мигая,
черными злыми глазами. Соревнования не получилось. Леня припечатал руку
соперника сразу.
- Вот так! - Он встал. - Лучше меня ты лижешься с Дульсинеями, все
остальное ты делаешь хуже.
Он не только унизил парня, но и наплевал в романтические души девчонок,
большинство из которых были открыто или тайно влюблены в поверженного
кумира.
Школу Леня Кружнев окончил с золотой медалью. Считая себя личностью
неординарной, подал документы в МГИМО. Он не знал, что соревнования на
вступительных экзаменах иногда проходят не между ребятами, а среди их
родителей, знания же, как таковые, имеют значение весьма относительное. Леня
не готовился со специальными преподавателями, по-английски говорил лучше
всех в школе, только здесь говорили на другом английском. Леня не мог
соревноваться с оксфордским произношением, тем более с произношением сыновей
посла или министра. Его вычеркнули из списков легко, без эксцессов и
каких-либо осложнений.
Леня пропустил, но не потерял год, усиленно занимался, и следующей
весной блестяще сдал экзамены на физмат университета.
Он быстро стал лидером в группе, затем и на курсе. Завистники,
наверное, существовали, но Леня их не чувствовал. Он стал доброжелательнее к
окружающим, разговаривая с девушками, даже шутил, ходил в кино и на вечера.
Можно было ожидать счастливого и долгого жизненного пути, но произошел
неприятный инцидент, закончившийся в народном суде.
Леня влюбился, остановив свой выбор на хрупкой девушке, поглядывавшей
на него. Они встречались и, хотя девушка училась на филфаке, часто вместе
готовились к экзаменам. Леня уже собирался сделать предложение, когда
произошла самая заурядная история, девушке понравился другой.
Подобные конфликты - явление обычное, погорюет "потерпевшая сторона",
забудет и снова влюбится. Леня был не из таких, к тому же соперник оказался
рослым красавцем с бархатным голосом. Самим фактом своего существования он
наступил Лене на, казалось бы, зажившую мозоль.
Когда Кружнев убедился, что отвергнут окончательно, он на ближайшем
студенческом вечере выплеснул в лицо красавца стакан воды и добился, чтобы
счастливый соперник ударил первым. На глазах у растерявшихся студентов
буквально за несколько секунд Леня этого парня изувечил. Происшествие
поначалу хотели спустить на тормозах, мол, молодежь дралась и дерется,
пострадал обидчик, Леонид Кружнев - субтильный юноша, лучший студент курса.
Но из больницы сообщили в милицию, что доставлен человек с переломом ребер,
челюсти и тяжелым сотрясением мозга, да и многие студенты были изумлены,
увидев, как Кружнев первым же ударом сбил соперника с ног, а потом добивал
уже лежачего.
Состоялось следствие и суд, Кружнев получил три года условно, был
исключен из комсомола и отчислен из университета.
На следствии и суде Леня твердо и последовательно повторял, что ничего
не помнит. Его ударили по лицу, он бросился на обидчика, очнулся, когда его
держали товарищи. Это и спасло его от тюрьмы.
"Дурак и неврастеник, - рассуждал он, вернувшись из суда. - И чего ты
добился?" Парня, который лишь недавно вышел из больницы, он не жалел. Просто
о нем не думал, а вот комсомольское собрание вспоминал. Где они,
комсомольцы-добровольцы, которых показывают в кино? Робкие голоса,
прозвучавшие в его защиту, потонули в шквале негодования. Кружнев обнажил
свою звериную, антигуманную сущность, чуждую социалистическому обществу.
Кружневу не место в рядах. Леня все время помалкивал, думал, обойдется, но
когда с трибуны сформулировали мысль о его чуждой сущности, да еще добавили
что-то о разлагающей идеологии Запада, и какая- то комсомолка-двоечница
накляузничала, что видела, как Кружнев читает Ницше, он понял - это конец. В
своем последнем слове Леня сказал:
- Это вы антигуманны, мозги ваши заштампованы, в Ницше вы ничего не
понимаете, так как не читали. И возмущение ваше насквозь лживое, в деканате
сказали исключить, вы и стараетесь.
Он подошел к столу, за которым сидело бюро, положил комсомольский билет
и прошел через примолкнувшую аудиторию. Получилось красиво, но совершенно
бессмысленно. И девчонку, из-за которой все произошло, он давно разлюбил, и
диплом накрылся, а его надо бы иметь Физику, математику, да и гуманитарные
науки Леня не любил, но учился отлично, так как обладал феноменальной
памятью и упорством, мог заниматься восемь-десять часов в сутки. Он
стремился быть первым, иначе затолкают, упрячут в толпу, которую он
презирал. Понимание толпы как однородной серой человеческой массы у него
