родителями и их потомством? Однако самка, если спрятать ее детенышей,
будет искать их зрением, нюхом, но только не "телепатическим чувством". Не
должны ли были выработать сильную телепатическую связь ночные птицы?
Летучие мыши? Таких примеров можно привести сотни. Поэтому мы с чистой
совестью можем не касаться перспектив развития "телепатической
технологии". И даже если в статистических сетях протоколов увязла какая-то
крупица объективной истины, какого-то неизвестного явления, то она не
имеет ничего общего с внечувственным познанием [XVI].
Что же касается психокинеза, то хватит, пожалуй, и нескольких фраз,
чтобы показать ненужность каких бы то ни было статистических
экспериментов. Ведь достаточно установить струнный гальванометр Эйнтховена
должной чувствительности и попросить какого-нибудь "духовного атлета",
чтобы он переместил, скажем, на одну тысячную миллиметра световой пучок,
отраженный от зеркальца гальванометра и падающий на шкалу. Сила для этого
нужна в десять с лишним тысяч раз меньшая той, которой требует
повертывание игральных костей, падающих на стол из стаканчика
(повертывание, достаточное, чтобы изменить результат - увеличить или
уменьшить число выпадающих очков по сравнению с ожидаемым согласно теории
вероятностей). "Психокинетический атлет" должен быть благодарен нам за это
предложение, ибо на игральные кости можно влиять лишь краткое мгновение,
пока они, выпадая из бокала, катятся по столу, а сидя перед
гальванометром, он сможет сосредоточиваться целыми часами и даже днями,
воздействуя на его кварцевую нить, обладающую несравненной
чувствительностью.
1
G.S.Brown, Probability and Scientific Inference, Longmans, London,
1958. Вопреки мнению автора критика статистической стороны экспериментов
Раина и Соула, приведенная Дж.С.Брауном, является неубедительной. См. в
этой связи также Дж.Томсон, Предвидимое будущее, ИЛ, 1958, стр. 167-168;
А.Тьюринг, Может ли машина мыслить, Физматгиз, 1960, стр. 48. - Прим. ред.
2
Автор неточен в терминологии; криптэстезия - "разновидность"
ясновидения. То, что автор называет ясновидением, называется в
парапсихологической литературе проскопией. Аналогично ретроскопией
называют способность "видеть" прошлые события, а психометрией -
способность считывать информацию о владельце с принадлежащих ему личных
вещей. - Прим. ред.
[ Титульный лист ]
[ Содержание ]
<= Глава восьмая (k) ]
[ Заключение =>
Станислав ЛЕМ
СУММА ТЕХНОЛОГИИ
[ Титульный лист ]
[ Содержание ]
<= Глава восьмая (l) ]
[ Примечания =>
Заключение
1. В первой части книги мы старались найти ответ на вопрос о путях
развития земной цивилизации в будущем. Мы включили нашу цивилизацию в
некое "Космическое множество", однако сведения о цивилизациях, входящих в
него, носят до сих пор "отрицательный" характер (поскольку в наблюдаемой
нами части Космоса мы не видим никаких отчетливых проявлений
технологической деятельности). Поэтому-то заключения, вытекающие из
постулированной нами компаративистики, столь туманны. Надо искать другие
методы предсказания, если уж не удается заглянуть в земное будущее людей,
установив статистически наиболее частные траектории цивилизаций в
Метагалактике.
Не исключено, что развитие общества в его далеких стадиях удастся
осветить путем моделирования, аналогичного моделированию явлений
биоэволюционной природы. Речь шла бы при этом о процедуре, зачатком
которой служит, например, работа А.А.Ляпунова и О.С.Кулагиной о
популяционной генетике 1. Мы имеем в виду раздел, посвященный
видообразованию. Разумеется, нужно не экстраполировать результаты
исследования биологических явлений на общественные, а создать программу,
которая моделировала бы сравнительный культурогенез. Ибо биологические
свойства элементов "Космического множества", то есть отдельных
цивилизаций, входящих в него, несущественны, а моделирование должно
вскрыть определенные закономерности типа обратных связей, которые
управляют эволюцией культуры, - культуры как гомеостатического целого,
которое инструментальной деятельностью стремится удержать свое бытие в
равновесии со средой. Общий тип соотношений, наблюдаемых между
производственным базисом того или иного общества и его культурной
надстройкой, устанавливает исторический материализм. Широко известен
способ, каким он при этом пользуется. Исследователь-этнолог, изучающий
примитивные культуры, сталкивается с неким явлением, механизм которого до
конца еще не понятен. Ведь если биологические различия человеческих рас по
отношению к культурам, создаваемым этими расами, практически не
существенны; если к тому же параметры географически-климатической среды и
орудия труда у сравниваемых культур сходны, то возникает естественное
предположение, что тождественные, или хотя бы близкие по этим параметрам,
культуры не имеют никаких различий. Траектории их развития, их структуры в
целом должны взаимно накладываться.
Однако подобное наложение - как известно из сравнительной этнографии
- не наблюдается. По своим обычаям, верованиям, по своим этическим и
эстетическим нормам примитивные культуры отличаются друг от друга весьма
сильно, конечно, все они в известном аспекте аналогичны. В каждой из них
соблюдается, например, принцип коллективной кооперации; последнее,
впрочем, и очевидно и тривиально, ведь общество, отвергающее всякие формы
внутреннего сотрудничества, не добилось бы гомеостатического равновесия и,
значит, не могло бы выжить. Несомненно, что принцип кооперирования,
особенно в сфере труда, всегда составлял зачаток культурного и
общественного развития. Казалось бы, можно предположить, что культуры,
достигнув одинакового технологического уровня (хотя, быть может, и по
разным путям, поскольку, например, они различались очередностью появления
элементарных изобретений, способами установки капканов, приемами охоты,
способами постройки жилищ и т.д.), оказываются различными потому и только
потому, что в данном их множестве (скажем, палеолитическом) в принципе
одни и те же цели реализуются разными орудиями и процедурами. Однако все
это не так.
Для культур, сколько-нибудь разросшихся вокруг первичного принципа
кооперирования, характерны правила поведения, которые заведомо избыточны
по отношению к какой бы то ни было инструментальной деятельности. Это
значит, что их не удается логически вывести ни из главенствующего принципа
(сотрудничество для удовлетворения потребностей), ни из разнообразной
специфики приемов изготовления орудий или способов их употребления. По
неизвестным причинам одни культуры, относящиеся к данной ветви развития,
носят матриархальный характер, другие - патриархальный; одни практикуют
этики, называемые западными исследователями "аполлическими", другие же -
"дионисийские", причем можно выделить весьма значительное число типов
таких культур.
Каталогизировано около 3000 различных моделей. В каждой из таких
культур функционирует некий "идеальный образец", некая "общественная
парадигма" человека и человеческой натуры. Диапазон этих образцов вызывает
подлинное изумление своей широтой.
Особенно поражает нас то, что общества, бытующие (в различных точках
земного шара) в весьма сходных условиях и пользующиеся (на их стадии
развития) сходными орудиями, могут практиковать различные магические
ритуалы и придерживаться различных этических систем. В одних реализуется
этика, которую следует назвать "спартанской", причем зачастую - в крайне
жестоких формах, в других, хотя технически они развиты в той же мере,
создается этика, близкая к идеалам гуманизма, присущим нашей цивилизации,
этика, в которой доминируют директивы, предписывающие мягкость и чуткость
(подчас даже всеобщую). Как бы ни решалась эта проблема, уже само
сравнение показывает, что на свете нет ничего похожего на так называемую
"неизменную человеческую натуру", что человеческая натура не является ни
"имманентно доброй", ни "имманентно злой". Она - в точности такая, какой
ее делают конкретные условия.
Так под формирующим влиянием культуры, свойственной данному
социальному кругу, возникает локальная модель "человеческой натуры", а
вместе с ней система ценностей, общепризнанных в данной формации. Но
откуда же именно - спросим мы снова - берется столь значительное, столь
поражающее исследователей расхождение?
Не располагая ответом на поставленный вопрос, мы можем лишь
сформулировать в этой связи некую гипотезу.
При моделировании всевозможных эволюционных процессов с большим
успехом применяются марковские схемы. Мы называем некоторый процесс
марковским, если его будущее состояние можно предсказать (в вероятностном
смысле), опираясь лишь на сведения о нынешнем состоянии, тогда как
информация о прошлом для предсказания не нужна. Впрочем, данный процесс
при одном способе описания может оказываться марковским, а при другом -
немарковским.
Так, например, чисто фенотипическое описание биологической популяции
не является марковским, потому что в нем отсутствует информация о
рецессивных признаках (ибо они не проявляются в фенотипе). Зато описание
на генетическом уровне будет уже марковским.
Точно так же прогноз того, как будет вести себя человек, основанный
на знакомстве с его биографией, является немарковским, поскольку он
использует сведения о всех "предыдущих состояниях" этого человека. Зато
сумей мы подробно исследовать мозг этого человека и содержащиеся в нем
нейронные предпочтения, мы могли бы дать прогноз поведения по марковской
схеме. Слово "память" не появилось бы в языке такого описания, поскольку,
как заметил Эшби, "память" - это сокращенное название, объемлющее скрытые
от нас параметры системы (организма).
В упомянутой работе Ляпунов и Кулагина занимаются цифровым
моделированием процессов, типичных для биологической эволюции. Это
моделирование показало ту существенную роль, какую в явлениях
видообразовательной дивергенции играет случайность.
Поскольку изменения, порождаемые комбинациями генетических признаков,
не "нацелены на среду", ибо никакого провидения, заботящегося о том, чтобы
каждая флуктуация состава генотипов имела адаптивную ценность, нет и в
помине, генотипической изменчивостью управляют типично случайные
механизмы, причем именно такие, какие описываются схемой марковских цепей.
Оставаясь в известном равновесии с естественной средой, популяция вместе с
тем подвержена чисто случайным флуктуациям своего генного набора, причем
бывает и так, что появляющиеся - благодаря случайности - отклонения от
прежней нормы распределения признаков усиливаются в последующих
поколениях: возникает положительная обратная связь между отдельными
поколениями.
Мы описали возникновение так называемого генетического дрейфа,
присущего, впрочем, небольшим изолированным популяциям. Подобный дрейф
может существовать потому, что естественная среда не ликвидирует тотчас
всякого отклонения от системной нормы, которая эволюционно уже
установилась в популяции. Можно сказать, что между половым отбором и
селекцией среды имеется некий "люфт" переменной ширины, и именно в эту
"щель" могут протискиваться виды посредством генетического дрейфа.
Изменчивость организмов в определенной, в данный момент неизменной среде
