нетический и социальный опыт вместе с погибающими индивидами, и его мо-
ментально набралась огромная куча. В течение ночи в тараканьих рядах
развились идейная шаткость, разврат и токсикомания, а к утру они вымер-
ли, полностью деградировав.
ЗМЕЕР
Он торопливо выполз из водосточной трубы и двинулся вниз по тротуару:
ближайший муравейник находился в телефонной будке за углом, а после
одиннадцати муравьи становились невкусными.
- Привет, - высунулся дежурный, - Нынче трое.
- Двоих, - сказал змеер, - у меня разгрузочный день.
- Тогда третьему - амнистия.
Привели двоих обвиняемых в покушении на президента; змеер сжевал их и
выплюнул хитиновую скорлупу.
- Куда теперь? - поинтересовался дежурный.
- На пляж, - змеер почесался мордой об водосточную решетку.
- Сегодня ж туман...
- Да мне много не надо. Рентген пятьдесят - и хватит. В такую погоду
- самый загар!
- Ну, ладно. Пивной ларек не погни.
- Ага, - и, шелестя чешуей по мокрому булыжнику, змеер изящно прос-
кользил через проезжую часть...
ГРЕЦИЯ
Фруктовый Мордобород не носил очков. Борода его росла прям из морды,
и он ее волочил прям по грязи, выплевывая косточки во все стороны.
- Вам с земляникой? - спросил Вибли, спешно нарезая гостю фешене-
бельной колбасы и кинув на стол парадные салфетки; далее он воткнул в
видеоплеер самую предназначенную кассету и с максимально скучающим видом
уселся на полу в небрежной позе хайлайфиста...
...Но Фруктовый Мордобород не носил очков.
ОН
Исчезающий, иллюзорный, однозначный, импульсивный, антропогенный, ог-
неупорный, револьверный, пермонентный, интерферирующий, вестибулярный,
метаболический, профилирующий, одноместный, синфазный, псевдостереофони-
ческий, моноклинный. Неортодоксальный, термотропный, парасимпатический,
инвентарный, идентичный, эндотермический, карбюраторный, гетерофазный,
самшитовый, шиншилловый, шестилетний, чересчур черепичный, индивиду-
альный, игольчатый, игривый, иллюзорный, но - исчезающий!
ПОРНОГРАФИЯ
Магнитная лента очень любила магнитофон и просто тащилась от его лен-
топротяжного механизма. Магнитофон тоже предпочитал эту ленту всем про-
чим: водя по ней своей универсальной головкой, он просто млел от степени
соприкосновения, находя эту ленту особенно тонкой и нежной по сравнению
с остальными; особенное наслаждение ему доставляло крепко стиснуть ее
тонвалом и прижимным роликом и заставить чуть-чуть виться вверх-вниз,
поочередно дотрагиваясь до нее нерабочими и потому неискушенными еще
участками прижимного ролика, от чего лента была уже измята во многих
местах... Сигналы, записанные на ней, тоже очень нравились магнитофону;
во всяком случае, его электронные механизмы нахожили их весьма логичными
и эстетически грамотно скомпонованными как по амплитуде, так и по дина-
мическому диапазону. Когда магнитофон доходил до высшей точки бла-
женства, он переходил из режима воспроизведения в режим записи и записы-
вал на ленту несколько секунд своего личного сигнала (фон переменного
тока), и таких фрагментов на ней становилось все больше, что еще более
нравилось магнитофону. Ленте тоже каждый раз хотелось оставить ему хоть
маленькую часть себя, и она с удовольствием наносила свой магнитный слой
на все соприкасающиеся с ней детали магнитофона, отчего была уже протер-
та до прозрачности во многих местах. Особенно нравилось ленте наматы-
ваться на тонвал и застревать в глубинах лентопротяжного механизма ,
чтобы продлить подольше контакт с магнитофоном... Слава богу, что ее не
ставили на другие магнитофоны - от одной такой даже мысли ей становилось
не по себе.
...Они жили счастливо и умерли в один день. Однажды лента была выбро-
шена в мусорное ведро, а магнитофон тотчас перегорел до полного прекра-
щения электронных процессов и остановки мотора. Говорят, это было самоу-
бийство.
ЕЩЕ
Брюкве нравились брюки, вот только пуговицы ее пугали. В брюках была
некоторая ширинка, что импонировало многим, но не было прихода, а один
прикид, да и то не весь.
Поэтому Голубой Джон не любил брюкву.
ВЕЧНОЕ
Пигг бросил горсть зерна в стекло кабины трактора - в бункере закан-
чивались семена - Прохор мелькнул кивком сквозь бледное отражение и по-
кинул остановленный "Кировец".
- А может, добить поле хреном? - спросил он.
Пигг с сомнением огляделся. Из бункера выползла амбарная зерножуйка и
уставилась на все умным и понятливым взором.
- А, тудыть тебя распротак! - разразился Прохор многоэтажной метафо-
рой, но твари удалось увернуться и спрятаться за левым боронительным
торсионом.
-...Тогда ждем, пока вырастет, и сеем дальше, - сказал Пигг.
*
П Р О Ш Л А Я Ж И З Н Ь
*
А. Л. Воронцову
(But please you must forgive me:
I'm old but still a child
- ADAD, B.M.)
*
- У меня к тебе дело, - сказала она. Ее лицо светилось розовым изнут-
ри.
Я прервал занимавшее меня исследование (можно ли разбить об асфальт
большой карболитовый изолятор) и обратился весь во внимание.
Она достала заткнутую бумагой грязноватого вида бутыль из-под куртки.
- Вовка, Томас и Макарон проковыряли гвоздем какой-то бак во дворе
химчистки, а я как раз шла мимо... (я усомнился, так ли уж она шла мимо,
но подавил угрызения ревности в целях объективности восприятия) ...и они
сказали, что если эту жидкость понюхать, то будут глюки; я попробовала
немножко, и что-то такое интересное начала чувствовать; но мне в их ком-
пании не захотелось этого делать, поэтому я попросила отлить мне и ушла.
Вот... У меня к тебе просьба. Ты можешь побыть рядом, пока я допробую и
выясню, что же там все-таки получается?
Я был польщен. Меня предпочли Томасу! Конечно, могу побыть рядом, ка-
кой бы глупостью она ни занималась... И я выразил всестороннее согласие.
- Только надо найти укромное место, - сказала она.
- Запросто, - кивнул я и повел ее на дальний пустырь за гаражами.
Мы остановились между буграми с прошлогодним чертополохом и наклонно
торчащей бетонной плитой. Она расположилась на плите, предварительно по-
пытавшись отряхнуть ее - но только руку испачкала - а я сел на бугор
чуть повыше, чтобы наблюдать все окружающее.
Она достала розовый носовой платок, смочила его, поставила бутылку,
посмотрела на меня (я смотрел вдаль), поднесла платочек к лицу и сделала
несколько задумчивых осторожных вдохов. Потом сделала паузу секунд на
десять и вдохнула еще несколько раз. Я подумал, что ей, наверное, неу-
добно - она попыталась сменить положение, пошевелившись; я стал смотреть
на дальний высотный дом, но меня тотчас же отвлекло ее следующее шевеле-
ние - и я обнаружил, что она глядит на меня широко раскрытыми голубыми
глазами.
- Что? - спросил я.
- Ничего... Ты слышишь, как дует ветер?..
Я прислушался.
- Да почти и не дует.
- Нет... Дует... Травинки еле слышно качаются, то там, то здесь...
Она вдохнула воздух, потянулась вверх, и даже привстала.
- Весна... Какой запах!.. Ты чувствуешь?.. Все свежее, и такое - чис-
тое!.. Вот только на выдохе так себе, какая-то хвойная химия... А ты не
хочешь попробовать?
Я подумал и сказал:
- Нет.
Она опустила взгляд, смочила платок из бутылки, но снова что-то оста-
новилась, приподнятыми ресницами нацелившись в мою сторону...
- Здесь так уютно... Знаешь, сестра мне рассказывала про прошлую
жизнь - ее можно вспомнить, оказывается; и мне кажется, я как раз ее на-
чинаю вспоминать от этого растворителя... Мне кажется, мы были знакомы с
тобой в прошлой жизни - а тебе не кажется?..
Я еще ни разу не видел ее в таком настроении. Не зная, что ответить,
я пожал плечами.
- Слушай, тебе точно надо попробовать, и ты сам все почувствуешь! Я
посмотрю пока, да и здесь все равно никто не ходит, а?..
...Каюсь, но я поддался.
- А от меня не будет пахнуть после этого? - спросил я.
- Нет, - успокоила она, - Макарон говорил, что пробовал, и никто не
замечает, запах очень слабый.
- Ну ладно. Только немного!..
Я спустился с бугра, и она передала мне свой носовой платок, стара-
тельно смочив его еще раз.
Я присел на плиту. Она отошла на пару шагов и с серьезностью огляде-
лась, однако было видно, что она наблюдает за мной. Я понюхал платочек -
сквозь мерзостный запах растворителя проступала какая-то милая парфюме-
рия, более свойственная этому нежному предмету; понюхав его еще, я ниче-
го особенного не почувствовал.
- Ты не так, - сказала она, - Нужно плотнее и ближе, и вдыхать глубо-
ко.
Я попробовал, и обнаружил, что эта гадость щиплет лицо...
"Нет, это невозможно!" - подумал я; она присела рядом (вид у меня был
глупый и обескураженный) и сказала:
- Дай... Да, я его слишком намочила, сейчас... (она развернула платок
и помахала им) ...вот, теперь лучше. Смотри.
Она закрыла глаза, вдохнула - задерживая дыхание, со вкусом и расста-
новкой - несколько раз, затем медленно распахнула ресницы и странным
взглядом окинула меня. Потом повернула голову (ее профиль был красив и
мечтателен) и, поднеся платок к лицу, медленно отклонилась назад, наме-
реваясь лечь на плиту; я в ужасе увидел, что сейчас ее светлая голова
коснется пыльного бетона, и инстинктивно подсунул руку с рукавом - своей
куртки мне было не жаль - она легла, промычав "Ага", и, глядя в небо,
сделала еще несколько вдохов... Я рассматривал ее лицо. На нем оказалось
множество мелочей, невидимых с обычного расстояния; я подумал, что ста-
рые люди, наверное, вблизи выглядят хуже, чем издали, а молодые - наобо-
рот... вообще, было бы неплохо сделать ее высококачественную цветную фо-
тографию в натуральную величину и рассматривать каждый день...
- Здесь жарко, - пробормотала она, расстегивая молнию; я подумал, что
скорее наоборот, но возражать не стал. Она поднялась, нащупала у ног бу-
тылку, но передумала и стащила с себя куртку (оказавшись в чем-то бе-
ло-голубом) с явным намерением расстелить.
- Стой, лучше мою! - сказал я.
- И твою тоже, - объяснила она, - нас же двое...
Не найдя доводов против, я последовал ее примеру (хотя мне было сов-
сем не жарко) - ожидая, что же будет дальше.
- Давай по очереди, - предложила она, - и я сама буду тебе держать.
Вся моя уверенность и инициатива вот уже несколько минут как куда-то
делись, поэтому я ничему не сопротивлялся.
Она смочила платок, и мы легли рядом. Я читал тоже что-то про прошлые
жизни; в частности, что знакомые в них люди легко узнают друг друга и
чувствуют некую особую симпатию; с этих позиций я явно знал ее раньше...
В ней было что-то светящееся, и при этом что-то от объемной акварельной
картинки - все мягкими, но яркими пятнами: светящиеся голубым - глаза,
нежно-розовым - кожа и ярко-розовым - губы; к тому - розовый, но несве-
тяшийся носовой платок с волнами запаха от него и очень фотогенично
растрепанные волосы (должно быть, в прошлой жизни мы жили совсем давно,
когда еще не существовало расчесок); странно, но сияние будто усилива-
лось, когда она (а не я!) вдыхала эту гадость (я, честно говоря, халту-
рил и задерживал дыхание, когда она подносила платок - к счастью, не че-
ресчур регулярно - но все равно, я думаю, это были глюки!). Мне нрави-
лось также наблюдать за ее дыханием по колебаниям бело-голубой поверх-
ности - оно было очень сложным! После очередного вдоха она поежилась и
произнесла:
- Здесь холодно...
Я был нормальным человеком своего возраста и твердо (теоретически)
знал, что если девочка говорит "Мне холодно", то это означает только од-
но, и медлить в такой ситуации - преступление. Я заботливо запахнул ее
куртку с дальней от меня стороны (при этом пришлось придвинуться совсем
вплотную, так что я ощутил тепло, которое надо было сохранить) и сверху
натянул, насколько это было возможно, свою.
- Так теплее? - поинтересовался я.
