притолку, что вспух на лбу небывалый синяк. Осветилось от него изба
неземным утро-фиолетовым светом. Насквозь все видно стало - что было, что
будет, что за чем прячется. Видит старик сундук в углу, да так ясно видит
- каждую соскоблинку на дереве, каждую ржавчину на железе замечает. А
сквозь сундук, сквозь стенки его, видит пустоту и пыль его нутра. А в
пустоте и в пыли лежит мяч, который старик в детстве в воздух подбрасывал.
Видит старик желтую фотографию на стене - народу много на фотографии, лица
махонькие - а старик, будто телескопы на глаза надел, всех узнает, родинку
знакомую возле ушка замечает. А сквозь фотографию видит: идут к нему, кто
по траве, кто по снегу, папочка и мамочка, и жена его, и детки - знакомые,
милые, и незнакомые, те, что родиться собирались, да не родились. На себя
старик оборотился и разглядел душу свою - маленькую звездочку затухающую.
Ежится. сама в себя прячется, последними лучиками посверкивает. А посреди
избы - то ли стоит, то ли в воздухе плавает - ОНО - вроде плотное, а
прозрачное, в пиджаке, с плечами и при галстуке, а на длинной голой шее
птичья голова. Рукава на рубашке кружевные, из-под них перья. Порты в
сапоги заправлены. Один сапог рваный, и из дыры коготь торчит. Когтем ОНО
себя за щель в полу придерживает, чтоб к потолку не улететь - легкое!
Покачивается. А голова птичья вся под абажур ушла, словно шапку надел. Глаз
не видно, только клюв высовывается. Страх Старика силит, а любопытство
сильнее.
- Кто ты? - спросил старик стариковским голосом.
- То-то? - эхом ответило ОНО и клювом щелкнуло.
- Не пугай меня! - попросил старик.
- А чего еще с тобой делать? - скрипит чудище. - Я есть
Птица-Джентльмен Феликс Мария Удаль-Ман. Материя первична, а сознание
вторично.
- К чему ты это? - тоскует старик без юмора.
- А к тому, - заверещала Птица Феликс, - что все кончается и только
энергия вечна - один вид энергии в другой переходит. Вот тебе и весь сказ,
старый козел. А куда, по-твоему, уходит энергия, которая впустую тратится?
Думаешь, идеалист недорезанный, исчезла она? Не-е-е-е-т! Она вся в меня
ушла! Я весь из нее состою, из бестолковой энергии. И потому с каждой
минутой моей жизни сил во мне все прибывает и прибывает, ибо я весь с
головы до ног научно обоснован. Я есть центральный парадокс, и ко мне идут
линии питания от трех главнейших сил. От Бога - сила Творения неизвестно
зачем, от природы - сила Воспроизведения неизвестно зачем, от разума
человеческого - сила Постижения неизвестно зачем. И ты, калоша старая,
видишь перед собой сосуд, в котором клокочет силою непостижимая
пустопорожность жизни. Челюсть-то подбери да, чем рот разевать,
призадумайся!
- Лоб болит, - говорит Старик. - Соображение угасает.
- Да, - подтвердила Птица-Джентльмен, -перпендикулярно ты в косяк
втесался, долгая будет шишка. И пока она освещает мир утро-фиолетовым
светом, успей понять, как ты в меня переливаешься, как всякое твое движение
бестолково и как бестолкова неподвижность твоя. И воспоминания, и слезы
твои гроша ломаного не стоят. А ко лбу, шляпа ты мятая, пятак приложи,
легче будет тяготу чувствовать.
И исчезла Мария Удаль-Ман, будто ее и не было. Старик пошарил по
карманам пятак, не нашел. Снял с гвоздика большой ключ от амбарного замка.
Приложил ко лбу холодный ключ и... отключился. А когда очнулся, светало за
окнами. Старик зажег огонь, поставил воду кипеть Постучал Почтальон, как
сердце давеча тутктук-тук, туктук-тук!
- Пляши, радуйся! - говорит Почтальон. - Тридцать три письма я тебе
принес! - все, которые ты за три года отправил. Все назад вернулись, все
адресаты выбыли. Теперь можешь их в книгу издать. Переписка, том первый, в
один конец. И делать ничего не надо. Пей чай да кофеем запивай!
- А ты, я смотрю, с юмором, - говорит Старик.
- Оставить не на кого, - смеется Почтальон, - везде его с собой
таскаю. Мамка-то наша сбежала. А Юмор кудрявый прыгает вокруг Почтальона,
щекочет. И Старика в покое не оставляет - то травинку в нос засунет, то
лепешку коровью за шиворот ему пустит.
- А твой где? - спрашивает Почтальон.
- Потерял, - говорит Старик. - Может, в сене, а может в прошлом году
на ярмарке. По-твоему, небо на что похоже?
- На море, - сразу говорит Почтальон.
- А по моему, на трубу печную, если изнутри смотреть.
- Ну! - засмеялся Почтальон с юмором. - Это ж надо! Да ты больной, к
врачу сходи. Вон у тебя и голова тряпкой обвязана. Болит, что ли?
- Птица приходила. - говорит старик, - я испугался, что примета
плохая, в дверь сунулся, да на косяк и попал. Почтальон с Юмором упали на
землю со смеха и ну кататься. Снял Старик тряпицу с головы, открыл шишку.
Осветился день утро-фиолетовым светом. И видно стало сквозь Почтальона и
сквозь Юмор его, что вовсе они не смеются, а плачут и все думают о
сбежавшей своей мамке. И по земле все катаются. Снова повязал голову
Старик.
- Ладно! - поднялись Почтальон с Юмором. - Пойдем дальше. Вот тебе
газеты свежие, пахучие, вот тебе заграничный журнал "Тамс", а вот тебе наш
местный журнал "Тутс". И везде все новое-переновое. Читай да радуйся. То
война, то авария, то разбойники свирепствуют, но все это где-то, не здесь,
а словно в сказке. У нас солнце светит. Где-то, пишут, воздух совсем
протух, жизнь вымерла. А у нас травой да грибами пахнет. Хорошо! Сегодня
Петров день - стемнеет, соловьи запоют. В последний уж раз. Соловьи только
до Петрова дня. Но день-то ведь впереди. А за ним длинный вечер. Эхма, не
горюй! Пошел Почтальон с Юмором по тропинке и запел на два голоса: Без тебя
мне не жить, Без тебя мне не жить, Я умел лишь однажды любить.
- Почтальон! - далеко крикнул Старик. - А Почтальон! Ты Феликса
Удаль-Мана не знаешь?
- Зна-а-ю! - донеслось из-за холмика. - Он журнал "Вокруг круга"
выписывает. Много ли, мало ли прошло времени, а только десять утра по радио
пропикало. Сообщило радио, что урожай сгнил, и перешло к симфонической
музыке. А Старик перешел дорогу и постучался к врачу. Из верхнего окошка
высунулась жена врача и сказала добрым голосом:
- Толкайте дверь, она и откроется. Толкайте, толкайте! Там еще одна
дверь будет, ее тоже толкайте. Все двери толкайте. Потом одна не поддастся,
сколько не толкайте. А вы ее потяните. За ней будет темная комната. Там мой
и сидит, опыты делает. Пошел Старик двери толкать. Шесть толкнул, а седьмая
не поддается. Вспомнил Старик, что добрая жена врача ему говорила, и
потянул осторожно.
- Ну чего ты тянешь! - рыкнул доктор из-за двери. - Входи скорей,
темноту мне не рассеивай! Вошел Старик. Не зги не видно. Врач в темноте
крякнул, плюнул, посуду какую-то разбил и рявкнул:
- Деньги вперед! Старик выхватил из кармана деньги и протянул вперед
себя. Врач в темноте нащупал его руку, забрал деньги.
- Какие-то они у тебя, - говорит, - жухлые. Ну да ладно уж.
Присаживайтесь! - и толкнул Старика в грудь. Старик попятился и свалился к
кому-то на колени. Тот, другой, охнул, а потом говорит:
- Доктор! На меня сели. Это так надо?
- Надо! - крикнул доктор, как ножом отрезал. И стало темно и тихо.
Сидит Старик на коленках у другого и думает: когда же лечение начнется?
Пощупал рукой слева - еще чьи-то коленки, пощупал справа - опять коленки.
- Э-э, - смекнул Старик, - да мы тут не одни! Тут доктор опять
посуду разбил и крикнул:
- Чтобы раскрепоститься, надо закрепоститься! Ешьте горох! Кто-то
невидимый сунул Старику миску и ложку в руки. Понюхал Старик. и вправду
горох. Стал жевать. И кругом, слышит, жуют, чавкают. А тот, другой, говорит
тонким голосом:
- Доктор, мне гороху не досталось, а который на мне сидит, ест! Это
так надо?
- Надо! - отрезал доктор и опять крикнул:
- Чтобы объединиться, надо размежеваться! Ешьте горох! А которым не
досталось, так сидите. Доел Старик горох, ложку облизал и думает: куда бы
миску девать? Поставил тихонько на левые коленки. А в это время невидимая
рука на его коленки другую грязную миску поставила. Пристроил ее Старик на
правые коленки, невидимая рука новую опускает. Схватил Старик невидимую
руку. Задергалась рука и говорит человечьим голосом:
- Отпусти меня, сестра милосердная, пожалей меня, хилого. Старик
говорит:
- Не сестра я милосердная, а мешок с хворями. А у тебя, видать, совсем
сознания нет, что ты пустоту гороха своего незнакомому человеку тычешь.
- Сознание вторично, - говорит рука. - А первичен Дух. Он соединяет,
он и разделяет. И уж не Старик руку держать стал, а рука в него впилась.
Тут доктор новую посуду разбил и крикнул:
- Чтобы освободиться, надо подчиниться. Бейте друг друга, врага
найдете! Загремели миски, посыпался горох, заиграла гармошка. И началось в
темноте великое побоище. Только и слышно: "Эх, эх!" Левые коленки Старику в
живот молотят. Правые коленки кулаком пудовым в ухо тычут. Другой, который
под Стариком был, верещит металлическим голосом:
- Доктор! Мне гороху не досталось, а теперь мне грязную миску на морду
надели. Это так надо?
- Надо! - крикнули хором. Старик прыгает в темноте, отмахивается. То
пустоту рубанет, то челюсть нащупает. Доктор кричит:
- Играй, музыка! Оживай, игры заветные! Раззудись, плечо спондилезное!
Кругом заговор! Бей их, врагов ненавистных! Вся беда от них. Расступись,
толпа инородная, дай зациклиться добру молодцу! Тут вцепилась невидимая
рука Старику в волосы. Рванула вправо, рванула влево, и слетела с головы
Старика щадящая тряпица. Осветилась тьма утро-фиолетовым светом. Замерли
все. Видно стало насквозь. И разглядел Старик, что стоит он в большой зале,
и полна зала дураков. Которые бьющие, которые битые, которые хилые, которые
плечистые, но все сплошь дураки. А самый большой дурак - сам доктор, с
бородою большою и усами до ушей.
- Свет. свет! Что это, что это? - закричали дураки. А доктор говорит
громким голосом:
- Это есть инородное, научно доказанное явление, по древнееврейскому
называемое Рентген, а по-нашему светопреставление. А исходит оно изо лба
чужого человека. Во лбу том шишка, в шишке Рентген. Сейчас мы эту шишку
вскроем.
- Доктор, доктор! - загоревал Старик, видя все как есть. - Да
причина-то не тут.
- А мы и причину вскроем! - загремел доктор. Схватил он нож
скальпельный, навостренный и кинулся к Старику. Старик от него, а он за
ним. Потянул Старик дверь - не тянется. Толкнул тогда ее и выскочил.
Помнит Старик слова жены докторовой и делает все, как прежде, только
наоборот - другие двери не толкает, а тянет, тянет. Открываются двери.
Бегут по комнатам. Медленно бежит доктор, потому толстый, а Старик еще
медленнее, потому старый. Медленно бегут, ноги скользят и цепляются. А
доктор все ближе, ближе. Уж седьмую, последнюю, дверь потянул Старик.
Настиг его доктор, замахнулся. Тут петушиный голос крикнул:
- Суп готов! Застыл доктор. Жена его сверху их окошка высунулась и
говорит ласково:
- Князюшко, щи простынут. Доктор и говорит Старику:
- Ну, твое счастье! Приходи еще. У нас каждый Четверг сеансы. - И
побежал ко щам. Старик поклонился во все стороны и спросил добрую женщину:
- А не бывал ли во многолюдстве вашем Птица-Джентльмен Феликс
Удаль-Ман?
- Будь ты к дому ближе, а я этажом пониже, плюнула б я тебе в лицо за
такие фамилии, - оскалилась добрая женщина. - Иди отсюда, подозрительный
человек, а то и впрямь прибьют тебя здесь, да правильно сделают. Надел
Старик тряпицу на голову. Погас утро-фиолетовый свет. Не видно стало злобы
доброй женщины. Машет она ему из окна пухлой рукой. "До свидания! До
свидания!" - говорит. И пошел Старик прочь, а солнце уже за полдень.
Владимир Вестер
Тоннель под Ла-Маншем
-
Когда-то нам с Тыквиным поручили тоннель под Ла-Маншем
прорыть. В те времена нам поручали много важных дел. Их тогда
вообще никому, кроме нас, не поручали. Если вы помните большую
