Скальпель, напрягся и крикнул Северянину:
- Подбрось меня!
Разгадав замысел друга, Фафхрд стряхнул с себя оцепенение, сплел
пальцы ладоней и присел. Мышелов разбежался, оттолкнулся правой ногой от
ступеньки из ладоней Фафхрда и взлетел стрелой - Северянин помог ему,
мощно вытолкнув его вверх и вскрикнув при этом от боли.
Держа перед собой меч, Мышелов влетел прямо в красный глаз из
эктоплазмы, который тут же исчез, однако исчез из виду и сам Мышелов,
словно угодил в громадный сугроб.
Мгновение спустя вооруженные щупальца пришли в движение и принялись
колоть и рубить направо и налево, словно слепой фехтовальщик. Однако
поскольку их было штук десять, некоторые клинки проносились в опасной
близости от Фафхрда, и тот заплясал, уклоняясь от ударов. Ориентируясь по
стуку его подошв по мостовой, щупальца стали действовать точнее -
опять-таки как слепой фехтовальщик, - и Фафхрду пришлось проявить все свое
проворство, что было не так-то просто при его комплекции. Окажись рядом
сторонний и беспристрастный наблюдатель, он бы решил, что осьминог-призрак
заставляет Фафхрда откалывать какой-то немыслимый танец.
Между тем Мышелов, оказавшись позади белого чудовища, увидел
серебристо-розовый жгут и, высоко подпрыгнув - жгут попытался ускользнуть,
- рассек его концом Скальпеля. Он оказался еще плотнее, чем туманная
масса, и лопнул с неожиданно громким звоном.
И сразу туманная масса скукожилась - гораздо быстрее, чем проткнутый
рыбий пузырь, и скорее, как гриб-дождевик, на который наступили громадным
сапогом; щупальца тоже разлетелись в прах, мечи и кинжалы со звоном
посыпались на мостовую, и струя такой отвратительной вони ударила в
друзей, что им пришлось срочно зажать носы и рты.
Через несколько секунд Мышелов, осторожно втянув в себя воздух и
найдя его уже сносным, радостно вскричал:
- Вот так, мой друг! Я перерезал чудищу его тоненькую глотку, или
артерию, или главный нерв, или пуповину, или что там это у него было.
- А откуда тянулся жгут? - осведомился Фафхрд.
- У меня нет ни малейшего желания это выяснять, - заверил его
Мышелов, внимательно глядя через плечо в сторону улицы, из которой
появился туман. - Хочешь поплутать по Ланкмару - милости прошу. Но эта
штука, похоже, исчезла окончательно.
- Ой! - внезапно взвизгнул Фафхрд и замахал рукой. - Вот негодяй, ты
же вынудил меня подставить тебе обожженную ладонь!
Мышелов ухмыльнулся и принялся разглядывать покрытые противной слизью
камни мостовой, трупы и разбросанное оружие.
- Где-то здесь должен быть Кошачий Коготь, - пробормотал он. - К тому
же я слышал звон золота...
- Да ты учуешь монетку, спрятанную под языком у человека, которого ты
душишь! - огрызнулся Фафхрд.
В храме Злобы пять тысяч идолопоклонников с кряхтеньем и стонами
начали подниматься с пола: каждый из них за это время похудел на несколько
унций. Барабанщики поникли над своими барабанами, прислужники - над
колесами с красными свечами, тощий верховный жрец устало свесил голову,
держа в корявых руках деревянную маску.
Все на том же перекрестке Мышелов покачал перед носом у Фафхрда
кошельком, который он только что извлек из пояса Скела.
- Ну что, мой благородный друг, преподнесем его в качестве свадебного
подарка нежной Иннесгей? - почти пропел он. - Разожжем нашу добрую
жаровенку и проведем остаток ночи так же, как и начали - вкушая
несравненные радости ночного дозора и многообразные восторги...
- Дай его сюда, идиот! - рявкнул Фафхрд, хватая кошелек обожженными
пальцами. - Я знаю одно местечко, где есть целительные бальзамы и иголки
для зашивания рваных воровских ушей. А какие там крепкие да свежие девки и
вино!
2. ГЛУХАЯ ПОРА В ЛАНКМАРЕ
Однажды случилось так, что в невонском городе Черной Тоги Ланкмаре,
через несколько лет после года Пернатой Смерти, пути Фафхрда и Серого
Мышелова разошлись.
Что побудило рослого скандального варвара и худощавого неуловимого
принца воров разойтись, в точности неизвестно; в свое время об этом ходило
множество всяческих пересудов. Одни утверждали, что они поссорились из-за
девушки. Другие говорили нечто еще более невероятное: будто друзья не
поделили драгоценные камни, отнятые у ростовщика Муулша. Скрит-летописец
предполагает, что их взаимное охлаждение было лишь отзвуком невероятной
вражды, которую питали в ту пору друг к другу демонический наставник
Мышелова Шильба Безглазоликий и Нингобль Семиокий, недобрый и
многоковарный покровитель Фафхрда.
Однако наиболее правдоподобное объяснение, опровергающее, кстати
сказать, гипотезу относительно ростовщика Муулша, заключается в том, что
Ланкмар в ту пору переживал тяжелые времена, соблазнительные авантюры под
руку не подворачивались, и в жизни обоих героев настал такой час, когда
загнанному в угол человеку хочется совместить даже самые редкие
приключения и удовольствия с какой-нибудь разумной деятельностью, которая
обеспечила бы ему материальное благополучие или хотя бы душевный покой.
Лишь эта теория - что скука и неуверенность в завтрашнем дне, а также
различие во мнениях относительно того, как нужно бороться со столь
гнетущими чувствами, лежали в основе отчужденности друзей, - лишь эта
теория может объяснить нелепейшее предположение, что приятели рассорились
из-за произношения имени Фафхрда: Мышелов якобы с завидным и злонамеренным
упорством выговаривал его имя на упрощенный ланкмарский манер, в
результате чего оно звучало как Фафхрд, тогда как сам носитель имени
настаивал на том, что лишь зубодробильное сочетание согласных может
удовлетворить его слух, глаз и варварское чувство порядка вещей. Скучающие
и неуверенные в себе люди часто стреляют из пушек по воробьям.
Несомненно одно: приятели если и не рассорились окончательно, то по
крайней мере сильно охладели друг к другу, и жизненные пути их, хотя оба
оставались в Ланкмаре, разошлись.
Серый Мышелов поступил в подручные к некоему Пульгу, восходящей
звезде рэкета по части второстепенных религиозных культов, некоронованному
королю ланкмарского преступного мира, который облагал данью жрецов всех
мелких божков, стремящихся выйти в боги, угрожая в случае неповиновения
всяческими неприятными и даже скверными последствиями. Если жрец,
отказывался платить Пульгу, его чудеса не срабатывали, численность
прихожан и размер пожертвований резко уменьшались, а его самого неминуемо
ждали синяки, а то и переломанные кости.
Появлявшийся в сопровождении нескольких громил Пульга, а также
одной-двух стройных танцовщиц, Мышелов стал неотъемлемой и зловещей
принадлежностью улицы Богов, что тянется от Болотной заставы вплоть до
самых дальних доков и цитадели. Он продолжал ходить во всем сером, носить
на голове клобук, а у пояса Кошачий Коготь и Скальпель, однако ни кинжал,
ни тонкий меч не покидали ножен. Зная по собственному опыту, что угроза,
как таковая, гораздо эффективнее ее исполнения, Мышелов ограничил свою
деятельность ведением переговоров и взиманием наличности. Начинал он
обычно со слов: "Меня прислал Пульг - Пульг с буквой "г" на конце". Затем,
если человек святой жизни начинал упорствовать или торговаться слишком уж
яростно и возникала необходимость повергнуть идолов во прах и прервать
богослужение, Мышелов давал громилам знак заняться этими дисциплинарными
мерами воздействия, а сам праздно стоял неподалеку, ведя неторопливую и
остроумную беседу с танцовщицами и посасывая леденцы. Шли месяцы; Мышелов
становился все толще, а очередные танцовщицы все стройнее и на вид
покорнее.
Фафхрд же поступил по-иному: сломав о колено свой длинный меч (и
жестоко при этом порезавшись), содрав с одежды остатки украшений (скучные
и ничего не стоящие куски позеленевшего металла), а также обрывки
полысевшего меха, он отрекся от крепких напитков и сопутствующих им
радостей (хотя и так уже в течение некоторого времени не брал в рот
ничего, кроме слабого пива, а с женщинами не знался вовсе) и стал
единственным последователем некоего Бвадреса, единственного апостола
Иссека Кувшинного. Фафхрд отрастил бороду, которая стала такой же длины,
что и спадавшие на плечи волосы, отощал, щеки и глаза у него запали, а
голос из баса превратился в тенор, хотя причиной этого была вовсе не
мучительная операция, которую, как утверждали некоторые, он учинил над
собой - эти трепачи знали, что он порезался, но нагло лгали относительно
травмированного места.
А богов в Ланкмаре (тут имеются в виду боги и кандидаты в таковые,
которые проживают или, если можно так выразиться, стоят биваком в этом
вечном городе, а вовсе не боги Ланкмара - материя гораздо более
таинственная и ужасная), - богов в Ланкмаре временами бывало не меньше,
чем песчинок в Великой Восточной Пустыне. Большинство из них начинали как
люди, вернее, как память о людях, ведших жизнь аскетов, полную всяческих
видений, и погибших мучительной, кровавой смертью. Создается впечатление,
что с начала всех времен орды служителей и апостолов (или даже самих
богов, разница тут небольшая) хромали через упомянутую пустыню. Зыбучие
Земли и Великую Соленую Топь, чтобы сойтись под низкой аркой Болотной
заставы, подвергаясь по пути всевозможным и неизбежным мукам оскоплениям,
ослеплениям, побиваниям камнями, насаживаниям на кол, распятиям,
четвертованиям и тому подобному со стороны восточных разбойников и
мингольских безбожников, которые, кажется, были созданы именно для того,
чтобы организовывать для них эти жестокие испытания. В толпе святых
мучеников при желании можно было отыскать нескольких колдунов и ведьм,
стремившихся обрести бессмертие в пекле с помощью своих сатанинских
квазибожеств, а также немногочисленных протобогинь - в основном девиц,
прославившихся тем, что десятилетиями они пребывали в рабстве у чародеев с
садистскими наклонностями и были изнасилованы целыми племенами минголов.
Ланкмар и, в частности, вышеназванная его улица служат в качестве
театра или, вернее, испытательного полигона для протобогов, после того как
те пройдут более осязаемое, но отнюдь не более жестокое просеивание сквозь
руки разбойников и минголов. Новоиспеченный бог (то есть его
священнослужитель или священнослужители) начинает свой путь у самой
Болотной заставы и медленно поднимается вверх по улице Богов, нанимая
подходящий храм или завладевая очередными несколькими ярдами булыжной
мостовой - и так, пока не достигнет приличествующего уровня. Очень
немногие из них добираются до района, примыкающего к цитадели, и вливаются
в ряды божественной аристократии Ланкмара, состав которой тоже переменчив,
хотя она и размещается на одном и том же месте в течение веков и даже
тысячелетий (настоящие боги Ланкмара столь же ревнивы, сколь и
таинственны). Без преувеличения можно сказать, что немало божков проводят
лишь одну ночь у Болотной заставы, после чего внезапно пропадают, -
возможно, в поисках городов, где аудитория настроена менее критически.
Большая же их часть добирается примерно до середины вверх по улице Богов,
а потом медленно начинает скатываться назад, отдавая с боем каждый дюйм и
ярд, пока вновь не окажется у Болотной заставы, чтобы навсегда исчезнуть
из Ланкмара и памяти его жителей.
Итак, Иссек Кувшинный, коего Фафхрд выбрал в качестве предмета
поклонения, был одним из самых мелких и неудачливых богов, вернее даже
