подлинные, а? И бывают порой очень странные. Какие-то из них понять
нетрудно - мальчишка дрожит при виде призрака, остолопы таращат зенки на
богослужение в надежде увидеть немножко крови или голого тела - это все
ясно, странно другое. Священники мелют чушь, народ стонет и молится - и
тут вдруг появляется на свет что-то. Я, увы, не знаю, что это такое, но
все равно странно. - Он покачал головой. - Тут удивится кто угодно.
Словом, пей вино, сынок, - а ты, девка, не забывай ему подливать - и
расскажи мне об Иссеке. Мне все они любопытны, но сейчас я хочу послушать
про него.
Пульг ни словом не обмолвился о том, что в течение двух последних
месяцев он пять ночей в неделю наблюдал за служением Иссеку из-за
занавешенных окон темных комнат в разных домах по улице Богов. И этого не
знал о Пульге даже Мышелов.
И вот, когда молочно-розовая заря поднялась из черных и вонючих
болот, Мышелов отправился к Фафхрду. Бвадрес все еще храпел в канаве,
обнимая бочонок с казной Иссеки, но варвар уже проснулся: сидя на обочине,
он скреб заросший подбородок. В почтительном отдалении стояло несколько
ребятишек - и все.
- Это тот, которого не могут заколоть и порезать? - услышал Мышелов
шепот одного из мальчишек.
- Ага, - ответил другой.
- Вот бы зайти ему за спину и кольнуть булавкой!
- Было б здорово!
- Наверно, у него железная кожа, - предположила крошечная
большеглазая девчушка.
Чуть было не прыснув со смеху, Мышелов погладил ее по головке и,
подойдя к Фафхрду и скривившись на застрявшие между булыжниками отбросы, с
брезгливым видом присел на корточки. Он сделал это без труда, хотя колени
уже подпирали порядочное брюшко.
Затем, сразу взяв быка за рога, он заговорил, но так, чтобы не
услышали дети:
- Одни говорят, что сила Иссека в любви, другие - в честности, третьи
- в отваге, четвертые - в мерзком ханжестве. По-моему, я один знаю
правильный ответ. Если я прав, ты выпьешь со мной вина. Если нет, я
разденусь до набедренной повязки, объявлю Иссека своим богом и повелителем
и стану прислужником служки. Идет?
Фафхрд внимательно посмотрел на него и ответил:
- Идет.
Вытянув руку, Мышелов дважды постучал костяшками пальцев по телу
Фафхрда сквозь грязную верблюжью шерсть - раз по груди и раз между ногами.
Оба раза при этом послышался чуть металлический стук.
- Мингольский панцирь и паховая раковина из Горча, - объявил Мышелов.
- И то и другое обшито толстой тканью, чтоб не звенело. В этом и
заключается сила и неуязвимость Иссека. Полгода назад они на тебя не
налезли бы.
Фафхрд смущенно молчал. Потом широко улыбнулся и сказал:
- Твоя взяла. Когда мне платить?
- Сегодня днем, - шепнул Мышелов, - когда Бвадрес поест и ляжет
вздремнуть.
Чуть хмыкнув, он встал и пошел прочь, осторожно ступая с булыжника на
булыжник.
Вскоре улица Богов зашевелилась, и Фафхрда понемногу стали окружать
зеваки, однако день в Ланкмаре выдался очень жаркий. К середине дня улица
опустела, даже детишки забрались в тень. Бвадрес дважды прочел с Фафхрдом
литанию, потом попросил поесть, прикоснувшись ладонью к губам, - в обычаях
этого страстотерпца было принимать пищу именно в эту неудобную пору дня, а
не прохладным вечером.
Фафхрд ушел и вскоре вернулся с большой миской тушеной рыбы. При виде
такого количества пищи, Бвадрес вытаращил глаза, однако умял всю миску,
рыгнул, попенял немного Фафхрду и улегся в обнимку с бочонком. Через
несколько секунд на улице уже раздавался его храп.
Из арки позади них послышался тихий свист. Фафхрд встал и не спеша
прошел под галерею. Схватив Северянина за руку, Мышелов потащил его в одну
из нескольких занавешенных дверей.
- Пот с тебя льет рекой, друг мой, - мягко заметил он. - Скажи, ты
носишь на себе это железо из осторожности или же это нечто вроде
металлической власяницы?
Ничего не ответив, Фафхрд уставился на отодвинутую Мышеловом
занавеску.
- Мне тут не нравится, - заявил он. - Это ведь дом свиданий. Меня
могут увидеть, и что тогда подумают люди с грязными мыслями?
- А, семь бед - один ответ, - легкомысленно отозвался Мышелов. - К
тому же пока тебя никто не видел. Входи скорее.
Фафхрд подчинился. Тяжелые шторы запахнулись за ними; теперь в
комнату проникал свет лишь из окошка в потолке. Фафхрд вперился в
полутьму, и Мышелов успокоил его:
- Я снял комнату на весь вечер. Она совсем близко от места, где ты
обычно сидишь, мы здесь одни, никто ничего не узнает. Чего тебе еще?
- Пожалуй, ты прав, - неохотно согласился Фафхрд. - Но зря ты платил
такие деньги. Понимаешь, малыш, я могу выпить с тобой только по одной. Ты
в некотором смысле обманул меня, но я заплачу. Но только один кубок вина,
малыш. Мы друзья, но наши пути разошлись. Так что только один кубок. В
крайнем случае - два.
- Ну естественно, - промурлыкал Мышелов.
Глаза Фафхрда начали постепенно привыкать к полутьме, и он стал
различать окружающие предметы. В комнате была еще одна дверь (тоже
зашторенная), узкая кровать, таз, низкий стол, стул, а рядом с ним на полу
несколько пузатых штуковин с короткими горлышками и большими ручками.
Фафхрд пересчитал их, и его лицо снова расплылось в ухмылке.
- Семь бед, ты сказал, - мягко проворковал он своим прежним басом, не
сводя глаз с каменных бутылей с вином. - Но я вижу здесь только четыре
"беды", Мышелов.
- Ну естественно, - повторил тот.
К тому времени, как принесенная Мышеловом свеча уже стояла в
небольшой лужице, Фафхрд осушал третью "беду". Перевернув кувшин над
головой и дождавшись, пока ему в рот упадет последняя капля, он легко
отшвырнул его в сторону, словно набитый пером мяч. Когда по полу во все
стороны полетели каменные осколки, Фафхрд, не вставая с кровати, низко
нагнулся, метя бородой пол, взял обеими руками четвертую "беду" и с
преувеличенной осторожностью поставил ее на стол. Затем, взяв нож с
коротким лезвием и придвинув лицо к кувшину так близко, что ему явно стало
грозить косоглазие, он принялся кусочек за кусочком снимать с горлышка
смолу.
Фафхрд больше не был похож на церковного служку, пусть даже
свернувшего с праведного пути. Уговорив первый кувшин, он решил для пущей
непринужденности разоблачиться. Власяница из верблюжьей шерсти полетела в
один угол комнаты, детали обернутой тряпками брони - в другой. Оставшись в
некогда белой набедренной повязке, он стал похож на тощего, обреченного на
гибель берсерка или на короля варваров в бане.
В течение некоторого времени из окошка в крыше в комнату вообще не
проникал никакой свет. Теперь он снова появился - красноватый отблеск
горевших на улице факелов. Все громче становились вечерние звуки:
визгливый смех, крики разносчиков, призывы к молитве и... скрежещущий
голос Бвадреса, время от времени звавшего Фафхрда. Однако вскоре он
перестал звать своего служку.
Фафхрд так долго и трепетно возился со смолой на горлышке, что
Мышелову то и дело приходилось подавлять готовые вырваться возгласы
нетерпения. Однако при этом он улыбался мягкой улыбкой победителя. С места
сдвинулся он лишь однажды - чтобы зажечь новую свечу от догоравшей.
Перемен в освещении Фафхрд, похоже, не замечал. Мышелов подумал, что
теперь его приятель явно видит все в ярком свете винных паров, которые
освещают путь всем добрым выпивохам.
Без какого бы то ни было предупреждения Северянин высоко занес нож и
вонзил его в самую середину пробки.
- Умри, вероломный мингол! - вскричал он и одним поворотом кисти
извлек пробку. - Я стану пить твою кровь!
С этими словами он поднес каменный кувшин к губам.
Вытянув по расчетам Мышелова примерно треть его содержимого, он
внезапно поставил кувшин на стол. Глаза Северянина закатились, по всем его
мышцам прокатилась блаженная конвульсия, и он величественно, словно
громадное подрубленное дерево, рухнул навзничь. Хлипкая кровать угрожающе
затрещала, но выдержала.
Но это был еще не конец. Кустистые брови Фафхрда тревожно сошлись к
переносице, голова чуть приподнялась, и налитые кровью глаза стали
беспокойно осматривать комнату из-под косматых волос.
Наконец взгляд Северянина остановился на последнем кувшине. Он
вытянул мускулистую руку, крепко схватил кувшин за горлышко, поставил его
под кровать, но пальцев так и не разжал. Потом глаза его закрылись, голова
окончательно и бесповоротно упала на кровать, гигант улыбнулся и захрапел.
Мышелов встал и подошел к приятелю. Приподняв Фафхрду веко, он
удовлетворенно кивнул, потом кивнул еще раз, когда пощупал его пульс -
мощный и неторопливый, как прибой на Крайнем море. Тем временем другая
рука Мышелова, действуя с достойными лучшего употребления ловкостью и
артистизмом, извлекла из складок набедренной повязки Северянина блестящий
золотой предмет. Мышелов проворно сунул добычу в потайной карман в подоле
своей серой туники.
За его спиной послышался чей-то кашель.
Он прозвучал настолько нарочито, что Мышелов не подпрыгнул и даже не
замер, а просто медленно, не меняя положения ног, повернулся. Это
волнообразное движение было похоже на на ритуального танца в храме Змеи.
В проеме внутренней двери стоял Пульг: он был одет в полосатый
черно-серебристый маскарадный балахон с капюшоном и держал в руке
усыпанную самоцветами маску. Взгляд его был загадочен.
- Не думал я, сынок, что тебе это удастся, но ты оказался прав, -
ласково проговорил он. - Ты вовремя восстановил свое доброе имя. Эй,
Виггин, Кватч! Эй, Грилли!
Трое головорезов проскользнули за спиной Пульга в комнату; все они
были одеты с той же мрачной живописностью, что и главарь. В отличие от
первых двух кряжей третий был гибок, как куница, и ростом даже ниже
Мышелова, на которого поглядывал с плохо скрываемой злобой и завистью.
Вооружение первых двух состояло из небольших арбалетов и коротких мечей, у
третьего же оружия не было видно вовсе.
- Ты не забыл веревки, Кватч? - продолжал Пульг, указывая на Фафхрда.
- Привяжи-ка мне этого типа к кровати. Особое внимание обрати на его руки.
- Он будет безопаснее, если его не связывать, - начал было Мышелов,
но Пульг осадил его:
- Помолчи, сынок. Это поручение выполняешь ты, но мне хотелось бы
присмотреть за тобой. Да, по ходу дела я буду кое-что менять в твоем
плане. А для тебя это будет неплохой школой. Любой знающий заместитель
должен уметь работать на виду у своего начальника, даже если подчиненные
слышат, как тот его распекает. Назовем это проверкой.
Мышелов был встревожен и озадачен. Он чего-то не понимал в поведении
Пульга. Что-то в нем было не то, как будто в душе шефа вымогателей
происходила тайная борьба. Он был вроде не пьян, однако в его поросячьих
глазках мерцал странный огонек. Словом, в нем чувствовалась какая-то
чудинка.
- Я что, утратил ваше доверие? - резко осведомился Мышелов.
Пульг косо ухмыльнулся и ответил:
- Сынок, мне за тебя стыдно. Верховная жрица Айлала рассказала мне
все о черном одномачтовике: как ты нанял его уже у казначея за разрешение
оставить жемчужную тиару и корсаж и подрядил мингола Урфа отвести судно к
другому причалу. Айлала то ли разозлилась на казначея за то, что он
охладел к ней, то ли испугалась, что он не отдаст ей эти черные
безделушки, и пришла ко мне. А в довершение всего Черная Лилия выложила ту
же самую историю своему любимому Грилли. Ну, что скажешь, сынок?
