криками радости и удивления.
Но, хотя такими стрелами поранить человека невозможно даже с близкого
расстояния, укусы их тем не менее весьма чувствительны и для
одеревеневшего тела человека, выпившего недавно не одну кварту вина,
Фафхрд зарычал, задергал руками и сломал раму, к которой был привязан.
Толпа истерически завизжала: ее глазам был явлен еще один акт драмы
Иссека, которую так часто декламировал нараспев его служка-великан.
Кватч и Виггин, увидев, что их арбалеты почему-то стали совершенно
неопасными, однако из-за тупости или опьянения не усмотрев в этом ничего
сверхъестественного или подозрительного, схватились за мечи и бросились к
Фафхрду, дабы сразить его, прежде чем он освободится от обломков кровати.
Северянин с весьма озадаченным видом как раз этим и занимался.
Итак, Кватч и Виггин бросились вперед, но почти сразу остановились
как вкопанные, очень напоминая при этом людей, которые пытаются поднять
себя в воздух за собственные пояса.
Их мечи ни за что не хотели выходить из ножен. Мингольский клей -
средство вполне надежное, а Мышелов твердо решил, что приспешники Пульга
не нанесут никому вреда.
Но вот обезвредить Грилли ему не удалось: крошечный человечек и сам
был не промах, да и к тому же Пульг все время держал его рядом с собой.
Брызжа пеной, словно разозленная лисица, Грилли наконец вырвал руку из
пальцев своего впавшего в религиозный экстаз хозяина, выхватил бритву и
ринулся к Фафхрду, который к этому моменту уже понял, что ему мешало, и
под приветственные крики толпы с наслаждением расправлялся с остатками
докучливой кровати.
Но Мышелов среагировал еще быстрее. Завидев, что человечек в сером
бросился к нему, Грилли мгновенно сделал в его сторону два ложных выпада и
один настоящий, который едва не достиг цели. После этого, правда, он резко
утратил интерес к фехтованию, поскольку стал быстро терять кровь: лезвие у
Кошачьего Когтя было хоть и узкое, но вполне пригодное для перерезания
глоток (ни загнутого острия, ни зазубрин на конце этот кинжал не имел -
вопреки утверждениям кое-кого из ученых педантов).
После короткой схватки с Грилли Мышелов оказался совсем рядом с
Фафхрдом. И тут до него дошло, что он все еще держит в левой руке
сделанное Фафхрдом золотое изображение кувшина. В голове у Мышелова тут же
промелькнула вереница идей, которые мгновенно воплотились в действия,
последовавшие одно за другим, словно фигуры танца.
Прежде всего он шлепнул Фафхрда по щеке тыльной стороной ладони,
чтобы привлечь его внимание. Затем подскочил к Пульгу, широким театральным
жестом протянул к нему левую руку, словно передавая что-то от обнаженного
бога, и вложил в умоляюще воздетую длань вымогателя золотую безделушку.
(Настало одно из тех мгновений, когда происходит стремительная переоценка
ценностей, и теперь золото для Мышелова, пусть даже на короткий срок,
ничего не стоило.) Узнав в безделушке священный кувшин, Пульг от восторга
чуть не испустил дух.
Но Мышелов был уже на другой стороне улицы. Подбежав к сейфу-алтарю
Иссека, рядом с которым лежал потерявший сознание, но все еще улыбающийся
Бвадрес, он сдернул с него мешок из-под чеснока, вскочил на бочонок и
принялся на нем приплясывать, пытаясь криками привлечь внимание Фафхрда и
указывая пальцем себе под ноги.
Как и хотел Мышелов, Фафхрд наконец увидел бочонок, однако никак не
связал его с приношениями Иссеку (о божественных материях он забыл
начисто), а просто решил, что это - источник столь вожделенного спиртного.
С радостным воплем он бросился к нему через улицу; поклонники поспешно
удирали с его дороги или стонали в блаженном экстазе, когда он ступал
босыми ногами по их распростертым телам. Добравшись до бочонка, Фафхрд
схватил его и поднес к губам.
Толпа решила, что Иссек хочет выпить содержимое своей казны -
необычный, но бесспорно эффектный способ приема приношений.
Затем, взревев от ярости и недоумения, Фафхрд поднял бочонок высоко
над головой, намереваясь грохнуть его о мостовую, - трудно сказать почему:
то ли от безысходности, то ли надеясь добраться таким способом до
вожделенной влаги, которая, по его мнению, содержалась в бочонке, - но тут
Мышелов снова привлек его внимание. Схватив с забытого кем-то подноса две
недопитые кружки с пивом, маленький человечек принялся переливать жидкость
из одной в другую, пока в обеих не образовалось по громадной шапке пены.
Сунув бочонок под мышку - многие пьяницы обладают странной
бережливостью и цепляются за вещи, особенно если в них может содержаться
спиртное, - Фафхрд двинулся вслед за Мышеловом, который нырнул в ближайшую
арку, потом приплясывая появился снова и обвел Фафхрда вокруг бурлящей
конгрегации.
Строго говоря, это было не слишком душеспасительное зрелище -
громадный бог идет спотыкаясь за юрким серым демоном и пытается схватить
кружку с пивом, которая все время от него ускользает, - однако ланкмарцы
тут же придумали на сей счет две дюжины аллегорий, несколько из которых
попали впоследствии в ученые манускрипты.
На второй раз Иссек и маленький серый демон скрылись под аркой
навсегда. Некоторое время в толпе раздавались тревожные, полные ожидания
возгласы, но два сверхъестественных существа так больше и не появились.
В Ланкмаре полно всяких извилистых переулков, и особенно ими богат
район улицы Богов; некоторые из них темными и окольными путями доходят
даже до доков.
Но иссекианцы - как старые, так и новообращенные - даже не принимали
во внимание столь мирские пути, когда размышляли об исчезновении их бога.
У богов свои способы перемещения во времени и пространстве, а неожиданные
и необъяснимые исчезновения - просто свойство их натуры. Короткие
повторные появления - вот все, на что человек может надеяться со стороны
бога, драма жизни которого на земле уже сыграна; и в самом деле: ничего
хорошего, если он никак не уходит, затягивая свое второе пришествие -
слишком большая нагрузка на нервы.
Как и следовало ожидать, толпа удостоившихся лицезреть Иссека
расходилась неохотно: людям нужно было слишком много сказать друг другу,
слишком о многом поразмышлять и, разумеется, поспорить.
Чуть позже люди вспомнили о кощунственном нападении Кватча и Виггина
на бога и отомстили им, хотя некоторые склонны были считать инцидент
составной частью все той же аллегории. Оба молодчика получили изрядную
выволочку и были рады, что остались после нее живы.
Труп Грилли был без лишних церемоний брошен на утреннюю покойницкую
телегу. На этом его история и закончилась.
Бвадрес, придя в чувство, обнаружил, что над ним заботливо склонился
Пульг - эти два человека в основном и определили всю последующую историю
иссекианства.
Вкратце она такова. Пульг сделался, если можно так выразиться,
великим визирем Иссека и неустанно трудился к его вящей славе, как знак
своей должности постоянно нося на груди сотворенную богом золотую эмблему
священного кувшина. После своего обращения, он не оставил и прежнего
ремесла, как могли бы ожидать моралисты, а стал заниматься им с еще
большим рвением, чем прежде, безжалостно вымогая деньги у служителей всех
других богов и нещадно их притесняя. На самом взлете иссекианства у этого
бога было в Ланкмаре пять больших храмов, множество часовен и громадное
число священнослужителей, лишь номинально руководимых Бвадресом, поскольку
тот стал снова впадать в старческий маразм.
Под руководством Пульга иссекианство процветало ровно три года.
Однако когда из неосторожного и невразумительного бормотания Бвадреса
стало известно, что Пульг под видом вымогательства не только ведет
священную войну против остальных богов в Ланкмаре, имея своей целью
изгнать их из города, а по возможности и из всего мира, но и вынашивает
темные планы относительно того, чтобы свергнуть истинных богов Ланкмара
или хотя бы заставить их признать превосходство Иссека, - словом, когда об
этом стало известно, участь иссекианства была решена. В третью годовщину
второго пришествия Иссека ночь выдалась зловещая и крайне туманная; все
здравомыслящие ланкмарцы сидят, как правило, в такие ночи дома у очагов.
Примерно в полночь по всему городу стали раздаваться жуткие вопли и
жалобный вой, а также треск ломающегося дерева и грохот разламываемой
каменной кладки - причем, как дрожащими голосами утверждали некоторые, все
это начиналось и заканчивалось пощелкиванием, какое обычно слышится, когда
ходят скелеты. Некий юнец, выглянувший из окна мансарды, успел рассказать,
прежде чем скончался от буйного помешательства, что видел, как по улице
шло множество фигур в черных тогах, с темно-коричневыми руками, ногами и
лицами и тощих, как скелеты.
Наутро обнаружилось, что все пять храмов Иссека пусты и осквернены,
все часовни разрушены, а многочисленное священство, включая верховного
жреца и честолюбивого великого визиря, совершенно непонятным образом
пропало все до единого человека.
Вернувшись ровно на три года назад, мы смогли бы увидеть, как Серый
Мышелов и Фафхрд перебираются на заре из утлой лодчонки на борт черного
одномачтовика, пришвартованного у Большого Мола, который выдается далеко
во Внутреннее море близ устья реки Хлал. Прежде чем взойти на судно,
Фафхрд передал бочонок Иссека бесстрастному и желтолицему Урфу, после чего
с нескрываемым удовольствием затопил лодчонку.
После пробежки вслед за Мышеловом через весь город и
непродолжительной, но крайне интенсивной гребли (сидя на веслах, почти
полностью обнаженный Северянин очень напоминал галерного раба), голова у
Фафхрда окончательно прояснилась от винных паров и теперь зверски трещала.
Мышелов тоже чувствовал себя не лучшим образом - после месяцев
ничегонеделания и обжорства он был в неважной форме.
Тем не менее оба героя помогли Урфу поднять якорь и поставить парус.
Вскоре дувший им в правый борт ветер уже нес их в открытое море. Пока Урф
суетился вокруг Фафхрда, заворачивая его в толстый плащ, Мышелов подошел в
полутьме к бочонку Иссека, полный решимости завладеть его содержимым,
прежде чем Фафхрда как человека религиозного и к тому же благородного
Северянина начнут одолевать всякие дурацкие сомнения, в результате которых
он может даже выбросить бочонок за борт.
Поскольку было еще довольно темно, Мышелов пошарил рукой по верхнему
донышку в поисках прорези для монет и, не обнаружив таковой, перевернул
тяжелый приятной тяжестью сосуд, набитый так плотно, что ни одна монетка в
нем даже не звякнула. С другой стороны тоже не оказалось никакой прорези,
однако было что-то вроде выжженной ланкмарскими иероглифами надписи. Но
поскольку света для чтения явно не хватало, а Фафхрд уже приближался к
бочонку, Мышелов схватил подвернувшийся ему под руку тяжелый топор и
вонзил его в дерево.
В воздух взметнулся фонтан жидкости с резким, но очень знакомым
запахом. Бочонок был наполнен бренди - до самых краев, так что даже не
булькал.
Чуть позже друзья прочли выжженную надпись. Она была весьма
лаконичной: "Дорогой Пульг! Утопи свое горе. Башарат".
Теперь все стало понятно: накануне днем вымогателю номер два
представилась прекрасная возможность осуществить подмену - улица Богов
пустынна, Бвадрес спит чуть ли не наркотическим сном после необычно
плотного рыбного обеда, Фафхрд ушел с поста, чтобы попьянствовать с
Мышеловом.
- Ничего удивительного, что вчера вечером Башарата не было, -
задумчиво проговорил Мышелов.
