спотыкались под непривычной тяжестью. На нем были одежды из пурпурного
шелка, а его лоб украшали золотые обручи владыки Квармалла. Его худощавые
руки, некогда столь искусные в практике хиромантии и магических формул,
теперь были чопорно сложены на Магической Книге. На его запястье сидел
привязанный цепочкой кречет, голова птицы была накрыта колпачком; а у ног
мертвого хозяина лежал его любимый гончий леопард, и его покой был покоем
смерти. Некогда внушавшие ужас глаза Квормала были прикрыты теперь
похожими на восковые веками; эти глаза, так часто видевшие смерть, были
теперь мертвы навеки.
Хотя мозг Бриллы все еще был занят Кевиссой, он сказал несколько
ободряющих слов другим девушкам, когда они проходили мимо, и одна из них
быстро и тоскливо улыбнулась ему; все они знали, что это большая честь -
сопровождать хозяина в будущую жизнь, но ни одна из них особо не жаждала
этой чести; однако они мало что могли сделать, кроме как исполнять
указания. Брилле было жаль их всех; они были такими юными, у них были
такие пышные тела, и они могли дать столько наслаждения мужчинам, потому
что он хорошо обучил их. Но обычай должен быть исполнен. Однако, как же
Кевисса?.. Брилла резко оборвал эти раздумья.
Носилки двигались вверх по пандусу. Пение ширилось и росло. Наконец
они достигли вершины пирамиды, и лучи солнца, светящие теперь, когда
носилки повернулись к нему, прямо в мертвое лицо Квормала, отразились от
светлых волос и белой кожи ланкмарских рабынь, которые вместе со своими
подругами бросились в ноги своему господину.
Внезапно Флиндах уронил руки, и наступила тишина, полная и
всеобъемлющая тишина, поражающая по контрасту с размеренным пением и
гулкими ударами гонга.
Гваэй и Хасьярл сидели неподвижно, пристально глядя на фигуру,
которая была некогда владыкой Квармалла.
Флиндах снова поднял руки, и из ворот, противоположных тем, откуда
было вынесено тело Квормала, выскочили восемь человек. У каждого в руке
был факел, и все они были обнажены, если не считать пурпурных капюшонов,
скрывавших лица. Под аккомпанемент резких ударов гонга они быстро
подбежали к костру, по два с каждой стороны, и, сунув факелы в заранее
подготовленные дрова, перепрыгнули через зажженное пламя, поднялись на
верх пирамиды и бесполезным жестом обняли рабынь.
Пламя почти моментально охватило просмоленное и пропитанное маслом
дерево. В течение какого-то мгновения сквозь густой дым можно было
разглядеть переплетенные корчащиеся фигуры рабов и худощавое тело мертвого
Квормала, глядящего сквозь закрытые веки прямо в лицо солнцу. Затем
огромный кречет, разъяренный жарой и едким дымом, закричал злобно и
сердито и, хлопая крыльями, поднялся с запястья своего хозяина. Цепь
держала крепко; но все увидели, как рука Квормала поднялась к небу в
возвышенном, освобождающем жесте перед тем, как дым закрыл все. Пение
взлетело в крещендо и потом внезапно умолкло, когда Флиндах подал знак,
что погребальные обряды закончены.
Пока жадное пламя пожирало костер и поддерживаемую им ношу, Хасьярл
прервал молчание, предписанное обычаем. Он повернулся к Гваэю и, трогая
пальцами костяшки кулака на своем скипетре и злорадно ухмыляясь,
заговорил:
- Ха! Гваэй, было бы весело посмотреть на то, как ты корчишься в
пламени. Почти так же весело, как видеть нашего родителя, жестикулирующего
после смерти. Иди же быстрей, Брат! У тебя еще есть шанс принести себя в
жертву и таким образом завоевать славу и бессмертие.
И он захихикал, брызгая слюной.
Гваэй только что сделал неприметный знак стоящему рядом пажу, и юноша
заторопился прочь. Молодого властителя Нижних Уровней ничуть не
развеселила несвоевременная шутка брата, но, улыбнувшись и пожав плечами,
он саркастически ответил:
- Я предпочитаю искать смерть на менее болезненных тропах. Однако
идея недурна, я сохраню ее.
Затем внезапно и более глубоким голосом он добавил:
- Было бы лучше, если бы мы оба оказались мертворожденными, чем
растрачивать наши жизни в бессмысленной ненависти. Я забуду о твоей
дурманящей пыли и опийных ураганах, и даже о твоем смердящем колдовстве и
заключу с тобой договор, о Хасьярл! Клянусь мрачными богами, которые
правят под Квармаллским Холмом, и Червем, которого я избрал своим знаком,
что для моей руки твоя жизнь священна; что ни заклятьями, ни сталью, ни
ядами я не убью тебя!
Договорив, Гваэй поднялся на ноги и посмотрел прямо в лицо Хасьярлу.
Застигнутый врасплох Хасьярл пару секунд сидел молча; озадаченное
выражение скользнуло по его лицу; потом глумливая усмешка исказила тонкие
губы, и они выплюнули в лицо Гваэю:
- Ах так! Ты боишься меня даже больше, чем я думал. Да! И правильно
делаешь! Однако кровь вон тех старых обугленных останков течет в жилах у
нас обоих, и у меня тоже есть слабость по отношению к моему брату. Да, я
заключу с тобой договор, Гваэй! Клянусь Древнейшими, что плавают в не
знающих света глубинах, и Кулаком - моим символом, что твоя жизнь священна
- пока я не выдавлю ее из тебя!
И с финальным злорадным смешком Хасьярл, как уродливый облезший
горностай, сполз со своего стула и скрылся.
Гваэй тихо стоял, прислушиваясь, глядя на то пространство, которое
только что занимал Хасьярл; потом, убедившись, что его брат действительно
ушел, он крепко ударил себя по бедрам, скорчился в конвульсиях беззвучного
смеха и задыхающимся голосом сказал, не обращаясь ни к кому в особенности:
- Даже самого хитрого зайца можно поймать в простой силок.
И, все еще улыбаясь, повернулся, чтобы посмотреть на пляшущее пламя.
Пестрые группы людей медленно втянулись в те ворота, из которых
недавно вышли, и двор снова опустел, не считая тех рабов и жрецов, чьи
обязанности задерживали их здесь.
Гваэй некоторое время наблюдал за происходящим, котом тоже
проскользнул с балкона во внутреннее помещение. Слабая улыбка все еще
держалась в уголках его губ, словно какая-то приятная шутка все еще
вертелась в уме принца.
"...И кровью того, на коего взирать приносит смерть..."
Так звучно и нараспев читал Мышелов, закрыв глаза и протянув вперед
руки, - он произносил заклятие, которое было подарено ему Шильбой
Безглазым и должно было уничтожить всех волшебников ниже Первого Ранга на
неопределенном расстоянии от места, где заклинание произносили; можно было
надеяться, что уж на несколько-то миль его хватит - чтобы стереть в
порошок колдунов Хасьярла.
Работало Великое Заклинание или нет - в самой глубине души Серый
сильно сомневался, что оно сработает, - Мышелов был очень доволен
устроенным им представлением. Он не думал, что даже сам Шильба мог бы
сделать лучше. Какие великолепные звуки, исходящие из глубины груди! Даже
Фафхрд никогда не слышал, чтобы его друг так декламировал.
Мышелову очень хотелось открыть глаза хоть на минуточку, чтобы
отметить тот эффект, который его представление производило на Гваэевых
магов - он был уверен, что они глазеют на него с разинутыми ртами,
несмотря на все свое чванливое хвастовство, - но в этом пункте наставления
Шильбы были тверже адаманта: плотно закрыть глаза, пока произносятся
последние строки рун и великие запретные слова; стоит моргнуть хоть самую
чуточку, и Великое Заклинание будет сведено к нулю. По-видимому,
предполагалось, что у магов не должно быть ни тщеславия, ни любопытства -
вот занудство!
Внезапно Мышелов почувствовал в темноте своего сознания контакт с
другой, большей темнотой, злобной и могущественной темнотой, одно
отсутствие которой уже создает свет. Мышелов содрогнулся. Волосы
зашевелились на его голове. Капельки холодного пота начали покалывать
лицо. Мышелов чуть было не начал заикаться в середине слова
"слюэрисофнак". Но, собрав всю свою волю, он договорил его без запинки.
Когда последнее эхо его голоса перестало скакать между полом и
куполом потолка. Мышелов чуть приоткрыл один глаз и потихоньку огляделся.
Один взгляд, и второй его глаз распахнулся во всю ширь. Мышелов был
слишком потрясен, чтобы говорить.
И с кем бы он заговорил, если бы не был так потрясен, это тоже был
вопрос.
За длинным столом, у подножия которого он стоял, не было вообще
никого. Там, где всего несколько мгновений назад сидели одиннадцать самих
великих магов Квармалла - волшебники Первого Ранга, как поклялся каждый на
своей черной Магической Книге, - было только пустое пространство.
Мышелов тихо позвал их. Было вполне возможно, что эти провинциальные
ребята перепугались величия темных речей Ланкмара и заползли под стол.
Однако ответа не последовало.
Мышелов позвал громче. Но слышен был только неумолчный гул
вентиляторов, хоть и едва более уловимый после четырех дней, в течение
которых Мышелов его слышал, чем журчание его собственной крови. Мышелов
пожал плечами, опустился в свое кресло и пробормотал:
- Если эти старые болваны с хитрыми лицами сбежали, то что дальше?
Предположим, что все оруженосцы Гваэя тоже удерут?
Начиная планировать в уме, какую стратегию изображения
легкомысленного ничтожества ему следует выбрать, если это действительно
произошло. Мышелов угрюмо глянул на широкое кресло с высокой спинкой,
которое стояло рядом и в котором раньше сидел самый смелый с виду архимаг
Гваэя. На кресле лежала только слегка скомканная белая набедренная повязка
- но в ней было нечто, заставившее Мышелова застыть. Небольшая кучка
пушистой серой пыли - и все.
Мышелов тихо присвистнул сквозь зубы и приподнялся, чтобы получше
разглядеть остальные кресла. На каждом из них лежало одно и то же: чистая
набедренная повязка, слегка смятая, словно ее недолго носили, и внутри -
маленькая горка сероватого порошка.
На другом конце длинного стола одна из черных шашек, стоящая ребром,
медленно скатилась с доски для мысленной игры и с тихим "тук" ударилась о
пол. Для Мышелова это прозвучало как самый последний звук в мире.
Он очень спокойно встал и бесшумно направился в своих сапогах из
крысиной кожи к ближайшему арочному проему, который задернул плотными
занавесками перед тем, как произнести Великое Заклинание. Серый спрашивал
себя, на каком же расстоянии действовало это заклинание и где все-таки оно
остановилось, если остановилось вообще. Предположим, например, что Шильба
недооценил его силу и оно уничтожило не только волшебников, но и...
Мышелов помедлил перед занавесом и бросил еще один, последний, взгляд
через плечо. Потом пожал плечами, поправил пояс с мечом и, ухмыляясь
гораздо более храбро, чем чувствовал себя, сказал в пространство:
- Но ведь они же уверяли, что они - самые-самые великие волшебники!
Он протянул руку к тяжелому занавесу, и в этот момент тот дрогнул и
закачался. Мышелов застыл на месте с бешено колотящимся сердцем. Потом
занавес чуть раздвинулся, и в образовавшуюся щель просунулось оживленное
лицо Ививис с широко раскрытыми от возбуждения и любопытства глазами.
- Ну, что, твое Великое Заклинание сработало, Мышелов? - затаив
дыхание, спросила она.
Серый позволил своему собственному дыханию вырваться вздохом
облегчения.
- По крайней мере, ты его пережила, - сказал он и притянул девушку к
себе. Ощущать ее стройное тело прижатым к себе было очень приятно. Правда
в этот миг Мышелов приветствовал бы присутствие почти любого живого
существа, но то, что это оказалась Ививис, было благом, которое он не мог
не оценить.
- Дорогая, - искренне сказал он, - мне казалось, что я, возможно,
