-- Совершенно верно.
-- Поздравляю. И, может быть, сам мсье Дюгриваль?
-- Ты угадал, Люпэн. В конце концов, какой смысл от тебя
скрывать? Это облегчит свою совесть. Да, Люпэн, Дюгриваль
работал в той же отрасли, что и ты. О, не по крупному! Мы--люди
скромные: золотую монетку тут или там... Бумажник, который
Габриэль, натасканный нами, мог стащить на скачках слева или
справа... Вот так и склеили свое небольшое состояние, вроде как
на капусте...
-- Вот так оно лучше,-- сказал Люпэн.
-- Отлично. И если я об этом говорю, то только для того,
чтобы ты хорошенько понял, что перед тобою -- не дебютантка, и
что надеяться тебе не на что. Помощи ждать неоткуда. Квартира,
в которой мы находимся, сообщается с моей комнатой. У нее есть
потайной выход, о котором никто не подозревает. Это была особая
квартира Дюгриваля. Здесь он принимал своих друзей. Здесь
хранились его рабочие инструменты, средства гримировки и
переодевания... Его телефон. Так что надежды напрасны. Твои
сообщники отказались от поисков в этом направлении. Я направила
их по другому следу. Ты пропал. Начинаешь ли хотя бы это
понимать?
-- Да.
-- Тогда подпиши.
-- После этого я буду свободен?
-- Сначала получу деньги.
-- А затем?
-- Затем, клянусь душой, клянусь вечным спасением, ты
будешь свободен.
-- Не очень-то верится.
-- У тебя остается выбор?
--Это правда. Давай.
Она высвободила правую руку Люпэна и вложила в нее ручку,
уточняя:
-- Не забывай, на каждом из чеков--другое имя, и почерк
каждый раз меняется.
-- Не бойся.
Он проставил свою подпись.
-- Габриэль,-- сказала вдова.-- Сейчас десять часов. Если
в двенадцать я не вернусь, значит этот негодяй сыграл со мною
фор-тель на свой манер. Тогда -- размозжи ему голову. Оставляю
тебе револьвер, которым застрелился твой дядя. Из шести
патронов остается пять. Этого вполне достаточно.
И она удалилась, напевая.
Довольно долго длилось молчание, затем Люпэн прошептал:
-- Я не дал бы и двух су за мою шкуру.
Он закрыл на мгновение глаза, потом сказал вдруг Габриэлю:
-- Сколько?
И, так как тот молчал, он возвысил голос:
-- Я спрашиваю: сколько? Отвечай, черт тебя побери! У нас
одно и то же ремесло: я ворую, ты воруешь, он ворует... Мы
просто созданы для согласия. Ну? Идет? Мы с тобой смываемся?
Предлагаю тебе место в моей банде, шикарное место. Сколько ты
хочешь для себя? Десять тысяч? Двадцать? Назначь цену, и не
стесняйся, в сундуке денег полным-полно.
Дрожь ярости объяла его при виде невозмутимого выражения
стража.
-- Ах, он даже не отзывается! Что же, ты так любил его,
этого Дюгриваля? Слушай, если хочешь меня освободить... Ответь
же! Но тут Люпэн умолк. В глазах молодого человека по-прежнему
читалось выражение жестокости, которое он уже видел. Можно ли
было надеяться, что он дрогнет?
-- Тысяча дьяволов,-- скрипнул он зубами,-- не подыхать же
мне тут, как собаке. Ах! Если бы я мог!..
Напрягаясь, чтобы разорвать узы, он совершил усилие,
которое вырвало у него крик боли. И упал обратно на койку в
изнеможении.
--Ну вот,-- вымолвил он минуту спустя,-- вдова сказала
ясно:
я пропал. Ничего не поделаешь. Царство тебе небесное,
Люпэн.
Прошло пятнадцать минут, полчаса...
Приблизившись к Люпэну, Габриэль увидел, что глаза у него
закрыты, дыхание -- ровное, как у спящего. Но тот сказал:
-- Не думай, что я сплю, малыш. В такие минуты не спят. Но
думают, к чему пришли. Надо ведь, не так ли? Я думаю также о
том, что должно последовать... На этот счет у меня -- своя
теория... Каким бы ты меня ни видел, я -- сторонник
метапсихоза, переселения душ... Объяснять пришлось бы слишком
долго... Знаешь что, малыш, может -- пожмем друг другу руку?
Перед тем, как расстаться? Нет? Тогда--прощай... Будь здоров и
многих лет тебе, Габриэль...
Он опустил веки, замолчал. И не пошевелился более до
самого возвращения мадам Дюгриваль. Вдова вошла торопливо, чуть
ранее полудня. Она выглядела чрезвычайно взволнованной.
-- Деньги у меня,-- сказала она племяннику.-- Сматывайся.
Я присоединяюсь к тебе в автомобиле, который ждет внизу.
-- Но...- . . , .., ; ' , , ,. ,,.
-- Ты мне не нужен, чтобы покончить с этим типом.
Справлюсь сама. Но, если хочешь поглядеть, как скорчится рожа
мерзавца... Давай сюда инструмент.
Габриэль подал ей револьвер, и вдова продолжала:
-- Сжег ли ты бумаги.
-- Да.
-- Хорошо. Сейчас он получит свое, и -- ходу. Выстрел
может привлечь соседей. Они должны найти обе квартиры пустыми.
Она подошла к койке.
-- Ты готов, Люпэн?
-- Просто сгораю от нетерпения.
-- У тебя нет поручений для меня?
-- Никаких.
-- Тогда...
-- Одно только слово!
-- Говори.
-- Если на том свете мне встретится Дюгриваль, что
передать ему от тебя?
Она пожала плечами и приложила дуло к его виску.
-- Отлично,-- сказал он,-- и главное -- не дрожите, милая
дама... Для Вас все пройдет без боли, уверяю Вас... По счету,
не так ли? Раз... два... три...
Вдова нажала на спуск. Раздался выстрел.
-- И это смерть?--сказал Люпэн.--Странно. Мне думалось,
там совсем не так, как в жизни.
Прогремел второй выстрел. Габриэль вырвал оружие из ее
руки и осмотрел его.
-- Ах,-- сказал он,-- кто-то извлек из патронов пули.
Остались только гильзы.
На несколько мгновений племянник и тетка застыли в
растерянности.
-- Возможно ли? -- пробормотала она.-- Кто бы мог это
сделать? Кто-нибудь из инспекторов? Следователь? Она помолчала
и хрипло проговорила:
-- Послушай... Какой-то шум...
Они прислушались, вдова подошла даже к передней. Но тут же
вернулась, разъяренная неудачей и пережитым испугом.
-- Никого... Соседей, наверно, нет дома... Так что время у
нас есть... Ах, Люпэн, ты уже смеялся... Габриэль, давай нож!
-- Он в моей комнате. '
-- Принеси!
Габриэль торопливо удалился. Вдова топала ногами от
бешенства.
-- Я дала клятву!.. Ты подохнешь, проклятый!.. Я поклялась
Дюгривалю, и каждое утро, каждый вечер повторяла клятву. Я
повторяю ее -- на коленях, да, на коленях перед Богом, который
меня слышит. Отомстить за мертвого -- мое право! Ах... Ну да,
Люпэн, ты больше не смеешься... Силы ада, ты кажется, боишься.
Он боится! Я вижу это по его глазам! Габриэль, детка,
подойди!.. Погляди в его глаза! Он дрожит! Давай нож, я воткну
его ему в сердце!.. Пока дрожь у него не прошла!.. Ах ты, трус!
Скорее, скорее, Габриэль, давай нож!
-- Не могу его найти,-- объявил молодой человек,
прибежавший в полной растерянности.-- В моей комнате его нет.
Не могу ничего понять!
-- Тем лучше!-- крикнула вдова, словно обезумев,-- тем
лучше! Я сделаю это руками!
Она схватила Люпэна за глотку и стала судорожно душить
его, всеми десятью пальцами, изо всех сил, душить насмерть.
Люпэн захрипел и обмяк. Он действительно погиб.
Вдруг донесся грохот со стороны окна. Одно из стекол
разлетелось на осколки.
-- Что? Что там?-- пролепетала вдова, выпрямляясь.
Габриэль, еще более бледный, чем обычно, проговорил:
-- Не знаю... не знаю...
-- Кто бы это мог? -- повторяла вдова.
Она не смела пошевелиться в ожидании дальнейшего. И что
особенно повергало ее в ужас,-- что на полу, вокруг них, не
было видно никакого метательного снаряда, тогда как стекло
очевидно разбилось под ударом достаточно тяжелого и крупного
предмета, несомненно -- камня. Минуту спустя она принялась
искать -- под кроватью, под комодом.
-- Ничего нет,-- сказала вдова наконец.
-- Нет,-- повторил за ней племянник, который тоже искал.
Тогда она продолжала, опустившись на стул:
-- Я боюсь... Нет больше сил... Добей его...
-- Я тоже боюсь...
-- И все-таки, все-таки...-- бормотала она,-- надо это
сделать, я дала клятву...
В последнем усилии она возвратилась к Люпэну и охватила
его шею скрюченными пальцами. Но тот, всматривавшийся в ее
бледное лицо, отчетливо чувствовал, что у нее не хватит уже сил
на убийство. Он становился для нее священным, неприкосновенным.
Таинственная сила защищала его от всех нападений, сила, которая
три раза спасала уже его необъяснимым образом и которая найдет
еще, чем уберечь его от смерти.
Она тихо сказала Люпэну:
-- До чего же ты должен меня презирать!
-- Ей-Богу, нет. На твоем месте я бы умер от страха.
-- Гадина! Воображаешь, что тебе подают помощь... Что твои
друзья близко? Это невозможно, негодяй!
-- Я знаю. Не они меня защищают... Никто меня не
защищает...
-- Тогда в чем дело?
-- Тогда, как ни крути, пришло в действие что-то странное,
фантастическое, чудесное, что пугает тебя до колик, добрая
женщина.
-- Проклятый!.. Скоро ты перестанешь скалиться!
-- И буду тем удивлен.
-- Погоди ж у меня!
Она подумала еще и спросила племянника:
-- Что бы ты посоветовал?
-- Привяжи снова его руку и уйдем отсюда,-- ответил тот.
Роковые слова! Это значило приговорить Люпэна к самой страшной
смерти, к смерти от голода.
-- Нет,-- отозвалась вдова.-- Он может найти еще
спасительную соломинку. Есть кое-что получше.
Она сняла телефонную трубку. Получив контакт, попросила:
-- Номер 822--48, пожалуйста. И несколько мгновений
спустя:
-- Алло... служба Сюрте?.. Господин главный инспектор
Ганимар у себя?.. Не раньше двадцати минут? Очень жаль!.. В
конце концов... Когда он появится, передайте ему следующее от
имени мадам Дюгриваль... Да-да, мадам Никола Дюгриваль...
Передайте -- пусть приезжает ко мне. Он откроет дверь моего
зеркального шкафа, и, открыв ее, увидит, что шкаф прикрывает
выход из моей комнаты в другие две. В одной из них лежит крепко
связанный мужчина. Это вор, убийца Дюгриваля. Вы мне не верите?
Поставьте в известность господина Ганимара,уж он-то мне
поверит. Ах, чуть не забыла имя преступника. Это Арсен Люпэн.
Не добавив ни слова, она повесила трубку.
-- Дело сделано, Люпэн. В сущности, такая месть нравится
мне не меньше. Уж посмеюсь я досыта, следя за дебатами дела
Люпэна! Ты идешь, Габриэль?
-- Да, тетушка.
-- Прощай, Люпэн, мы вряд ли еще увидимся, так как уезжаем
за границу. Обещаю прислать тебе на каторгу конфеты.
-- Шоколаду, матушка, лучше шоколаду. Мы съедим его
вместе.
-- Прощай!
-- До свидания!
Вдова с племянником удалилась, оставив Люпэна,
прикованного к койке.
Он пошевелил сразу свободной рукой, пытаясь высвободиться.
Но тут же понял, что не сумеет ни разорвать, ни развязать
стальной проволоки, которой был связан. Обессиленный высокой
температурой и тяжкими испытаниями, чего мог он добиться в
течение двадцати или тридцати минут, которые, вероятно,
оставались до прибытия Ганимара?
Он не рассчитывал более и на друзей. Если в этот день
трижды избежал верной смерти, это следовало приписать,
очевидно, счастливым случайностям, но не чьему-то
своевременному вмешательству. Его друзья не довольствовались бы
столь невероятными сюрпризами: они просто освободили бы его.
Нет, надо было проститься с любыми надеждами. Ганимар был
уже, наверно, в пути. Ганимар найдет его на этом месте. Это
неизбежно. Это уже -- свершившийся факт.
И перспектива этой встречи угнетала его невероятно. Он
слышал уже издевки старинного приятеля. Представлял себе взрывы
смеха, которыми завтра будет встречена невероятная новость.
