И тут же удалился.
Три минуты спустя,-- я продолжаю рассказ по тому
сообщению, которое он любезно сделал мне назавтра,-- три минуты
спустя Люпэн позвонил в парадную дверь особняка барона
Репстейна.
-- Господин барон дома?
-- Да,-- отвечал слуга, с удивлением разглядывая
пришельца,-- но господин барон в такое время никого не
принимает.
-- Господин барон знает о том, что его управляющий Лаверну
убит?
-- Конечно.
-- Тогда позвольте передать ему, что я пришел в связи с
этим убийством, и нельзя терять ни минуты. Сверху до них
донесся голос:
-- Пропустите, Антуан!
Услышав приказ, отданный повелительным голосом, слуга
провел Люпэна на второй этаж. Там была уже открыта дверь, на
пороге которой ждал хозяин. Люпэн его сразу узнал -- в газетах
часто появлялись фотографии барона Репстейна, супруга
знаменитой баронессы и владельца Этны, самой известной лошади
года.
Это был очень высокий широкоплечий мужчина, чье бритое
лицо, выражавшее любезность и чуть даже тронутое улыбкой, не
скрывало тем не менее затаившейся в глазах глубокой грусти. Он
был в элегантно сшитом костюме, в жилете из коричневого
бархата;
на его галстуке Люпэн заметил жемчужину, несомненно --
огромной ценности.
Он пригласил Люпэна в свой рабочий кабинет, большое
помещение с тремя окнами, обставленное книжными шкафами,
зелеными шкафчиками для бумаг, американским письменным столом и
сейфом. И сразу, с заметной поспешностью, спросил:
-- Вам что-нибудь известно?
-- Да, господин барон.
-- В связи с убийством бедняги Лаверну?
-- Да, господин барон, а также в связи с судьбой госпожи
баронессы.
-- Может ли это быть?!.. Говорите скорее, прошу Вас... Он
пододвинул стул. Люпэн сел и начал:
-- Обстоятельства весьма серьезны, господин барон. Я буду
краток.
-- К делу! К делу!
-- Так вот, господин барон, в нескольких словах и без
долгого предисловия. Недавно Лаверну, в течение пятнадцати дней
содержавшийся в своего рода заключении собственным врачом,
Лаверну -- как бы это сказать?-- телеграфным способом передал
некоторые разоблачения с помощью сигналов, которые я частью
записал и которые навели меня на объяснение этого дела. Но сам
он был застигнут на середине своего сообщения и убит.
-- Но кем же? Кем?
-- Своим врачом.
-- Имя этого врача?
-- Мне оно неизвестно. Но один из друзей господина
Лаверну, господин Дюлатр, тот самый, с кем он установил таким
способом контакт, должен его знать и должен также знать точное
и полное содержание сообщения, так как, не дожидаясь его
окончания, он вскочил в автомобиль и помчался в полицейскую
префектуру.
-- Зачем же? Зачем? И каков исход его обращения?
-- Исход, господин барон, таков, что Ваш особняк окружен.
Двенадцать агентов прогуливаются под Вашими окнами. С восходом
солнца они войдут и именем закона арестуют виновного.
-- Убийца Лаверну прячется в этом особняке? Один из моих
слуг? Но нет, ведь вы говорили о враче!..
-- Позволю себе заметить, господин барон, что, отправляясь
в префектуру с сообщением своего друга Лаверну, мсье Дюлатр не
знал еще, что Лаверну с минуты на минуту будет убит. Обращение
господина Дюлатра было связано с совсем другим обстоятельством.
-- А именно?
-- С исчезновением госпожи баронессы, тайну которого он
узнал из сообщения Лаверну.
-- Боже! Что-то наконец известно! Баронесса найдена! Где
же она? Где деньги, которые она у меня похитила?
Барон Репстейн говорил в чрезвычайном возбуждении. Он
поднялся и надвинулся на Люпэна.
-- Договаривайте же, мсье! Я не в силах более ждать. Люпэн
продолжал медленно, нерешительным голосом:
-- Дело в том... Что... Объяснение становится трудным...
Поскольку мы с вами исходим из совершенно противоположных точек
зрения...
-- Я вас не понимаю.
-- Надо, однако, понять меня, господин барон...
Установлено, не так ли,-- я ссылаюсь на сообщения прессы,--
установлено, что баронесса Репстейн делила с Вами тайны всех
Ваших дел, что она могла открывать не только этот несгораемый
шкаф, но также тот сейф в банке Лионского кредита, в котором Вы
хранили все ваши ценности.
-- Это так.
-- Но пятнадцать дней тому назад, вечером, когда Вы
находились в клубе, баронесса Репстейн, присвоившая все эти
ценности без Вашего ведома, вышла отсюда с дорожной сумкой, в
которой находились как все Ваши деньги, так и драгоценности
княгини де Берни?
-- Да.
-- И с тех пор ее больше не видели?
-- Нет.
-- Так вот, существует важная причина того, что ее более
не видели.
-- Какая же?
-- Баронесса Репстейн убита.
-- Убита! Баронесса! Вы сошли с ума.
-- Убита, причем, по-видимому, нынешним вечером.
-- Повторяю, Вы сошли с ума! Как она могла быть убита,
если сыщики идут по ее следам, так сказать, шаг за шагом?
-- По следам другой женщины.
-- Какой это женщины?
-- Сообщницы убийцы.
--- Но кто же он сам?
-- Тот самый человек, который в течение пятнадцати дней,
зная, что Лаверну, в силу того положения, которое он занимал в
этом особняке, раскрыл истину,-держал его взаперти, принудил к
молчанию, угрожал ему, запугивал; тот самый, который, застав
Лаверну, передающего свое сообщение приятелю, хладнокровно
устранил его ударом стилета.
-- Значит, это доктор?
-- Да.
-- Но кто же этот доктор? Кто этот преступный гении, это
дьявольское существо, которое появляется и исчезает, убивает во
мраке, и не вызывает ничьих подозрений?
-- Вы об этом не догадываетесь?
-- Нисколько!
-- И хотите знать?
-- Хочу ли! Вы знаете, где он скрывается?
-- Да.
-- В моем особняке?
-- Да.
-- И полиция разыскивает его?
-- Вот именно.
-- Кто же это?
-- Вы сами.
-- Я?!
Не прошло десяти минут с тех пор, как Люпэн и барон
впервые встретились, а поединок уже начался. Обвинение было
высказано, точное, резкое, беспощадное.
Он повторил:
-- Вы сами, снабженный фальшивой бородой и парой очков,
сгорбившись пополам, как глубокий старик. Короче говоря. Вы,
барон Репстейн; и это Вы, по весомой причине, о которой никто и
не подумал, ибо если это дело не было бы задумано Вами лично,
оно осталось бы необъяснимым. Поскольку же баронессу убили Вы,
чтобы избавиться от нее и тратить Ваши общие миллионы с другой
женщиной, поскольку Вы убили также управляющего Лаверну, дабы
устранить опаснейшего для Вас свидетеля... О, в таком случае
все находит объяснение!
Барон, который в начале разговора стоял, наклонившись к
незваному гостю, с лихорадочной жадностью ловя каждое его
слово,-- барон теперь выпрямился и глядел на Люпэна, будто
перед ним действительно был безумец. Когда же тот окончил свою
речь, он отступил на два или три шага, словно для того, чтобы
произнести слова, которые, в конце концов, так и не прозвучали.
Затем он направился к камину и позвонил.
Люпэн не пошевелился. Улыбаясь, он ждал.
-- Можете ложиться спать, Антуан,-- сказал барон
появившемуся слуге.-- Я провожу мсье.
-- Тушить ли свет, мсье?
-- Оставьте его в вестибюле.
Антуан ушел. А барон, вынув из письменного стола
револьвер, вернулся к Люпэну, положил оружие в карман и
спокойно объявил:
-- Простите, мсье, за эту маленькую предосторожность, к
которой я принужден на тот маловероятный случай, если Вы
действительно -- сумасшедший. Нет, конечно. Вы не сумасшедший.
Но вы пришли сюда с целью, которую я не в силах понять, и
бросили мне такое невероятное обвинение, что мне хотелось бы
непременно узнать его причину.
Его голос выдавал глубокое волнение; печальные глаза,
казалось, наполнились слезами.
Люпэна охватила дрожь. Неужто он ошибся? Гипотеза,
подсказанная ему интуицией, покоилась на хрупкой основе
незначительных фактов; неужто она оказалась ложной? Но тут его
внимание привлекла деталь: в разрезе жилета он заметил острие
булавки, воткнутой в галстук барона, и убедился таким образ ом
в ее необычной длине. Золотой стебелек, к тому же, был
трехгранным и представлял своего рода кинжал, очень тонкий и
изящный, но в опытных руках -смертельно опасный.
Теперь Люпэн уже не сомневался в том, что именно эта
булавка, украшенная великолепной жемчужиной, стала тем оружием,
которое пробило сердце несчастного Лаверну.
Он тихо сказал:
-- Вы дьявольски сильны, господин барон.
Сохраняя серьезный вид, барон по-прежнему молчал, словно
ждал объяснений, на которые имел несомненное право. Несмотря на
все, его поведение все еще смущало Люпэна.
-- Да, дьявольски сильны. Так как вполне очевидно, что
баронесса, реализовав Ваши ценности, действовала по Вашим же
указаниям, точно так же, как в тот день, когда взяла, будто для
покупки, драгоценности княгини. Вполне очевидно также, что
женщина, вышедшая из Вашего дома с дорожной сумкой, была не
Вашей женой, но сообщницей, вероятно -- любовницей, и эта Ваша
любовница намеренно увлекает за собой через всю Европу целый
хвост преследователей, возглавляемых нашим добряком Ганимаром.
Комбинация, надо сказать, замечательная. Чем рискует эта
женщина, поскольку разыскивают не ее, а баронессу? И кого стали
бы искать, кроме баронессы, поскольку Вы назначили премию в сто
тысяч франков тому, кто найдет именно Вашу жену? О! Сто тысяч
франков, доверенных нотариусу,-- какой гениальный ход!
Господин, депонирующий сто тысяч франков у нотариуса, не может
лгать. И разыскивать продолжают баронессу. И предоставляют Вам
возможность спокойно доделать свои делишки, подороже продать
Ваших скакунов, обстановку особняка, получше подготовиться к
бегству. Боже, как это все нелепо.
Барон не дрогнул. Он приблизился к Люпэну и молвил с
прежней невозмутимостью:
-- Кто Вы такой? Люпэн рассмеялся.
-- Какое это, при данных обстоятельствах, может иметь
значение для Вас? Предположим, что я -- посланец судьбы и
явился из мрака безвестности, чтобы Вас погубить.
. Он резко поднялся, схватил барона за плечо и бросил ему
в лицо прерывистыми словами:
-- Либо чтобы спасти тебя, барон. Послушай же. Три
миллиона баронессы, почти все драгоценности княгини, деньги,
которые ты получил сегодня за свои конюшни и недвижимое
имущество,-- все это тут, в твоем кармане или в этом сейфе. Ты
готов к побегу. Там, за портьерой, виден твой чемодан. Бумаги
на твоем столе в порядке. Этой ночью ты должен исчезнуть на
английский манер -- не прощаясь. Этой ночью, тщательно
загримированный, неузнаваемый, со всеми мыслимыми
предосторожностями, ты должен присоединиться к своей любовнице
-- той, ради которой убивал; и это, несомненно, Нэнси Дарбель, та самая
женщина, которую Ганимар задерживал в Бельгии. Есть одно лишь препятствие
-- внезапное, непредвиденное,-- полиция, двенадцать полицейских, которых под
твои окна привели разоблачения Лаверну. Ты сгорел! Так вот, я тебя спасу. Один
звонок по телефону, и к трем или четырем часам утра два десятка моих друзей
устранят появившуюся на твоем пути преграду, выведут из игры двенадцать
агентов префектуры,-- и дело сделано, мы смываемся без лишнего шума. В
качестве условия -- пустяк, для тебя малозначащий,-- раздел миллионов и дра-
гоценностей. Идет?
Он наклонился к барону и внушал ему это с неодолимой
энергией. Тот прошептал:
-- Начинаю понимать. Это шантаж.
-- Шантаж или нет, называй как хочешь, любезный,-- надо
поступать так, как я решил. И не думай, что в последнюю минуту
