И вот она забилась в угол, обнаженная, обхватив колени
руками, уставившись в неведомую даль. Я сел на кровати. Мы ждали
последнего приступа.
- Тебе не холодно? - спросил я.
- Нет. Жарко... изнутри.
- Что-нибудь нужно?
- Нет. Ты... встретишь меня?
- Конечно, малыш.
- Хорошо.
Тело ее содрогнулось, из всех отверстий хлынула жидкая
клейковина. Я знал, что с этого момента сознание полностью
отключается. Руки и ноги зажили своей странной жизнью. Лайза
механическими движениями стала собирать клейковину и расклеивать
вокруг дрожащие полупрозрачные нити.
Смотреть на это было так жутко, что я убежал из дому в
ближайший бар, где и напился безбожно. Как возвращался - не
помню, но утром увидел рядом с собой неподвижный законченный
кокон. Где-то внутри превращалась моя жена.
Последний, четвертый файл содержал виртуальную дискуссию
какого-то уфологического клуба. Я сначала решил, что он попал в
раздел о фурблах по ошибке, - но нет! Друзья-уфологи нисколько
не сомневались в том, что фурбализация - дело рук инопланетян.
Однако в вопросе о том, зачем же это инопланетянам понадобилось,
возникли принципиальные разногласия.
Одни говорили, что фурбализация должна, наконец, излечить
человечество от ксенофобии и подготовить к вступлению в
галактическое сообщество. Привыкнув к фурблам, люди с радостью и
без отвращения пожмут пришельцам руки (щупальца, жвалы).
Другие возражали, что фурбализация - прекрасная дымовая
завеса для вторжения. И если раньше, возможно, у пришельцев были
проблемы с маскировкой под людей, то теперь и маскироваться не
надо. Возможно, под видом фурблов они давно уже живут среди нас.
Мне стало неловко за взрослых людей, верящих в подобную
ерунду. Я закрыл этот файл и стер его.
Я жил с коконом. В этом были свои преимущества. Кокону не
нужно ни еды, ни питья (расходы мои, наконец, сократились); за
ним не нужно убирать и присматривать; он неподвижен. Все, что
можно с ним делать, - это смотреть на него. Срок превращения мог
колебаться в пределах нескольких дней (в зависимости от того, по
какому типу развивается фурбл). Я ждал.
Ночью меня часто мучили кошмары. Иногда мне казалось, что
это я сам сижу внутри, не в силах вздохнуть или пошевелиться.
Или я вылезал из кокона, и вдруг оказывалось, что у меня нет ни
рук, ни ног, ни даже глаз, а сам я - огромный дождевой червь.
Я просыпался и понимал, что все мои кошмары - отражение
подсознательных страхов и тревог. Я смотрел на зеленоватое
свечение кокона и думал о разных вещах.
Например, о том, какое нам с Лайзой выпало счастье жить в
цивилизованной, свободной стране, где фурблы сохраняют свои
гражданские права и рабочие места (надо только пройти
медицинскую комиссию), где всякая дискриминация запрещена
законом. Самый последний нищий имеет право на бесплатное питание
и уход в государственной клинике на все время фурбализации. Кто
знает, если так пойдет дальше, может быть, когда-нибудь у нас
будет фурбл-президент!
А ведь есть на Земле страны, где фурблы объявлены вне
закона. Там голодные и озлобленные люди превращаются в голодных
и злобных монстров-людоедов. Там между людьми и фурблами идет
кровавая война на истребление. Наше правительство не раз
выражало свой протест и взывало к гуманизму, но тщетно.
Подумать только, сколько наши предки ломали головы над
проблемой перенаселения развивающихся стран, но никто не мог
предположить, что они решатся столь чудовищным образом. Трудно
поверить, что это происходит в нашем мире и в наше время...
Однажды ночью я проснулся от странного треска. Включив
свет, я увидел, что кокон лопнул. Через некоторое время оттуда
появилась рука - вполне человеческая - и слабыми, но уверенными
движениями начала отламывать куски белой хрупкой массы. Я стоял
рядом в растерянности - не зная, следует ли помогать, или все
должно произойти само собой. От волнения я забыл, что по этому
поводу было сказано у Сайруса. Тем временем отверстие стало шире
- внутри что-то двигалось и шуршало.
Она выбралась из кокона в едином рывке гибкого тела и
встала передо мной. Нельзя передать, какое облегчение и радость
я испытал. Конечно, Лайза изменилась, но стала по-своему еще
прекрасней. Нежная розовая кожа блестела в свете ночника.
- Здравствуй, мой ангел.
Ее крылья затрепетали от волнения. Я сделал шаг и обнял ее.
- Милый, - прошептала жена.
Потом мы легли в постель и я долго ласкал, привыкая, ее
чувствительные антенны, упругий яйцеклад и шесть очаровательных
маленьких грудей.
март 1997
Алексей Лебедев
(МИР ФУРБЛОВ)
Товарищ фурбл
Я помню, как он появился в нашем бараке - тщедушный, но
гордый в своем мученичестве. Помню его первую фразу:
- Добрый день, господа.
Ответом ему был смех: какие из нас господа! Господа теперь
в Париже... или в Нью-Йорке... или на Канарах. В общем, далеко
- те, кто успел вовремя смыться из медвежьих объятий Родины.
- Здорово, мил человек, - начал знакомство Борода в обычной
своей манере. - Как тебя звать-величать?
- Муравьев Николай Иванович.
- Ну, Муравьем будешь. А меня вот Бородой кличут. Давай к
нам, расскажи, за что попал сюда.
- За правду, - блеснул глазами новичок.
- За правду! - хохотнул Борода. - Правда-то, брат, она у
каждого своя. Газета ведь тоже "Правдой" зовется, да только не
всякий ею подотрется. Ты конкретно расскажи, что да как. Не
боись, мы здесь все политические.
Новичок с подозрением глядел на Бороду. Честно говоря, тот
был не слишком похож на политического. По общему негласному
мнению нашего барака, он действительно попал сюда по ошибке.
- Товарищ Первый - фурбл! - выпалил Муравей.
- Это почему же?
- Есть свидетели... И потом, разве может человек сотворить
такое со своей страной? Со своим народом?
- Старая песня, - вздохнул Борода. - Этак у нас всю дорогу
одни фурблы и были. Вот при Бориске было: свобода! Товару густо,
а в кармане пусто. И Сашка потом чего накуролесил... Да ты
тогда еще под стол пешком ходил, не помнишь ни фига... Скучная у
тебя правда.
- Вот Второй - точно фурбл, - вступил в разговор Соловей с
одной из своих любимых баек. Он полагал, что найдет благодарного
слушателя. - Ростом маленький, без волос, а зубищи - во!
Приводят, значит, к нему на допрос врага народа. Второй рычит:
"Колись, гнида, а то съем!" Тот не верит. Тогда этот гад ему
палец - ать! И хрумкает. Второй - ать! Все на левой руке, чтобы,
значит, правой-то враг признание мог подписывать. А ежели этот
крокодил разойдется, то и всю руку до плеча откусит, потом за
ноги принимается. Кровища вокруг течет, а он: гы-гу-га! Смеется
не по-человечески. Или вот приводят к нему бабу...
Меня заранее перекосило от предстоящего описания интимной
жизни Второго, которая была якобы известна Соловью во всех
тошнотворных подробностях, но тут вмешался Борода:
- Насчет фурблов тебе лучше Рабинович расскажет. Он жид
ученый, с ними жил и мед-пиво пил.
Я заскрипел зубами.
- Ну, что молчишь, убийца в белом халате? Расскажи, как ты
советских людей фурблом заражал!
- Это правда? - спросил Муравей, глядя на меня с опаской.
- Во-первых, - сказал я, садясь на нарах, - моя настоящая
фамилия - Рябинин, и я даже не еврей. Во-вторых, я действительно
занимался изучением фурбла в одном "ящике". В том числе проводил
опыты на смертниках, которых нам поставляла Контора. В-третьих,
можете быть спокойны: заразить так никого и не удалось. Фурбл не
заразен. К сожалению...
- Почему - к сожалению?
- Потому что иначе мы бы нашли возбудителя и сделали бы
вакцину. Или, по крайней мере, нашли бы способ предохраняться...
Борода хохотнул.
- Значит, никакого лекарства нет? Даже у американцев?
- Вы про "секретные лаборатории ЦРУ"? Когда-то и СПИД так
объясняли. Нет, фурбл - не дело рук человеческих. И лекарства от
него нет. Может быть, потому, что это вообще не болезнь.
- А что же?
- Кара Господня! - прохрипел из своего угла Пророк. - Ибо
сказано в Откровении: "Из дыма вышла саранча на землю... И
волосы у ней - как волосы у женщин, а зубы у ней как у львов...
шум крыльев ее - как стук от колесниц... и в хвостах ее были
жала, как у скорпионов... Царем над собою имела она ангела
бездны..." Грядет Армагеддон, война последняя!
- Сколько их уже было - последних! - возразил Борода.
Пророк заткнулся. Он уже давно понял, что наши души ему не
спасти, да, наверное, и не стоит.
- Так что же это такое - фурбл? - продолжал допытываться
Муравей. Вероятно, этот вопрос мучил его еще на свободе.
- Давай лекцию, Рабинович! - подзадоривал меня Борода. Я
понимал, что мои рассказы наряду с байками Соловья составляли
одно из немногих интеллектуальных развлечений обитателей барака.
Большинство попало сюда потому, что ругало власть, но собравшись
вместе, скоро выяснило, что это довольно скучное занятие.
- В общем, есть одна гипотеза, - задумчиво проговорил я. -
Представьте себе текст, описывающий, допустим, рыбу. Потом он
редактируется: что-то вычеркивается, что-то дописывается.
Получается текст, описывающий, скажем, лягушку. Он тоже
редактируется... И так далее, пока не дойдем до человека. Так же
действует и эволюция. Девять десятых человеческой ДНК - это
мусор, зачеркнутый текст. Но он все еще в нас! Теперь вдруг
приходит писатель-формалист (враг народа, в натуре), которому
человеческие страницы не больно-то интересны. А лезет он в
старые тексты, выхватывает оттуда куски как попало и соединяет,
зараза, по всем правилам языка. Рифма есть, а смысла нет. Вот
так фурблы и получаются.
- Расстрелять его, гада, - подвел итог Борода. - Нечего
народ формализдить! Верно я говорю?
- Я не понял, - признался Муравей. - Кто этот формалист?
- Кабы знать! Может Бог, может, Природа-матушка...
- Господь наш Иисус, - не выдержал Пророк, - смерть на
кресте принял за грехи человеческие. Забыли люди Господа и во
зверей обратились и нежить проклятую. Грядет Апокалипсис!
Все сделали вид, что ничего не слышали.
Во искупление вины перед Родиной мы должны быть рыть
здоровенную канаву поперек просторов вышеупомянутой Родины.
Назначение канавы представляло собой государственную тайну,
которую, похоже не знал (или слишком хорошо притворялся) сам
начальник лагеря. Слухи ходили разные, но большинство полагало,
что работа наша имеет отношение к проекту поворота северных рек,
свернутому в прошлом веке тогдашними врагами народа и ныне
реанимированному лично товарищем Первым. Правда, один бывший
математик подсчитал, что такими темпами нам предстоит копать еще
добрых сто лет, однако это почему-то никого не смущало. Работа
была столь же бессмысленной, как и вся наша жизнь...
Мы копали рядом с Муравьем, грязные и отупевшие, когда он
вдруг закашлялся и выплюнул студенистый комок, который тут же
смешался с землей. Сам Муравей не обратил на это никакого
внимания, а у меня аж ноги подкосились. Мне ли не знать подобных
симптомов! Сомнений не было - это фурбл!
Руки продолжали механические движения, а в голове галопом
неслись мысли. Я знал, что несколько дней он будет испытывать
мучительный голод, затем появятся сыпь и температура, и тогда он
неизбежно попадет в лагерную больницу, а тамошний врач (даже с
очень средним образованием) быстро поставит диагноз и примет
