Арфарра, желая рассорить Марбода с королем, сказал Марбоду, что
король на него сердит и что Марбод может в этом сам убедиться,
попросив у короля черную кобылу, - король ему непременно
откажет. Королю же Арфарра сказал, что Марбод совсем обнаглел и
везде похваляется, что король отдаст ему любимую черную кобылу.
Король пришел в ярость. Марбод, с подачи Арфарры, попросил
кобылу, король, с подачи Арфарры, послал Марбода туда, куда не
может довезти не только кобыла, но и транссолнечный звездолет
класса "А+".
Марбод страшно сердит на Арфарру, и я не хотел бы быть на месте
человека, на которого Марбод сердит. Этот Арфарра - родом из-за
Голубых гор и сбежал от тамошних властей. Меня страшно занимает
любое известие о людях из-за Голубых гор, - ведь именно туда
упал наш корабль.
Марбод сказал про Арфарру:
- Это страшный колдун, и он хочет забрать себе всю власть в
королевстве. У него самого души нет, но с ним бегает такая белая
мангуста, - это и есть его душа.
Я не вытерпел:
- Слушайте, Марбод, вы тоже везде таскаетесь с кречетом на
плече, вы же ведь не скажете, что это ваша душа?
- Почему же, - сказал Марбод, - это моя душа.
Вытащил из ножен меч и прибавил:
- И это моя душа. У человека много душ. А у вас в чем душа?
Гм... В чем у меня душа?
Мы встретились с нашими подопечными из храма Шакуника. Отец
Адрамет, глава каравана, - сволочь страшная. Натравил Марбода на
деревеньку, цены в которой его не устраивали. Марбод забрал у
жителей меха и янтарь, но вместо того, чтобы продать их
Адрамету, в припадке хвастовства сжег все на лужайке. Адрамет
бегал вокруг костра и вопил, как радиационная сирена.
Вернулись обратно. Бредшо оглядел меня с головы до ног и
спросил, понимаю ли я, что участвовал в разбойничьем походе. Я
ответил, что мне было интересно. Мы поругались.
Бредшо сказал, что под старым городом есть пещера. По-видимому,
это та самая пещера, которую ищет Марбод, и сдается мне, что в
этом храме добра будет побольше, чем во всех ограбленных нами
деревеньках, вместе взятых.
* * *
Итак, в начале весны храмовые торговцы явились в поместье, где
жили остальные земляне, и начался торг.
Товарообмен был не так уж велик. Крестьяне чтили древний закон
на скалах, по которому каждый маленький человек не имел права
убивать более десяти черепах в год. Господа чтили закон, по
которому большой человек получал от маленького не более трети
добытых "мехов и костей".
Поэтому-то крестьяне, будучи людьми мирными и законопослушными,
и судились с каждой лишней куницей. А дружинники, будучи людьми
воинственными, но тоже законопослушными, добывали меха и кости в
соседних деревнях.
Приехал с торговцами и сын хозяина, на пир и охоту собрались
окрестные сеньоры. Младший Опоссум, только что пожалованный
землей в королевском городе Ламассе, привез с собой в
патриархальную глушь культуру двора: отец одобрил черноволосых
рабов, доставшихся Младшему Опоссуму в зимнем походе, рубленные
серебряные слитки и переливчатые ткани, но покачал головой при
виде острозадых амфор с вином. В нем боролись инстинкты
рачительного хозяина и расточительного сеньора.
- Отцы наши не глупей нас были, - сказал он, глядя на вино. -
Разве просяная буза хуже?
Младший Опоссум возразил, что мир не стоит на месте, а движется
вперед.
Ванвейлену Марбод нравился: ибо был высок, строен, голубоглаз и
дьявольски красив. "Притом же без него нас бы передушили, как
цыплят..."
Особенно, однако, нравилось то, что прошли времена предков, и
славный рыцарь охранял торговый караван, а на шее, вместо зубов
убитого противника, носил яшмовое ожерелье из страны Великого
Света, и каждый камень был символом, а не частью покойника.
Марбоду Белому Кречету было три раза по восемь лет. Он был
человек совсем иного покроя, нежели Шодом Опоссум не глава
поместья, а главарь дружинников, не домосед, а путешественник и
приобретатель: alias странствующий рыцарь.
Он был младшим сыном в древнем роду Белых Кречетов и раздавал
дружинникам не земли, а золото и коней. Воины обожали его и
требовали подарков, как крестьяне - дождя от идола.
На женщин Марбод производил такое же впечатление, как на воинов.
В горнице дочь хозяина, Идрис, сказала служанке:
- Ах, как он красив. Боевой кафтан - красный с золотом, и с
золотой кистью у шва, рукоять меча перевита каменьями, кружева
оплечья - как перья белого кречета, а поверх кафтана - ферязь с
соболиной опушкой!
За вечерней трапезой певец сравнил Марбода с древними героями,
зачатыми в горне и рожденными в булатной чешуе, которые считали
позором добыть трудом то, что можно добыть разбоем, и бесчестьем
- не раздать или не проиграть добытого.
Ванвейлен полюбопытствовал: неужели слава, да имена убитых -
единственное имущество Марбода?
Третий Опоссум вздохнул.
- Женское проклятие, - сказал он. - Два года назад его сестра
опозорила род. Он убил на поединке любовника, а потом зарубил и
ее саму...
Бредшо услышал и раскричался так, что его одернули:
- Слушай, это твоя сестра или сестра Кукушонка?
Хозяйский сын, однако, сказал:
- Чужестранец прав. Что тут хорошего? Осквернил железо, отдал
его во власть покойнице. Та наколдовала: быть мечу как бочке в
аду, брать, да не наполняться.
Монах-шакуник слушал разговор, улыбаясь одними глазами. Для него
сродство меча и адской бочки явно не требовало для подтверждения
акта колдовства.
- Марбод Кукушонок, - сказал он, - был бы весьма богат, если бы
не тратил все, что стяжал мечом, на судебные штрафы. Последний
вергельд за него заплатил храм: триста ишевиков за Ферла
Зимородка.
- Шестьсот ишевиков, - удивился один из соседей. - Ферл был
королевским конюшим. И зарубил его Марбод прямо на глазах
короля.
- Шестьсот, - согласился монах. - Храм заплатил триста, и еще
Марбод Кукушонок отдал одного из своих белых кречетов.
* * *
Храмовые торговцы продавали не вещи, а узоры. Люди в деревне
покупали узоры на стеклянных бусах и лаковых браслетах. Люди в
замке покупали узоры на мечах, швырковых топорах, щитовых
бляхах, коврах и шелковых тканях.
Ванвейлен не мог не признать, что его умозаключения об упадке
ремесел и искусств были несколько преувеличены. Никто в поместье
не плел таких кружев и не ткал таких ковров. Камни
торговцев-шакуников были огранены много искусней, а клинки были
прочней и надежней, нежели в покинутом заморском городе.
Как и подобает представителям культуры более развитой,
монахи-шакуники не только скупали меха и черепашьи щитки, но
несли в массы передовое представление о мироздании.
Ванвейлен сошел на широкий двор под родовой дуб, где глава
каравана, отец Адрамет, объяснял дружинникам, что на том свете
человек не так живет, как на этом, как то раньше считали глупые
воины. Вовсе нет. На том свете от человек остается только душа,
а от вещей - изображение.
Из этого следовало, что раньше, например, чтобы человек имел на
том свете коня, надо было коня положить в могилу. Теперь же было
достаточно положить изображение коня - одно, два, три, тысячу -
и иметь на том свете табун крылатых лошадей.
Новые времена - времена головокружительного, хотя и посмертного,
обогащения! Дружинники кивали и раскупали пластины с крылатыми
конями и костяные жертвенные деньги.
Отец Адрамет и другие смело входили в крестьянские дома. В домах
над очагами сушились шкуры. Шкуры дубились оленьим пометом и
порченой рыбьей икрой, но отца Адрамета, в господском кафтане
или шелковом зеленоватом паллии, затканном по подолу ветвями и
травами, материальная обстановка смущала так же мало, как
оборванных проповедников ржаного королька.
Отец Адрамет объяснял молодому охотнику-крестьянину:
- Три часа ловишь куницу, два часа наказываешь дротик за то, что
он ее поймал, чтобы душа куницы не подумала на тебя плохого. А
теперь, - продолжал монах, возьми этот железный наконечник: на
нем с самого начала признано: "Это я тебя поймал", и двух часов
на оправдание не нужно.
Крестьянский сын глядел на дротик, как на невесту, мать его
неодобрительно вздыхала: хитрый монах достал дротик после того,
как было выменяно все необходимое для дочкиной свадьбы.
Получалось, что дротик надо менять в счет будущего лета. И уже
не раз так бывало с этими монахами, что влезешь в долги из-за
бус и дротиков, а потом надо продавать, чтобы расплатиться, сына
или дочь.
- Железо - господская вещь, - сказала женщина.
- Да, господская, - с вызовом заявил сын. - Такой дротик купить,
все равно что найти хорошего господина: ни по каким куньим судам
таскаться не нужно, береги время и наживай добро.
И выменял три штуки.
Ванвейлен, присутствовавший при этой сцене, осклабился и
смолчал: он не бог, всех не выкупишь.
Да впрочем, глава каравана, отец Адрамет, и с богами умел
поспорить. Что ему законы на скалах: у него и на законы была
управа в виде комментариев. Ему-то, истинному жителю страны
Великого Света, был известен тайный смысл имен, он доказывал:
законы на скале ограничивают не число добытых панцирей, а число
убитых черепах. И очень умно делают. Потому что в древности
панцирь над огнем снимали не с убитой, а с живой черепахи. Потом
черепаху отпускали наращивать второй панцирь, - и закон был
соблюден, и равновесие в природе не нарушено.
Через три дня отец Адрамет навестил корабль в сопровождении
Марбода Кукушонка. При виде золота глаза его засветились
страшным волчьим блеском. Он оглядел хозяйственную утварь на
стенах и равнодушно сказал:
- С тех пор, как государь отвратил свой взор от заморских краев,
там немногому научились.
- А это что? - вдруг удивился он. - Обряд какой?
Ванвейлен осклабился:
- Нет, это черепаха. Я ее третьего дня поймал для проверки и
снял, с живой, панцирь. И она, представьте, нового не нарастила,
а сдохла...
Марбод Кукушонок расхохотался и хлопнул Ванвейлена по плечу.
Монах продал заморским торговцам несколько восхитивших их
безделушек и объяснил, как проехать морем в королевский город
Ламассу.
- Я слыхал, - сказал Ванвейлен, - там через два месяца будет
весенняя ярмарка. Много ли я выручу на ней за шкуры?
Ванвейлену досталась довольно большая добыча, причитавшаяся
участнику Марбодова похода.
Монах удивился.
- Какая ярмарка? Ярмарка - это для простонародья. Есть еще в
Ламассе купеческий цех, - но они чужого торговца со свету
сживут, если у него нет покровителей. Есть еще знатные люди. Но
знать норовит чужакам не платить. Торговля ведь выгода
бесчестная, не то что выгода от похода или от игры в кости... Я
вам дам письмо в храм Шакуника. Бог у вас все купит по самой
справедливой цене, и шкуры, и золото, и продаст все, что вам
надо. Храм Шакуника много значит теперь в стране. Наш монах,
господин Арфарра, главный королевский чародей и советник. Это он
строит Ламассу заново.
"Арфарра, Арфарра, - завертелось в голове Ванвейлена, - а, это
та сволочь, которая поссорила Марбода с королем".
- Я, - сказал Ванвейлен, - не собираюсь ничего покупать в
Ламассе. Я хочу ехать в империю. Там ваши шелка выйдут мне
дешевле.
- Это очень трудно, - попасть в империю.
- Да-да, она окружена стеклянными горами и огненными реками.
Однако Западные Острова тоже, согласно местной географии,
окружены огненными реками, и, как видите, я сюда прибыл.
Колючие глазки монаха так и вознились в дикаря с Западных
Островов. О-го-го, любопытный нынче пошел дикарь,
вольнодумный...
- О нет, - сказал, помолчав, монах, - империя окружена не
огненными реками, а всего лишь таможнями. И, к слову сказать,
наш храм и лично господин Даттам имеют монополию на ввоз в нее
золота.
- Мо-но-по-лия, - весело изумился Ванвейлен, - да что вы мне
голову морочите? Здесь у кого меч в руках - у того и
монополия...
Монах усмехнулся.
- Здесь - да. В империи совсем другие условия, чем здесь. Или вы
не слышали песен в замках и рассказов в селах?
Ванвейлен молча поигрывал кошельком, - шитым подарком монаха.
