город, независимый от короля, и выставили на посмешище графа
Ная.
Господин Арфарра передвинул пешку на золотое поле, перевернул
водяные часы. Время потекло вспять.
- Ваш ход, - улыбаясь, указал он.
Даттам потерял интерес к игре.
- Сдаюсь, - махнул он рукой. - Вы слишком хорошо играете в сто
полей. Это-то и опасно.
Арфарра ежился от холода и кутался в плащ, маленький по
сравнению с громовой птицей на спинке кресла. Птица глядела на
мир холодными глазами золотой яшмы, и глаза Арфарры были такими
же.
- Сто полей, - продолжал Даттам, - это игра империи, игра
умников. А здесь, в стране аломов, играют в кости. Если род
Аманов за вас, то род Полосатой Иверры против. Шеввины за вас -
а Карнаки за ваших врагов.
Чем ближе вы к победе, тем больше сеньоров, встревоженных вашими
успехами, ополчается против вас. Чем чаще вы бросаете кости, тем
равнее количество черных и белых очков.
Арфарра улыбнулся.
- Вы, однако, ладите и с Шеввинами, и с Карнаками.
- Я - торговец, - сказал Даттам. - Товары, как женщины или
слова, - ими меняются и с врагами.
Арфарра расхохотался.
Глаза Даттама слегка сузились. Год назад опальный сановник
Арфарра не хохотал ему в лицо. Год назад он рад был стать
монахом и покинуть империю.
Год назад храм получил от торговли с Горным Варнарайном шесть
миллионов. А в этом году вся страна готовится к войне, сеньоры
собирают дружины, дружины хотят подарков... Только на переправах
и перевозах Даттам раздал двадцать три меры золота самозваным
защитникам каравана, чтобы те не превратились в благородных
разбойников... И ведь скажут же, скажут: "Это ваш был совет -
исполнить просьбу короля, приставить к королю советника из
храма? Это ваш был совет - упросить господина экзарха оставить
Арфарру в живых? За сколько тогда господин экзарх согласился
пощадить своего верного друга? За все доходы с Верхнелосских
гончарен?" А ведь вам и тогда говорили: не связывайтесь с
сумасшедшим.
- Кстати, о торговле, - улыбнулся Арфарра. - Король недоволен
поведением вашего помошника, отца Адрамета. Караван его вез из
империи оружие для короля, - и вот, когда караван прибыл,
оказалось, что отец Адрамет распродал половину этого оружия на
северо-востоке.
- Я входил в его резоны, - сказал Даттам, - на северо-востоке за
мечи давали вдвое - цена на оружие возросла.
- Именно этим король и недоволен, потому что он полагает, что
ему придется драться с теми, кому вы продали оружие.
Даттам поднял брови.
- Господин Арфарра, - сказал он, - если в этой стране будет
война, то виноваты в ней будут не торговцы оружием, а кое-кто
другой. Зачем вы рассорили Марбода Кукушонка с королем? Что это
за история с конем?
- Я? - сказал Арфарра - Я не ссорил Кукушонка ни с кем. Человек
из рода Белых Кречетов не нуждается в моих услугах, чтобы
поссорится с королем.
- Рад это слышать. В таком случае, вы не откажетесь исполнить
то, что я обещал Кукушонку, - примириться с ним на сегодняшней
церемонии. В обмен он возьмет назад эту хамскую петицию, на
которую он подбил знать в Золотом Улье.
- Нет, - сказал Арфарра.
- Нет, - переспросил Даттам, - нет! - и после этого вы еще
будете обвинять меня в торговле войной?
Арфарра сделал сделал следующий ход.
Даттам уже не обращал внимания на игру.
- Сто лет назад, - сказал Даттам, - последний король из рода
Ятунов пытался укрепить королевскую власть и через единство бога
добиться единства страны. Вам тоже хочется на съедение муренам?
Королевский советник молча улыбался Даттаму, не возражал и не
сердился.
- Зачем вы отстраиваете Ламассу? Это мешает моей торговле. Здесь
сильная коммуна. Городские цеха не любят конкурентов. Зато они
обожают диктаторов. Вы надеетесь, что горожане помогут изменить
вам правила игры в кости. Вы надеетесь уничтожить рыцарей руками
горожан, а с горожанами потом справитесь десятком законов.
- Вы что, полагаете, будто я стремлюсь к власти? - вежливо
справился Арфарра.
Даттам сощурился. "Ну что вы, - хотелось ему сказать. - Это
просто случайность, что те вассалы храма, что готовы были для
меня в ладонях жарить омлет, теперь жарят его для Арфарры".
- Гораздо хуже, - сказал Даттам, - вы стремитесь к общему благу.
Арфарра поджал губы, видимо недовольный цинизмом собеседника.
- И еще, - продолжал Даттам, - вы надеетесь на чудеса, не правда
ли? На то, что здешней суеверной публике покажется
чудесами...Вас давно бы зарезали, если б не помнили, что мертвый
колдун гораздо хуже живого. На собственном опыте могу вас
уверить: когда чудеса вмешиваются в политику, это кончается
мерзко. Вы думаете - король вам верит? Что ж. Вы ведь думали,
что экзарх Харсома вам тоже верит! Вам не надоело быть воском в
руках литейщика, чтобы вас выбрасывали, когда опока готова?
Арфарра молча кутался в плащ. На резных стенах рушилось
мироздание, и резьба тоже рушилась, боги тосковали и плакали, а
мечи и кони были по размеру втрое больше людей, потому что в
этой стране мечи и кони были настолько же важнее героев,
насколько герои - важнее богов.
- Хотите, я вам скажу, чего вы добьетесь? Король хочет одного -
натравить знать на храм, потому что у знати слишком много
вольностей, а у храма - слишком много денег. В этой стране
неизвестно, что такое гражданская жизнь, зато известно, что
такое гражданская война. После Весеннего Совета начнется
всеобщая резня, вас зарежут, и храм распотрошат, и я покамест не
вижу ни одной силы, способной резню предотвратить.
И тут Арфарра перестал улыбаться.
- Мне жаль, что вы ее не видите, - сказал Арфарра. - Но
вообще-то она называется народ.
- Не прикидываетесь, вы не на городской площади. Я знаю вас
двадцать лет! Я читал ваши школьные сочинения и ваш дурацкий
доклад, и я помню, что вы вытворяли после мятежа Белых Кузнецов.
Вам нет дела до народа, вы просто сумасшедший чиновник.
Арфарра помолчал и сказал:
- Все мы в молодости были глупцами. От чиновника во мне осталось
ровно то же, что в вас - от повстанца.
- Вы неправы, - сказал Даттам, - во мне кое-что осталось от
бунтовщика.
- Что же?
- Желание убивать своих противников.
- Почему же не прав? Именно это осталось во мне от чиновника.
Даттам молча, побледнев, смотрел на игровой столик. Время
вылилось из верхней чашки часов совершенно - высосал кто-то,
невидимый и жадный. Вдруг в дверь опять прошла мангуста, и за
стеною послышались веселые голоса, - король звал
Арфарру-советника. Арфарра засмеялся, - смех его заплясал в ушах
Даттама, дверь распахнулась, и тут Арфарра громко сказал, так,
чтобы слышали вошедшие:
- Подпишите вот эту бумагу, Даттам, и я помирюсь с Кукушонком на
сегодняшней церемонии.
* * *
Вместе с Арфаррой Даттам, невозмутимый и улыбающийся, отправился
поприветствовать короля. По дороге развернул украдкой бумагу:
бумага была довольно мелкая, - храм дарил гражданам жалкого
городишки, Ларры, свою монополию на тамошний скверный соляной
рудничок. Даттам так и думал. Арфарра никогда не устраивал
грандиозных процессов: как паук, он плел свою сеть из паутины
мелких уступок, которые, однако, доставляли много работы досужим
языкам, и устраивался так, чтобы извлечь выгоду из любого
поворота событий. Вот и сейчас. Многие знали, что Даттам пошел к
Арфарре просить за Кукушонка. Теперь, если он не подпишет эту
бумагу, все скажут, что проклятый торговец продал друга за
горсть привилегий, а если подпишет, все скажут, что Арфарра так
силен, что может отобрать у храма все, что заблагорассудится.
Даттам подумал и подписал бумагу, и Арфарра сказал: "Буду рад
увидеть Кукушонка на церемонии".
* * *
Попрощавшись с Арфаррой, Даттам вернулся в свою спальню, где
маялся молоденький монах. Монах подал Даттаму бумагу об убыли
товара: утоп тюк с шерстью, да бросилась в пропасть молодая
рабыня. Недоглядели.
- Возместишь из собственного кошелька, - сказал Даттам.
Лицо монашка посерело. Как из кошелька? Рядовые члены ордена не
имели ничего своего. Если возместит, - значит, имел, значит, -
украл у братьев?
- Но... - пискнул монашек.
Даттам молча, почти без замаха, ударил юношу. Тот повалился, как
пестрая птица, подбитая стрелой. Кровь изо рта испачкала дорогой
ковер.
Мальчишка!
Ничего! Пусть! Афарру бы так, - носом об стенку.
Через час Даттам, невозмутимый и улыбающийся, вернулся в свои
покои, где маялся чужеземец, Ванвейлен, - рыжий его товарищ
возмутился ожиданием и ушел.
Даттам внимательно оглядел белокурого и сероглазого чужеземца:
Ванвейлен с любопытством глазел по сторонам, видно, подавленный
невиданной красотой, - вон как настороженно озирается, на диван
сел, словно боится испачкать копытом - а потом зацепился
взглядом за столик для игры в "сто полей" - Даттам с Арфаррой не
окончили партию, и больше от столика не отцеплялся.
Даттам перебрал в уме все, что ему было известно об этом
человеке: Ванвейлен был человек удачно построенный, и характер у
него был, такой же видно, как его ни брось, упадет на четыре
лапы.
Этот Ванвейлен приплыл два месяца назад в южные районы с грузом
золота и повел себя как человек проницательный, но
самодовольный. Почуяв, как в этих местах делают деньги, тут же
навязался Марбоду в товарищи и приобрел изрядное-таки добро.
Добро это он сгрузил себе на корабль, а не сжег и не раздал
новым друзьям, отчего, конечно, дружинники Марбода на него
сильно обиделись, и именно их пьяным жалобам он был обязан
теперь своей нелестной репутацией торговца. И поделом! Даже
Даттам не мог позволить себе не раздавать подарков, хотя каждый
раз, когда он заглядывал в графу, где учитывал подарки, у него
болело сердце. Но что самое интересное, - как только Ванвейлен
понял, что Марбод не в чести у правительства и что в городе
Ламассе порядки не такие, как в глубинных поместьях - как он тут
же от Марбода отлепился...
Затем Ванвейлен, как деловой человек, отказался продавать меха и
золото здесь, в королевстве, и стал искать тропинки в империю, и
очень быстро понял, что без позволения Даттама он в империю не
проедет... Что ж! Можно и взять его в империю, - господин экзарх
будет доволен.
Было удивительно, что на западном берегу еще остались люди, -
вероятно, маленькие городские республички, судя по повадкам
этого Ванвейлена, - да-да именно такие республички обыкновенно
существуют в заброшенных и неразвитых местах. Жители их в
точности как Ванвейлен хвалят свою свободу, несмотря на вечные
свои выборы и перевороты, от которых совершенно иссякаяет всякая
стабильность в денежных делах и которые производят массу
изганников, только и думающих, как бы вернуться и изгнать
победителей. Как бы и этот Ванвейлен не был таким изгнаником...
Сероглазый варвар с любопытством приподнял фигурку, как дите -
мышь за хвостик.
- Хотите научиться?
- Да, - сказал Ванвейлен, - как я понимаю, - тут пять разрядов
фигур, и каждый сильнее предыдушего.
- Вовсе нет, - сказал Даттам, - полей сто, разрядов пять,
чиновник сильней крестьянина, торговец сильней чиновника, воин
сильней торговца, Золотое Дерево сильнее всех, а крестьянин
сильней Золотого Дерева. Золотое дерево еще называют
Императором.
- А где второй император? - немедленно спросил Ванвейлен.
Даттам даже изумился.
- Второй император? - переспросил веец, - но так не бывает,
чтобы на одной доске были два императора. Император один и стоит
в центре доски, а ваше дело, - захватить его своими фигурами и
проследить, чтобы этого не сделал противник. Да, - вот еще
видите, у фигурок по два лица, спереди воин, а сзади чиновник.
Если вы переворачиваете фигурку задом наперед, вы ее превращаете
из воина в чиновника, но это тоже считается за ход. Вот и все,
пожалуй, правила.
Сели играть, и через час Даттам сказал:
- Ого, да из вас будет толк!
На третей партии Даттам зевнул двух крестьян. А Ванвейлен вынул
из-за пазухи и положил на стол крупный, плохо ограненый розовый
