смотреть за всеми приглашенными, особенно за Марбодом
Кукушонком, а для этого нужны совсем другие глаза, чем те,
которыми видят щекотунчиков.
Соседи горожанина, однако, щекотунчика увидели и засуетились
руками и ногами.
Неревен заметил, что чужеземцы, Ванвейлен и Бредшо, не суетились
ничуть, а брезгливо, как Даттам, поджимали губы. Многие на них
оборачивались. Тут за спинами чужеземцев подошли и встали четыре
стражника в зеленых с серебром кафтанах, с красными пальмовыми
луками и секирами за поясом. В руках они держали короткие
стрелы-громотушки. На стрелах было королевское оперение, белое с
двумя черными перьями, такие стрелы страшно визжали в воздухе,
распугивая духов, а еще их можно было использовать вместо
кинжалов.
Надо сказать, что стражники тоже слегка подскакивали.
Итак, Неревен смотрел на Кукушонка и на всех остальных, а
королевская сестра глядела только на Кукушонка.
- Ах, как он красив, - сказала она. - Кафтан на нем белее снега,
ворот оплетен серебряным шнуром с жемчугами, и в распахнутом
плаще видны жемчужные грозди на подоле. Даже Белый Эльсил рядом
с ним - как луна рядом с солнцем и мне жалко, что этот малиновый
плащ скрывает его стан и меч Остролист, так что мне не виден
цвет сапог, видно только, что каблуки красные и высокие.
Неревен покраснел и поглядел на свои башмаки: на них-то были не
высокие каблуки, чтоб удобнее вдевать ногу в стремя, а высокие
подошвы, чтоб сподручней ступать по грязи...
Неревен глядел на свои башмаки и ничего не видел сквозь слезы, и
думал: "Неужели она любит Кукушонка?" И решил, что не любит,
потому что совсем не ревнует к Белому Эльсилу. Это, вообще,
удивительно, что такие вещи здесь не оскорбляли ни богов, ни
людей. А в империи такие вещи оскорблялют богов страшно, потому
что когда государь Иршахчан восстанавливал справедливость,
стоило одного боевого друга казнить за непочтительность, как
другой непременно покушался на государя, и стало ясно, что такая
вещь противоестественна.
Размышления его прервал общий крик: Неревен очнулся и увидел в
зеркале: белая мангуста мечется по яшмовому квадрату, а над ней,
неизвестно откуда, белый кречет. Вцепился в загривок, замотал
головой, мангуста закричала и забила лапкой, - а родовая птица
Белых Кречетов уже летела вверх, вверх, в Облачную Залу.
Щекотунчик совсем насел на горожанина, тот сомлел и свалился
вниз. Все оцепенели. Чужеземец, Ванвейлен, обернулся, выхватил у
стражника за спиной лук, наложил стрелу и выстрелил. Стрела
заорала диким голосом, заспешила за кречетом, кречет нанизался
на нее и упал.
Не так трудно было подстрелить птицу; кто, однако, будет
ввязываться в божьи распри?
Мангуста на полу затихла и вывалила язычок наружу. Все немножко
окаменели. Паж протянул стрелу с убитой птицей королю.
- Кто стрелял? - спросил король.
Чужеземец, Ванвейлен, вышел к королю, стал перед ним на одно
колено. Под мышкой у него все еще торчал красный лаковый лук
стражника.
- Как же ты не побоялся? - спросил король Алом с восхищением.
Чужеземец улыбнулся нагло:
- Я решил, что если это божий вестник, с ним все равно ничего не
случится, а если кречета науськал человек - боги не попустят,
чтобы он улетел живым.
Король улыбнулся.
- Это ваш корабль, - сказал он, - пришел из Западной Земли? Я
приму вас завтра в полдень.
Король снял с правой руки золотое запястье, чужеземец поклонился
и принял подарок.
Арфарра стоял рядом с королем, в золотом паллии и накидке из
перьев, и лицо его было совершенно бесстрастно. Он только чуть
повернул голову к Хаммару Кобчику и сложил руку на руку: "Не
надо".
И тут Марбод вышел вперед и сказал:
- Дрянь из-за моря! Кто ты такой, чтобы вмешиваться в распри
богов?
Даттам тихо охнул, - теперь о примирении не могло быть и речи.
А чужеземец поднял убитого кречета за лапку и сказал:
- Ваше величество! Разрешите, я скормлю этого волосатого бога
своей кошке?
Двое товарищей схватили побелевшего Марбода, а тот стал пускать
пузыри и рыть сапогом пол.
- А чужеземец, - сказала рядом прекрасная Айлиль, - тоже
достойно одет и отважен. Если бы он промахнулся на глазах
короля, - что б ему оставалось, как не покончить с собой от
стыда?
Сердце у Неревена застучало, как тогда, когда он глядел на
башмаки. "Святотатец он, вот кто! Чужие боги ему не страшны,
зато он понял, что учитель - первый человек в королевстве, и
решил оказать ему услугу."
- Давеча, - сказал Неревен вслух, - городской совет обидел его
товары. А потом его надоумили искать защиты у короля. Вот
алчность и сделала торговца храбрым!
- Ах, нет, - возразила королевская дочь. - Никакие эти люди не
торговцы. И держится он свободно, и стреляет дивно.
Эконом Шавия оправил паллий и сказал:
- И сами они торговцы, и страна у них - страна торговцев.
Выборный от ювелирного цеха назначил ему цену за камни ниже, чем
вода в пересохшем колодце, и пригрозил арестовать судно, если он
будет торговать камнями помимо цеха. Если б вы видели,
прекрасная госпожа, как он обиделся! Выборный ему говорит:
"Ламасса - свободный торговый город, вы здесь не в империи, где
всякий чиновник цехом помыкает, у нас цех сам следит за
справедливой ценой". А тот в ответ: "А у нас, говорит, в городе
есть такое место, где сходятся покупатели и продавцы, так что на
одного продавца - сто покупателей, и на одного покупателя - сто
продавцов. И тогда товар назначает себе цену сам, без чиновников
и выборных. Вот такая цена, говорит, - справедливая... И если бы
вы видели, госпожа, как гордо он говорил и как всем кругом было
неловко.
Глаза королевской дочери потухли, и она уже не так внимательно
глядела на чужеземца.
- Однако, - сказала она, - я тоже хочу видеть его завтра у себя.
- Да, забавно он говорил, - механически сказал Даттам. - И
притом заметьте, госпожа, если утром в таком месте купить по
низкой цене, а вечером продать по высокой... Или заплатить за
товар, которого еще нет, а который будет через три месяца, когда
цена не него возрастет. Деньги в таком месте можно делать прямо
из воздуха. Кто ж такое допустит...
По правде говоря, Даттаму было сейчас не до торговли, но он изо
всех сил старался показать, что происшедшее его не расстроило.
- Вот-вот... - поддакнул эконом Шавия. - И причем же тут
справедливая цена? Разве количество труда, вложенного в вещь,
через три месяца изменится?
Меж тем не все в зале были так спокойны, как женщины за
занавеской и люди из империи. Горожане плакали над убитой
мангустой, потому что она была удачей Арфарры, а многие в
пестром усмехались.
Арфарра подобрал мангусту на руки и подошел с ней к алтарю.
Монахи запели на языке богов, из курильниц пошел дым, дым стал
тучами, а тучи - Облачной Залой. Тут многие увидели щекотунчиков
и страшных тварей там, где их не было, и золотые сады.
Неревен увидел, как Арфарра идет переходами облачного дворца, и
дворец был, действительно, устроен совершенно так, как нарисовал
его Неревен. Стражники в парчовых куртках стали бить и колоть
всякую нечисть, а, пока Небесному Государю передавали доклад об
убитой мангусте, старец Бужва, бог в парчовой куртке, мстительно
улыбаясь, поманил учителя пальцем и ткнул вниз, в Неревена. Лицо
у Бужвы было в точности как у того монаха, что приехал с
Даттамом, проговорил с учителем, а после этого учитель стал
рассеян с Неревеном.
Тут Неревен так ужаснулся, что колонны небесного зала присели и
рассыпались, а Арфарра выступил из дыма вновь. Вместо золотых
узоров по платью ходили языки пламени, перья накидки
превратились в голубые мечи, заплясали в воздухе, а с плеча
Арфарры спрыгнула и побежала живая мангуста.
Перья вновь стали перьями, люди ловили их по всей зале, и даже
знатные кричали так, как девки в весеннюю Дикую ночь, а король
упал к ногам Арфарры.
Айлиль рядом лежала без сознания, Даттам тер слезящиеся глаза и
ругался сквозь зубы, а чужеземец рядом с королем таращил глаза,
и судя по виду, тоже ругался.
Даттам ругался потому, что увиденное в дыму бывает ложью, и даже
на этом основании заключал, что богов нет. Очень глупо: люди
лгут еще чаще, чем предсказания, но никто ж отсюда не выводит,
что людей нет?
Арфарра поднял руки вверх и закричал, что триста лет как длятся
здесь преступления, и он, Арфарра, человек с мангустой,
приказывает покойникам убираться вон из залы, вон из дворца, вон
из города.
Раскрыли двери, все стали гнать духов вениками, рукавами и
полами и выбегать во двор. Церемония кончалась.
Неревен увидел: у курильницы с ушком стояли чужеземцы. Ванвейлен
скребся пальцем о курильницу, а младший то ли ругал Ванвейлена
за то, что тот подстрелил кречета, то ли доказывал ему, что тот
не так видел облачный дворец.
Неревен заторопился к ним: это очень важно - узнать, как человек
видел облачный дворец. Это очень много говорит о человеке. А
потом будет поздно, потому что окажется, что все видели одно и
то же.
Чья-то рука коснулась плеча Неревена, и тихий-тихий голос
произнес:
- Передайте Арфарре, что эконом Шавия - шпион государыни.
- Учителю известно, - шепнул Неревен в спину одного из прибывших
с Даттамом монахов.
А когда Неревен повернулся, чужеземцы уже вышли из залы. Неревен
бросился за ними вслед.
* * *
Бредшо скакнул куда-то в сторону, а Клайд Ванвейлен тоже выбежал
во двор. Там стояли люди с котлами и жаровнями, готовили четыре
вида злаков и пятый - бобы, на кожаных блюдах лежало все, что
бегает, прыгает, летает и плавает, и знатные садились уже
вперемешку со слугами и даже с горожанами на циновки и к
кострам.
В горле у Ванвейлена першило, глаза вздулись. То ли наркотик,
пущенный из курильниц Арфаррой - а Ванвейлен не сомневался, что
речь шла о каком-то галлюциногене, - действовал на него
по-другому, чем на тутошнее население, то ли он не разделял
местных воззрений на устройство мироздания, - а только никаких
небесных садов он не видел.
- Эй!
Ванвейлен оглянулся. Перед ним стоял Марбод. Красивого парня
было трудно узнать: глаза Марбода страшно вытаращились и
налились красным. Он шатался.
- Ты зачем, утиное отродье, суешься в божьи распри?
Ванвейлен с трудом выпрямился:
- Во-первых, - уточнил он, - я родился не от утки и даже не от
кречета, как ваш прадедушка. А во-вторых, я не люблю, когда
кто-то пытается превратить страну во что-то приличное, а
профессиональные бандиты ищут волшебных мечей и...
Марбод молча и быстро бросился на Ванвейлена с мечом. Ванвейлен
отступил и потащил свой собственный меч, от волнения ухватившись
за рубчатый его эфес, как баба - за хвостик морковки, которую
тащат из грядки. Сверкающая полоса описала круг над головой
Ванвейлена. Ванвейлен прыгул в сторону. Марбод промахнулся,
сделал еще шажок, и залетел мечом в каменное перильце,
украшенное резьбой из морских волн с завитками и рыбками.
Перильце взвизгнуло, каменные осколки так и брызнули во все
стороны. Марбод пошатнулся, нехорошо крякнул и сверзился вниз по
лестнице. Вокруг набежали дружинники и горожане, - Марбод стоял
на коленях под лестницей и блевал. Тут только Ванвейлен
сообразил, что, как ни плохо ему после галлюциногена, - Марбоду,
видно, еще хуже. Ванвейлен стоял, растерянно сжимая меч, который
зацепился гардой за пояс и так и не вылез наружу. Кто-то схватил
Ванвейлена за плечо, - это был начальник тайной стражи, Хаммар
Кобчик:
- Ну, чего вы стоите? - сказал Кобчик, - Мало вам будет славы,
если вы убъете человека в таком состоянии.
Ванвейлен изумился и поскорей отошел.
* * *
Даттам выскочил из залы, совершенно взбешенный. Он ни минуты не
сомневался, что вся проделка с кречетом принадлежала Арфарре от
начала и до конца. Чиновника империи можно было поздравить:
какое чутье к культуре! Год назад господин Арфарра, желая
убедить собеседника, представил бы оному доклад о семидесяти
трех аргументах; сейчас Арфарра-советник доклада не представлял,
