обманул ли он вас? Я бы мог поговорить в ним...
Судья Каш запинался. По правде говоря, ему восе не хотелось
говорить с начальником округа. У этого человека была живая
совесть, но ему каждый день приходилось отрезать от нее по
кусочку. Он все время одалживался у негодяев, чтобы творить
добро, и в делании добра и зла еле-еле сводил концы с концами.
Попросив за яшмового аравана, он не выпросил у Сият-Даша ничего,
а задолжал бы ему изрядно.
Яшмовый араван поглядел на старого чиновника, лениво сузил
глаза.
- Благодарю, господин судья, мне не нужна ваша помощь.
Судья Каш съежился, как мышь под дождем, а потом вдруг
промолвил:
- Вы продешевили, яшмовый араван!
- Что?
- Вы продешевили, ибо за сколько бы вы ни продали свою душу
Сият-Дашу, это было все равно слишком дешево.
Яшмовый араван повернулся и вошел в дом.
Тонкие дымки серебряных курильниц таяли в высоких, из Иниссы
привезенных зеркалах, и гости, нарядные и возбужденные,
столпились у маленького алтаря, воздвигнутого в честь именин.
Гостей было еще немного, человек шесть или семь, - остальные
гуляли в саду. Появление Бьернссона вызвало всеобщее оживление.
Один из чиновников, взмахнув рукавами, взял лютню, и склонившись
над ней, как мать над ребенком, стал петь песню об облаке,
зацепившемся за ветку. Это была очень красивая песня. Чиновник
кончил песню и повернулся к охраннику:
- Мы,- сказал чиновник, - сегодня пришли в умиление перед
красотой простой природы. А умеешь ли ты, деревенщина, видеть
красоту облаков и гор?
Охранник озадачился и ответил:
- Как прикажете, господин.
Чиновники засмеялись. Бьернссон молча вертел в руках посох.
- Что с вами, святой отец? Вы побелели, как яичная скорлупа!
Это спрашивал Сият-Даш.
- Пустое, - сказал Бьернссон.- Это пройдет. Такова уж наша
судьба. Ведь духи, которые нам помогают, весьма ненадежны и
только и думают, чтобы погубить нас и наши знания, означающие
для нас рабство. И всегда в конце концов оказывается, что тот,
кто думал, что бесы служат ему, начинает сам служить бесам.
Гости побледнели и переглянулись. "Еще можно признаться" -
подумал Бьернссон."Сейчас в моих силах сделать так, чтобы
разбойники убили чиновников, или чтобы чиновники убили
разбойников. Но не в моих силах сделать так, чтобы никого не
убили..."
- Да, промолвил один из чиновников, - и я слыхал, что бесы
вырываются у колдунов на волю и даже поднимают бунты. При этом
государство может совершенно пропасть, и то же происходит со
знаниями.
- Весьма, - молвил Сият-Даш, - тонкое рассуждение. Ведь,
говорят, государь Иршахчан еще две тысячи лет назад умел ходить
на медных лошадях и летать на деревянных гусях. Нечестиво не
верить свидетельствам историков. Все, однако, сгинуло. Не иначе,
как месть тех же бесов.
."Господи, - сказал себе Бьернссон, Ты знаешь, я хотел быть как
ты, и я поддалcя искушению сотворить чудо. Ты наказал меня за
гордыню, и разжаловал из святых в колдуны, а из колдунов - в
повстанцы".
- Не думаю, чтобы дело тут было в бесах, - сказал чиновник с
лютней, потому что их не существует.
- Нет, - возразил старый чиновник в зеленом платье с чешуйками
накладного серебра и круглыми глазами цвета опавшей листвы, -
бесы существуют, и мне случалось слышать их голоса.
Кто-то усомнился, что голоса бесов можно услышать.
- Я не знаю, были ли это голоса беcов или богов, - отвечал
старик. - Но вот в чем дело. Я, недостойный, был тогда
послушником у отца Лоха, который продвинулся среди шакуников
более других в исследовании электричества. Где-то за год до
кончины храма отец Лох научился разговаривать на расстоянии. Это
было, как всегда, без особого чародейства, но с большим треском.
Разговаривать было, собственно, нельзя, а пришлось изобрести
новый способ записи слов. Это было такое же новое дело, как
изобретение письменности, потому что эфир, новое средство
передачи смысла, отличался от воздуха так же, как бумага.
И вот, представьте себе, я сам слышал несколько раз, - соединишь
медные прутики и слышишь речь, не похожую ни на один из языков
ойкумены.
Бьернссон от изумления чуть не упал со стула. "Боже мой! Так вот
почему все мастерские храма взлетели на воздух в один и тот же
день! Они изобрели радио!".
- Вот за преступные знания, - вскричал Сият-Даш, - государыня
Касия и наказала храм!
- Да, - сказал бывший шакуник, - я и сам так полагал все эти
годы. Однако теперь я думаю, что это бесы разгневались на людей
за то, что те стали подслушивать их разговоры. Наверное, даже не
в первый раз разгневались. Умел же, как вы сами заметили,
государь Иршахчан летать на деревянных гусях и ездить на медных
конях.
От внезапного порыва вечернего ветра заколебался и закоптил
светильник. Один из собеседников взял щипцы и стал поправлять
фитиль. "Это что же - сообразил Бьернссон, - он считает, что
кто-то намеренно две тысячи лет мешает ученым ойкумены... Да
откуда здесь монах-шакуник?" Волоски на теле Бьернссона стали
оттопыриваться от ужаса. За спиной распахнулась дверь. У
яшмового аравана не хватало духа обернуться.
- Привели, - гаркнул стражник.
Бьернссон скосил граза. Двое стражников волокли в комнату
человека в шапке, похожей на лист подорожника, и в кафтане
казенного рассыльного. Человек молча и сосредоточенно лягался
связанными ногами. Бьернссон помертвел: это был атаман Ниш.
Бьерссон схватился за посох и один из стражников схватился за
посох. Бьернссон потянул посох к себе, выворачивая его вправо, и
стражник потянул посох к себе, выворачивая его вправо. Верхняя
секция посоха с легким щелкчом провернулась на оси, Бьернссон
отчаянно вскрикнул и выпустил палку, - тишина.
Стена за раскрытым окном стояла, как прежде, и по широкому
навершию, скучая, расхаживал облитый лунным светом часовой.
Яшмовый араван сунул руку за пазуху: двое человек за спиной
вцепились в запястье мертвой хваткой.
- Что там у вас, святой отец, - раздался насмешливый голос. Из
темноты выступил и встал напротив Бьернссона молодой чиновник с
завитыми каштановыми волосами. Черт побери! Это был маленький
Шаваш, секретарь Стрейтона!
Один из охранников пошарил у Бьернссона за пазухой и,
почтительно склонившись, подал Шавашу самодельный револьвер. В
этот миг другой человек, размахнувшись, ударил атамана Ниша
тяжелым мешочком с песком по голове. Тот повалился наземь, не
имея более возможности наблюдать происходящее; он не видел ни
Шаваша, ни револьвера; он видел, несомненно, только предавшего
его проповедника, покойно кушающего чай. Шаваш отбросил
револьвер и взялся за посох. Он схватил его в обе руки и
повернул верхнюю секцию, один раз и другой, а потом стал вертеть
быстро-быстро, и ухмылка его делалась все более жуткой.
- Голоса бесов, a? - пропел чиновник и вдруг, со всей силы,
крепко и страшно ударил проповедника по губам.
Бьернссон даже не попытался уклониться. Немного погодя он вытер
кровь, показавшуюся в уголке рта, и хрипло сказал:
- Наместник Ханалай...
- Наместник Ханалай тут ни при чем, - сощурился Шаваш. С начала
и до конца. Впредь советую вам быть умнее и не очень-то
полагаться на удачно подслушанные разговоры.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ, в которой Свен Бьернссон пытается объяснить
разницу между правым и левым, а араван Фрасак арестовывает
очередного покойника.
- Кто вы такой, отец Сетакет, - спросил Шаваш.
Яшмовый араван свесил голову.
- Надеюсь, вы-то в бесов не верите, - спросил он.
- Не верю, ответил Шаваш, - если бы у вас в подручных были бесы,
вам бы не понадобились для взрыва эти...э... конденсаторы и
катушки.
Бьернссон был слишком потрясен, чтобы думать по-порядку.
- Не волнуйтесь так, отец Сетакет, - насмешливо сказал Шаваш.
- А я не волнуюсь, - вдруг хрипло засмеялся Бьернссон. - Я
давеча волновался, когда выбирал, кому пропадать. И молился, -
Господи, сделай так, чтобы пропал один я. А, - махнул рукою
яшмовый араван, - вам этого не понять.
- Рад слышать, - отозвался с насмешкой Шаваш, - что боги
исполнили вашу молитву.
Двое охранников в парчовых куртках привели Бьернссона в кабинет
Сият-Даша, страшный кабинет, где в цветных витражах плавились и
сверкали высокие золотые светильники, и усыпанный камнями и
оттого равнодушный бог с рыбьей головой взирал на две
выщерблинки, оставленные в паркете коленями неутешных
просителей. "Умница Шаваш," - с тоской думал землянин, пока
охранники устраивали его в кресле, -"Экспериментатор. Ведь,
скажем, арестуй он меня просто так, - чтобы он мог доказать?
Ничего. Радиовзрывателя я ему, во всяком случае, не собрал бы. А
если бы он каким-то образом заполучил в свои руки современный
передатчик, что бы случилось? Тоже ничего! Он бы ничего не
понял. Бусинка - а разговаривает... Действительно - магия."
Охранники вышли. Монах сел под равнодушным богом, а Шаваш
придвинул свое кресло к Бьернссону и спросил:
- Так кто же вы такие, желтые монахи?
Бьернссон взглянул на него и похолодел. Тот улыбался так же
вежливо и предупредительно, как полтора года назад, в тот день,
когда Бьернссон явился в управу.
- И когда же вы стали меня подозревать, господин Шаваш?
- С тех пор, как вы пришли в мой кабинет в столице.
"Бог ты мой! Я ведь тогда хотел, клянусь, хотел все сказать. А
теперь? А теперь он мне не поверит. Если я скажу ему, что мы
здесь не тысячу лет, а четверть века, что все басни о злых
оборотнях - это не про нас... Господи, он мне никогда не
поверит! Он повесит меня вверх ногами и будет бить до тех пор,
пока не до-бьется тех ответов, которые ему покажутся
правильными."
И Бьернссон потерянным голосом сказал:
- Ох, господин Шаваш! Поверьте, я вам все объясню. Честное
слово, к гибели храма мы не имеем никакого отношения...
Старый монах полез из кресла. Кажется, он хотел вцепиться
подлому бесу в горло. Шаваш вдруг мягко, но протестующе вскинул
вверх руки.
- Помилуйте, - сказал чиновник, - что за объяснения между
уважающими друг друга людьми. Я прекрасно понимаю, что желтые
монахи никогда ни во что не вмешивались. Я прекрасно понимаю,
что даже если вы, кто бы вы ни были, во что-то вмешивались, то
все равно намерены это отрицать. Я также полагаю, что, каковы бы
ни была ваша политика, вы не хотели бы изменять ее.
Шаваш оглянулся на монаха-шакуника, и тот тяжело сел на
место."Господи!" - понял Бьернссон, - он не доверяет этому
монаху, помимо всего прочего!
- Чего ж вы от меня хотите? - тупо спросил Бьернссон.
- Как чего? Чего все хотят - золота! - брякнул Шаваш.
Бьернссон вытаращил глаза.
- Золота, - нагло сказал чиновник. Уж кто-то, а вы-то
философский камень изготовить можете! Это мне и отец Адуш
сказал.
- Поверьте, - поддакнул сбоку отец Адуш, - мы бы никогда не
осмелились так пугать вас, если бы вы сделали Сият-Дашу золото.
А вы взамен затеяли эти фокусы со взрывчаткой!
Глаза Бьернссона стали от удивления как две репы. Ай да
чиновник! Пусть миру будет карачун, а мне - скатерть-самобранка!
На физика словно дерьмом пахнуло.
- Я бы, - сказал он нахально, - на вашем месте просил бы о
счастии для народа.
Шаваш прищурился. Маска старательного чиновника словно слетела с
него.
- Я, - ухмыльнулся Шаваш, - всегда обожал сказки. В сказках
часто рассказывается о том, как крестьянин выпросил у духа
неразменный кошелек, и никогда - о том, как крестьянин выпросил
у духа счастья для народа. Это уже совсем другой жанр. Это уже
не сказка, а хроника - восшествие на престол государя Иршахчана.
Даже Бьернссона покоробило от такого отзыва о государе. В этот
миг запела у двери медная тарелочка. Вошел стражник, зашептал, -
посыльный от аравана Фрасака, с важнейшими вестями. Шаваш
подумал, извинился и вышел.
Над усадьбой лежала вышивка созвездий, пахло свежим сеном и
струганым деревом. Шаваш узнал в посыльном самого племянника
аравана.
- Араван Фрасак арестовал Арфарру, - сказал посыльный, - что
прикажете делать?
Шаваш молчал мгновение, ошеломленный. "Ах да, - вспомнил он
глупейший приказ аравана, который, нивесть откуда прослышав о
