- Но песни...
- Певец в замке поет то, за что платит хозяин замка. Мы сожгли много
городов, но Золотой Улей остался цел, а губернатор его поклялся в верности
Ятуну Кречету и положил начало роду Мохнатого Синко. После гибели
последнего из королей-Кречетов его младший сын бежал сюда, к своему
верному вассалу, и сидел здесь еще полгода. Когда город взяли, король
Шадаур Алом приказал его разрушить, а земли отдал Опоссумам. Город велел
убить. Храм, однако, провалился сквозь землю, и некоторые поют, что в
храмовом озере утонул истинный меч.
Марбод встал, встряхнулся, чтоб сошлись пластины на панцире.
Ванвейлен усмехнулся. Да, поют, что в мире сменяли друг друга века:
золотой, яшмовый, хрустальный, железный, и не очень, видимо, ошибаются. Не
считая, конечно, того, что нынешнему, железному веку, не хватает железа
даже на сплошные доспехи.
- Что же до здешних чудес, - сказал Марбод, - предки мои учили, что
бог - это Свет, и что все прочие боги - его отражения и атрибуты, и они
возводили пустые троны и статуи из света, и свет открыл им о себе
удивительные тайны, как вы это видите здесь.
- Почему же, - спросил Ванвейлен, - король Шадаур Алом не приказал
меч выловить?
- Потому что этот меч испепелит руку любого самозванца, который до
него дотронется, и Шадауру не очень-то хотелось разыскать меч, который
сожжет ему руки.
Марбод помолчал.
- Мне, - сказал он, - давно нагадали, что в подземном храме я найду
солнечный меч и помощника. А из предсказанного многое исполняется,
особенно потому, что предсказано.
"Насчет солнечного меча можешь считать, что предсказание
исполнилось", - подумал Ванвейлен, глядя на лазер в руках Марбода.
- Помощника - в чем? - спросил Ванвейлен вслух.
Марбод испытующе глядел на него. Красивое, спокойное лицо, совсем не
такое, как тогда, когда он на глазах Ванвейлена в Черной Деревне рубил
пленников: "Ах вот не хотите, суки, выкупаться за двадцать ишевиков? А за
десять мне вас кормить будет дороже..."
- Господин Арфарра - сказал Марбод (а, это о том, кто поссорил его с
королем), - очень сильный колдун. Чужеземный колдун. Люди, которые не
боятся ни меча, ни виселицы, боятся чужеземных колдунов. Если бы, однако,
нашелся другой чужеземный колдун, пусть даже и не очень искусный... Сила
колдуна - в том, что думают о нем люди...
И замолчал. Он, Марбод, не будет торопить колдуна с ответом. Но и
отказаться ему не даст. Прыгала саламандра на факелах, прыгали в мешке
покойники из Золотого Улья, и души пластин панциря, крытые красным лаком,
резвились в зеркалах, подобно маленьким драконам хрустального сада.
- Отдайте-ка мне эту штуку, - вдруг сказал Ванвейлен, показывая на
лазер.
- А что это?
- Не знаю, за троном лежало.
- Положите это лучше на место, - сказал Киссур, - тут полно всяких
вещей, которые были сделаны еще до времени людей, а когда люди начинают
пользоваться силами, которые существовали еще для них, может выйти черт
знает что.
На этом разговор их в пещере закончился, и Ванвейлен сходил за пустой
трон, чтобы отставить там лазер, - но, конечно, не оставил, а сунул за
отворот сапога, потому что не так-то много у него было с собой таких
штучек, чтобы расставаться с ними без крайней необходимости.
"Черт побери, - думал Ванвейлен, - только этого мне и не хватало!
Хорошо, что он не сделал этого приглашения Бредшо, у того и так язык
чешется проповедовать среди местных крестьян.
Стать истинным колдуном при истинном короле? Неужели этот мальчишка
думает, что историю делают мечом, хотя бы и волшебным?
Но когда Ванвейлен вылез из пещеры, и увидел разрушенные стены,
оплетенные повиликой, и стертую роспись на рассыпавшихся дверях, он вдруг
вздрогнул и подумал: хотя похоже, что здесь триста лет историю делают
именно мечом. Будто в этом мире закон исторического регресса вместо
исторического прогресса.
Наверху было солнечно и шумно.
Лух Медведь нахмурился, увидев Кукушонка живым.
Развели костер, зажарили дичь, мешок с пчелами повесили над дымом.
Марбод посадил Ванвейлена по одну руку, а Белого Эльсила, своего боевого
друга, по другую. Еще дальше сел Бредшо: только эти двое чужеземцев и
оказались среди охотников. Когда наелись, Ванвейлен стал расспрашивать о
родословной солнечного меча, и Белый Эльсил рассказал ему следующую
историю.
Когда аломы жили там, где ровно и песок, у короля их родились два
сына: Ятун и Амар. Мать Ятуна и Амара принесла в приданое мужу драгоценный
меч и яшмовое ожерелье. На свадьбе было сказано, что потомки меча и
ожерелья покорят страну Великого Света.
Однако муж бросил женщину и детей, а драгоценные подарки отнял.
Выросши, Ятун и Амар потребовали от отца вернуть приданое. Тот оказался.
"Что делать? Как ни решить - все зло, а откажешься выбирать - прослывешь
трусом". Потому что, с одной стороны, надо отомстить похитителю родового
имущества, а с другой - нельзя поднять руку на отца. В таких случаях
гадают на постороннем, и посторонний нагадал: можно убить отца. Но
прибавил: сделав это, вы завладеете страной Великого Света, но навлечете
на нее проклятье и раздоры. Но так как ожерелье с мечом были очень
красивые, то Ятун и Амар пошли и убили отца.
- А потом? - спросил Ванвейлен.
- Потом Амар забрал себе ожерелье, а Ятун - меч. Завоевали страну
Великого Света, разделили ее и поссорились. Род Амара до сих пор правит на
востоке, а дом Ятуна пресекся и меч сгинул.
- Не сгинул, - поправил Белый Эльсил, - а спит на дне озера и ждет
истинного короля.
- Стало быть, - подытожил Ванвейлен, которому в свете недавнего
предложения Марбода не терпелось узнать всю подноготную волшебного меча, -
Страна Великого Света распалась на кусочки по причине родового проклятия.
А отчего утонул меч? Новое проклятие?
Что-то хрустнуло. Это Кукушонок сломал двурогую стрелу и кинул
обломки в огонь. Листья катальпы укоризненно зашумели. Один из дружинников
всполошился, стал вылавливать из огня железный наконечник.
Белый Эльсил поднял голову с колен Марбода и посмотрел на Ванвейлена.
Он был зол на чужеземца за то, что Марбод пощадил его и его золото, за то,
что из-за чужеземца Марбод не взял Эльсила с собой в подземный храм, и
особенно - за последний вопрос.
- Меч утонул не от проклятия, - сказал Эльсил, а от женского
коварства. Дочь последнего Ятуна понесла от дворцового пажа. Король велел
его казнить на своих глазах, а дочь отдал рабу.
- Вольноотпущеннику, - поправили сзади.
Эльсил усмехнулся.
- Ну, вольноотпущеннику. Ведьмино отродье, приплыл в корзинке. Имя
дали - просто Алом, как всем незаконнорожденным. Король, конечно, сделал
потом зятя дворцовым управляющим.
"Гм, - подумал Ванвейлен, - интересно, король зятя сделал
управляющим, или управляющего - зятем?"
- Женщина, однако, должна была отомстить за смерть возлюбленного и
приказала мужу убить отца и братьев. Рабу самому на такое не решиться.
Тут один из дружинников поднял голову, и увидел, что прибежал лесной
дух-щекотунчик с глазами как плошки и сел меж ветвей катальпы. Но
дружинник был глупый, и подумал, что щекотунчик прибежал на запах бузы и
жареной дичи.
А Лух Медведь вскричал:
- Что ты брешешь! Отец первого короля Алома - сам Шакуник! Всех
великих королей вынимали из корзинок и птичьих клювов!
Белый Эльсил усмехнулся.
- Все равно престолом он завладел незаконно... Это-то вы не будете
оспаривать?
- Почему? - спросил Бредшо. - Потому что захватил его убийством?
Белый Эльсил покачал головой.
- Нет. Когда Шадаур Алом получил королевство, все родственники его
жены по мужской линии были мертвы, а имущество по закону при этом
переходит к старшей дочери. Не считая, конечно, вдовьей части. Вдова
затворилась, три года жгла свечи. Наконец покойник явился: совсем как при
жизни, только голову держал под мышкой. "Боги, говорит, меня отпустили до
утреннего прилива."
Теперешние Белые Кречеты - от ребенка, зачатого этой ночью. И с тех
пор, как он зачат, род Аломов, стало быть, царствует незаконно.
Лух Медведь вскочил с места:
- Это позор, что тут рассказывают о короле! Знаем мы, от кого
беременеют через три года после смерти мужа!
Надо сказать, что Лух Медведь не так давно захватил караван с
шерстяной тканью из Кадума, и очень многие его за это попрекали, потому
что он почти ничего не раздал дружинникам.
Марбод Кукушонок тоже встал, распустил шнурки у плаща, плащ кинул на
землю, и ссадил на него с плеча белого кречета.
- Такие слова, - сказал Кукушонок, - не кадумская шерсть. За такие
слова полагается платить.
Тут собачьи головы на ножнах мечей насторожились, а люди увидели, что
сегодня случится две песни: про стеклянный дворец и про поединок. А
щекотунчик в ветвях катальпы посинел и стал делать так: глаза у него
остались неподвижными, а все остальное завертелось в шкурке, как жернов.
Марбод Кукушонок и Лух Медведь вынули мечи и велели людям рисовать
круг, и тут сбоку вынырнул отец Адрамет, монах-шакуник:
- Сударь... Никто не сомневается в величии вашего рода. Но что будут
говорить о сегодняшнем дне? Королю скажут: Марбод Кукушонок дрался, чтоб
доказать, что монахи-ятуны способны творить чудеса.
Смысла замечания Ванвейлен не понял. А Кукушонок закусил губу,
вбросил меч в ножны и молча сел. Его красивое лицо совершенно побледнело.
Возвращались, торопясь поспеть к вечерней трапезе. С крутой тропки
из-под копыт лошадей ссыпались камешки, и далеко справа в море плавало
уходящее закатное солнце. Ванвейлен размышлял: "Пусть два брата покорили
двести с лишним лет назад империю. Значит, и условия в одной ее части не
могут сильно отличаться от условий в другой. С этой стороны огненной горы
монахи продают зуб Шакуника, он же - швырковый топор на языке людей. С той
стороны горы продают, видимо, чешую Шакуника, она же - черепаховый
гребень... Страна Великого Света - всегда по другую сторону огненной горы,
но по ближайшем рассмотрении удивительно схожа. Ибо иначе что останется от
исторической необходимости, которая все же существует? А что поймет
местный крестьянин или Кукушонок в их корабле? Даже обшивки не одолеют.
Крестьянин скажет: обвалился зубец Небесного Града, а Марбод решит: вот
он, пропавший меч Ятуна увеличенных размеров..."
Марбод ехал рядом. Он ждал ответа от колдуна и очень жалел, что не
смог подраться с Лухом Медведем. Потому что он победил бы Медведя и
подарил бы ему жизнь и все остальное, и Медведю пришлось бы стать как бы
младшим братом Кукушонка. Вот они, монахи, такие: делают вид, что мешают
поединку, а на самом деле мешают примирению после поединка.
- А скажите, - спросил Ванвейлен, - за Голубыми Горами - такие же
порядки?
Марбод помолчал. Пятнадцать лун назад он побывал в соседней стране,
но при всех говорить об этом не собирался. Об отсутствии его ходили
удивительные слухи. Дружинники его рассказывали, что Марбод провалился в
Золотую Гору и провел там один день, - а в среднем мире в это время прошло
полгода.
- Я там не воевал, - ответил Марбод.
Ванвейлен фыркнул про себя. По-видимому, война была тут не только
главным способом экономического обмена, но и главным способом обмена
информацией.
- А кто воевал? - спросил он.
Марбод понял, что колдун не заметил нелжи, опечалился: плохой колдун.
Ну да ничего. Колдуна делают слухи, а не заклинания. Поберегись, Арфарра,
я такие слухи распущу про этого колдуна! Припомнится тебе неподаренная
